Жалко ее, у нее после стройки все кости болели. Никогда Анюта не догадывалась, что ее мамка такая хитрая. Чтобы Настю взбодрить, надо было хоть разок помянуть ее Федотыча, и потом уже всю дорогу до леса Настя без умолку ругала его и заодно куму, а мамка только посмеивалась и подливала масла в огонь.
- Куманек мой дорогой, да лучше ж его нет человека, другая б его на руках носила, недаром он частенько говаривал - у хорошего мужа и чулинда жена.
- Чего ж он тогда, золотой твой куманек, тридцать лет с чулиндой прожил и не сыскал себе добрую женку, или не позарился никто? - как стог сена полыхала Настя.
- Любовь зла, кума, полюбишь и Настю Вардёпу.
Крестная с ожесточением набрасывала веревку на бревно и тянула за троих. Анюта быстро поняла эту игру и помогала матери, подбадривая крестную разговорами. Странная это была пара - крестный и крестная. Сколько помнила их Анюта, они всегда спорили, ругались, а то и дрались. Но все про них говорили, что "они очень дружненько живут". Где ж дружненько, удивлялась Анюта. Настя так допекала крестного, что он, проклиная свою неудавшуюся жизнь, уходил к братьям в Козловку. Уходил навсегда, но к вечеру возвращался. Иной раз мамка мирить кумовьев, но чаще всего она опаздывала.
- Они уже сидят-посиживают рядышком, две дружечки, ужинают и разговоры ведут, - смеялась она, вернувшись от соседей.
Два года не видела Настя своего Федотыча и вдруг стала впадать в печать и напевала, сидя на лежанке: скучаю я, наверное, к смерти.
- Конечно, ты заскучала, - соглашалась мамка. - Не на кого тебе поворчать, не на ком досаду согнать.
И они начинали разговаривать о крестном. Этими разговорами Настя и питала свою душеньку. Как-то она пожаловалась Анюте на куму:
- Твоя мамка чумовая совсем меня замотала, я едва дыхаю, кажный день в лес гоняет, кажинный день, я уже одной ногой там…
Крестная не верила, что они к осени построятся, хорошо, если сруб успеют поставить. А рамы, а двери, а стекло, где все это взять, на какие деньги? А раз так, зачем жилы рвать? Можно еще год перебедовать в землянке, дождаться мужиков. Сестренки звали ее жить к себе в Прилепы. С родней ей было бы легче, беззаботней, но почему-то Настя не шла к родне, а жила с кумой и крестницей. Сестренки ее были бабы нудные и плаксивые, у них только одни разговоры - вспоминать старые беды и загадывать новые, разнюнятся, расплывутся, как квашни. Настя всегда возвращалась от них в слезах и потом несколько дней болела. То ли дело кума, вот уж кто не давал Насте "скучать". Кума над нею насмешничала и нахваливала своего дорого куманька. Настя просто на глазах здоровела от этих шуток- прибауток и жить без них не могла. И терпела, когда на нее покрикивали и гнали в лес.
Анюта с Витькой любили эти ночные походы. Луна еще только собиралась всходить, но снег излучал скудный, белесый свет, и они без труда находили протоптанные тропки и колею от саней. Ночной лес встречал их настороженно и просто цепенел от настиных криков и ругани. Анюта испуганно оглядывалась вокруг. Вот-вот появятся из самой глухой чащи Лесовой или Лесовиха и сделают Насте выговор за то, что нарушает лесной покой.
- До чего же шумливая баба, эта Настя Вардепа! - сердито скажет белый, как лунь, старичок Лесовой. - Поглядите, всех перебудила. Вот уж я повожу ее по лесу, до красных искр в глазах повожу.
Тишины и днем в лесу хватает, но зимней ночью в лесу царит такой дремучий, нерушимый покой, что оторопь берет: ни одна ветка не шелохнется, ни птица не вскрикнет, и когда снег скрипнет под ногой, сердце испуганно екает. Ни за что не пошла бы Анюта ночью в лес одна. Но никто не выходил из-за елок, не грозил Насте. И водит Лесовой заблудших только летом, иной раз по два-три дня водит по знакомым местам, а выйти человек не может, пока сам Лесовой его не отпустит. И Настю однажды водило, так что Лесовой ее знает.
Крестная с мамкой перебрасывали веревки через плечо и отправлялись в обратный путь. Анюта с Витькой подталкивали бревна палками. Сказка закончилась, осталась одна работа. Настя еще немного покричала, но скоро запыхалась и угомонилась. Сколько они так перетаскали волоком бревен, со счету сбились. Потом, когда поставили коров на ферме, в лес стали ходить только днем. Но днем уже не так было, совсем обыкновенно. К весне весь двор был загроможден лесом. Мать ходила и пересчитывала бревна, шевеля губами. Еще снег не сошел, а на нее уже лихорадка напала - и разговоры и думы только об одном - о доме. Строителей раз, два и обчелся, да и те деды. Они и фундамент до осени не осилят, не то что стены. Как-то перебирали на дворе кирпичи.
