Скооперировались, и так вспахали на себе три огорода. Алене и картошки дали на семена, жалко ее: двое маленьких детей, мужика убили еще в сорок первом. Как-то Танюшка в школу не пришла. Анюта сразу после занятий решила проведать, что случилось. А ничего не случилось, они огород пахали и тоже на себе. Двое братьев да мать впряглись в упряжку, а Танька за плугом шла. Анюта поглядела издали, голову повесила и пошла домой. Их с Витькой берегли, не заставляли плуг тягать.
Наскоро перекусила Анюта и на огород с лопатой. И Витьку погнала. Настя сделала ему веревочный мячик, и он целыми вечерами бегал с мальчишками по улице, лупил по мячу дочечкой-битой. Не время сейчас для лапты, летом наиграешься, отчитала его Анюта. Они с Витькой порядочный кусок огорода вскопали лопатами. Мать надеялась посадить и капусты, и огурчиков, и луку, все как у бабули было. Любаша обещала подвезти семян.
Как ни стращал Карп, все равно колхозники украдкой копали свои огороды. Только когда завиднелся край у пахоты, наконец, починили ребята старенький трактор. Бабы обрадовались - значит, будет им подмога, вдруг Карп смилуется и разрешит допахать огороды на железном коне. Вечером Настя принесла новость - молодые трактористы поругались в конторе с председателем. Васька, их сосед, ему всего шестнадцать, но он до войны пахал с батькой, возле него и научился. Сережка с Прилеп, тоже сын тракториста. Домнин брат учился на курсах трактористов до войны. И еще один парень с Рубеженки, демобилизованный танкист. Вот они вчетвером долго возились и из ничего собрали этот трактор. Пахали на нем день и другой. Вдруг заявляются к Карпу.
- А женишок твой такой смелый! - поддразнивала Настя крестницу. - Говорит Карпу: "Карп Василич, разрешите по ночам пахать свои огороды". Карп на него как вытаращится, у него зенки выпуклые, как у рака: "Ну, ребятки, чего вы захотели, когда это было, чтоб на тракторе пахали огороды, это запрещено, где я вам горючки наберусь?" Ему бесполезно напоминать, черту лысому, что у баб кровавые мозоли на руках, столько они ему горючки сэкономили. Ребята разозлились: кому все можно, Карп Василич, а нам нет, бригадир втихаря ночью пашет на колхозной кобыле, дочке вспахал огород. Карп набычился, руками в стол уперся - разговор окончен, ребята! Так и выкатились ребята на крыльцо ни с чем. Васька с Сережкой грозились - уедем, после школы и года не останемся, сразу завербуемся на стройку, пускай Карп сам пашет на тракторе.
Молодцы, молодцы, похвалила Анюта. После этой истории она очень Ваську зауважала и даже не сердилась, когда крестная дразнилась. Правильно сделают ребята, если уедут в ФЗО или на стройку. И сама она уедет обязательно, нынче же осенью, как только дом будет готов, и мамка с Витькой переберутся из этой норы в свою хату.
А дом потихоньку рос и рос и вдруг вылупился на улицу пустыми окнами-глазницами. Стены уже крепко стояли, когда однажды утром заявились Любка с Толиком. За спиной Толик нес короб не короб, а что-то большое и плоское, перевязанное веревками. Они так загляделись на его ношу, что и про нового зятя забыли.
- Вот! - Любка бесцеремонно поворотила мужа спиной. - Всю дорогу тряслись над ним, ночью не спали, держали на коленях.
Мать охнула и шагнула навстречу - не зятю, а стеклу! Настя уже высчитывала, сколько самогонки надо снести на станцию, чтобы на стекло накопить. А скопивши деньги, надо его найти, оно в магазине просто так не продается, только по базарам. Потом они как следует разглядели Толика. Вовсе он не старик, зря Настя горевала. Молодой парень, высокий, худой, как Август, только темноволосый. И страшный молчун. Не успели позавтракать, он взял топор и пошел с дедами на стройку. Когда летом приезжал, с утра до вечера косил. И все молчком и молчком, жаловалась мамка, но Настя не считала это изъяном.
- Ну и что ж, что Толик у нас не говоркой. Тебе нужен такой, как Федька Кубел с Прилеп, он даже женку заговорил до помрачения, а соседи от него прячутся. Мужик должен работать, а не разговоры разговаривать, наша Любаша за двоих все скажет.
- А из себя он как, Настя?
- На погляд очень хорош! - искренне нахваливала крестная, - и бабы все в один голос говорят - видный, видный у Любы мужик.
И мать успокоилась: зять молчал, но работал за двоих, чего еще желать. Только один раз Толик ее огорчил. Понадобилось ему что-то, и он обратился к ней, как к чужой - Александра Ивановна! Опомнившись, она бросилась жаловаться Насте, а потом дочке, в жизни ее так никто не называл, а тут дождалась от родного зятя. Любаша ласково объяснила мужику, что нельзя так обижать тещу, надо звать ее по-человечески - мамой. И Толик понял. Хороший зять, быстро к нему привыкли.
А перед самым отъездом Толик так их удивил, не знали, что и думать. Прошел как-то мимо тещи, сунул ей в руку бумажку и сразу за дверь, даже не оглянулся.