- Ты чего такая смурная, кума? - поглядывала на нее Настя.
- Толока соберу! - грозилась мамка.
Настя только посмеялась. На толока надо угощение приготовить народу, хоть самое немудрящее, но с мясом, и обязательно - по рюмочке. И они стали вспоминать, как раньше косили и дружно строились толоком, и какие были богатые толоки в дни их молодости! Приходит воскресенье, звали к себе толоком косить. А вдовы только толоком и косили. Готовили угощение, придут человек шесть мужиков, за день все скосят, а вечером для них ставили столы во дворе и гуляли. Песни на всю деревню слыхать. Народ уже знал: где это песни орут, а это у Гришаковых толоки. И строились толоком. Соберутся на стройку человек двадцать-тридцать, туча! Барана резали на такие толоки. Зато глядишь: два-три воскресенья - и хата стоит.
- Давайте, давайте толоки! - обрадовалась Анюта.
Мамка вздохнула: ладно, продам что-нибудь, снесу на базар на станцию, бабулечкин шушун, валенки можно, а, Насть? И тут Настя им хитренько подмигнула.
- Ну, по рюмочке-то мы найдем, зернышек чуток на ферме украду, такую загну самогоночку!
Мамка заохала и руками замахала - ни за что, никакого воровства, лучше бабкино льняное полотно на базар отнести. Но мысль уже пала Насте на ум, и сколько кума ее ни стращала, она все равно сделала по-своему. Крестная и до войны гнала самогонку, и многие у них в деревне умели гнать из картошки и бураков. Какая свадьба или поминки без самогонки? Ближе к весне случилось у них радостное событие - вернулся один из Дониных братьев. Отлежался в госпитале после тяжелого ранения, и его отпустили насовсем, комиссовали. По этому случаю Доня быстро затерла самогонки. И их тоже пригласили на праздник. Настя попробовала угощение - и потеряла покой. Ей и себе захотелось так сделать, вдруг вернется Федотыч, чтоб всегда стояла в запасе бутылочка. Настя напросилась к Домне в баню и исчезла на всю ночь.
У Дони была чуть ли не единственная баня в деревне. Еще осенью она сказала - нет, я так жить не могу, и заставила батьку вырыть еще одну землянку. Быстро слепили там каменку, вмазали котел из старой бани и стали мыться. Они тоже в очередь с Гришаковыми топили эту баню, приносили свои дрова и воду таскали из речки. Но очень скоро баню приспособили не только для мытья, но и для других дел. По ночам вились над нею таинственные дымки, а утром, крадучись, возвращалась довольная Настя, прижимая к груди укутанное ведро. Давала попробовать куме. Кума морщилась. Угощали стариков-помощников. Дед Устин, бывало, откушает стопочку - и просияет.
- И как они эту гадость пьют? - смеялась мать.
- С удовольствием! Натуральный продукт, ничего постороннего, - хвалила свою продукцию Настя. - Погляди, как старички потрусили в лес, в охотку, как на праздник, и лесинки нам свалят, и дрова попилят. Но я их баловать не стану, каждый день они у меня угощения не дождутся, не-е…
Весной привезли и поставили на ферме элитных быков. Говорили, издалека, из Германии везли. Уж и тряслись над этими быками. Не дай бог что случится, под суд за них пойдешь. И кормили этих иностранцев, не то, что колхозных буренок, - чистым овсом. Но как водится, еще на пути этот овес где подмочили, где сгноили… Тут же погнали баб этот овес перебирать: какой получше - быкам, совсем гнилой и негодный на радость колхозникам списали и выдали по триста граммов на трудодни. К тому времени многие подобрали последнюю муку, жили на одной картошке. Кто подсушил зерно, смолол на самодельной мельнице и испек лепешки напополам с мякиной. Кто просто распарил в печке.
Настю поставили ходить за этими заморскими быками. Однажды вечером она похвасталась: из одного кармана тулупа достала горсть овса и из другого - горсточку. С этого дня мать лишилась покоя.
- Настя, тебя посадят, бабу с Рубеженки посадили, двое деток осталися, говорят, в детдом свезли.
Зато у Домны глаза разгорелись, когда она увидела эти краденые зерна. Каждый ребенок в деревне знает, что с зерном самогонка совсем другая - и крепче и вкуснее. На другой день в бане уже стояли чугуны, прикрытые тряпками. Работа закипела. И Домне не для баловства нужна была самогонка. Они тоже начинали строиться, денег не хватало. А мужики за самогонку готовы горы свернуть. Им и денег не надо, дай только выпить.
Собрали уцелевшие бутылки, Настя разлила в них часть самогонки и приготовилась бежать на станцию, к поезду и на базар. Надо сейчас сбегать, рассудила она, пора огороды копать, сеяться, да еще стройка. А быков своих бросила на куму и Анютку. Кума чуть ли не в рукав ее вцепилась: не пущу! Меня до самого вечера, пока не дождусь тебя назад, колотун будет бить. Но Настю обуял веселый азарт.
- Нужда приперла, так не трясись, все деревни бегают на станцию, и мы не отстанем.