- Я поглядела - деньги! А Божа мой, что ж мне делать, сказать Любаше ай не, не хотелось его подводить? И часа не прошло, бежит моя дочушка, прикладывает палец к губам: мам, пока больше не могу, со временем соберу еще, и сует еще бумажку, пока я опомнилась, ее уже нет.
Как любила мамка вспоминать эту историю. Сто раз рассказывала и Домне, и бабе Поле, и соседкам. Рассказывает и смеется, а в глазах слезы блестят. Настя так рассудила:
- А может, не надо его выдавать, а Саш? Раз мужик имеет заначки, значит, хозяйственный, домовитый, а не какой-нибудь "в поле ветер". А если он еще и тещу с той заначки оделяет! Таких зятьев мне что-то не приходилось встречать.
Куме только не понравилось, почему они украдкой друг от друга ее одарили, нехорошо это. Но у Насти на все готов ответ: они еще друг к дружке не привыкши - не распознамши, и года вместе не прожили. А деньги были так ко времени: Домна с батькой собирались ехать в Мокрое рамы заказывать, хотелось позвать настоящего печника с Бахотка. И стала подумывать мамка о том, чтобы продать швейную машинку.
Это надо ума лишиться - продать машинку, ни в коем разе! - разбушевалась Настя. - С машинкой ты всегда себе и детям кусок хлеба заработаешь.
- Мам, ну а теперь-то достроим хатку к зиме? - тревожно выспрашивали Анюта с Витькой.
- Вы же видите, как нам, дуракам, везет: стекло у нас есть, рамы, считай, что есть, крыша полезла. К зиме будем в своей хате, не сомневайтесь.
К сентябрю стройка совсем походила на дом - с крышей, дымящейся трубой, окнами, только полы настелили не до конца и двери не навесили. Однажды Анюта зашла внутрь, постояла молча, обмеряла шагами вдоль и поперек и решила - сегодня она будет ночевать здесь, даже если никто не согласится с ней переехать, даже если придется спать на полу, больше в землянку она не вернется! Но мать с крестной быстро позволили себя уговорить. Им самим до смерти хотелось в новый дом, но деды закопались с полом, и дверь из Мокрого не успели подвезти. Вместо двери навесили войлок, не от холода, а просто от улицы, на дворе еще было тепло.
Пока они устраивались, окна все синели и синели. Самым большим чудом в этой маленькой хатке были окна. Анюта все ходила и выглядывала, то в одно, то в другое. И ужинала, поставив кружку на подоконник. Почти до полуночи сидели они на теплой лежанке и радовались, сон не шел. Потом постелили себе прямо на полу, доски показались мягче перины после ненавистного подпечья. Утром Анюта увидела солнечные пятна на полу и окна, брызжущие светом. К этому невозможно было привыкнуть после землянки. Маленькая это была хатка, похожая на придел в старом доме: десять шагов вдоль, десять поперек. Как войдешь, налево печка с лежанкой, по одну сторону от печки крохотная спаленка. Сколотили из досок нары, повесили занавеску - и спальня готова. А по другую сторону от печки такая же занавешенная кухонька.
Одна горница в старом доме была втрое просторней этой хатеночки, но Анюте так полюбилась хатка, что она все реже вспоминала дом и перестала о нем тосковать. Еще долго они обустраивали новое жилье. Полы не были достелены, ходили до порога по одной доске, а с порога прыгали прямо на землю.
- А будет у нас хоть какое-то крылечко, коридорчик? - приставал Витька.
- Молчи ты, брат! - сердилась Настя. - Какой тебе коридорчик, глаза не верят, что хата стоит, и мы в нее влезли, крылечко на другой год прилепим.
А пока обили войлоком дверь, вместо крыльца поставили два чурбана, на них - доску. И зажили без всякого коридорчика. Зимой, открывая дверь, Анюта ждала крика - закрывай скорей, холоду не напусти! И сама строго следила за нерасторопным Витькой. Из хаты всегда виделось, что входящий замешкался, но скоро Анюта поняла, что это заблуждение: чем торопливей стараешься протиснуться в дверь, тем вернее в ней застрянешь. Была ли такая горькая нужда беречь тепло? Маленькая экономная печка, сложенная не дедом Устином и мамкой, а настоящим мастером-печником, хорошо топилась и стойко держала тепло целый день. Но пока не пристроили сенцы, и улица стояла прямо за порогом, все они любили играть в эту игру. Вот "влезает" неповоротливая Настя. Ее рыжий сборчатый полушубок и синяя шаль припушены инеем, вокруг Насти бесом клубится и приплясывает мороз, белым паром путается у нее под ногами. Настя топочет валенками, размахивает руками - отбивается от него что есть сил.
- Ты погляди, Настя, сколько ты холоду напустила! - радостно кричит Витька.
- Я его не пускала, он сам проскочил, - оправдывается крестная.
Незваный гость таял на глазах, ледком пробегал по ногам и закатывался куда-то под стол. И так несколько раз за вечер. Заходили соседи посидеть в их уютной хатке, забегали Анютины подружки - то и дело мягко хлопала дверь. Теперь их с Витькой трудно было уложить спать. Хотелось почитать подольше книжку или понежиться на печке, прислушиваясь к бабьим разговорам. В землянке не засиживались, там хотелось, чтобы день поскорее миновал, а новый не начинался.