В позиции, когда, прежде всего, необходимо не столько просчитывать ходы, сколько чувствовать и оценивать ситуацию, компьютер не сможет соперничать со мной. А тогда он ошибется.
- Ребята из "Пинтела" просчитают свое поражение быстрее вас?
- Именно.
- И все же, Анни, над программой работали не только лучшие программисты, но и известные гроссмейстеры: Сигурдсон, Тодоров.
- Тодоров? Я ничего об этом не знал.
- Да, да! А перед тем как мы уйдем на рекламу, так сказать, для закрепления: в чем принципиальная разница игры с очень сильным человеком и компьютером?
- Приведу пример из истории. Известный шахматный психолог Блюменфельд часто записывал свои мысли в тетрадь прямо во время игры. Один из его соперников на протяжении всей партии заглядывал в его тетрадь. Тогда Блюменфельд решил подловить соперника.
- Что же он сделал?
- Блюменфельд записал в тетрадке: "Опасаюсь жертвы слона". Да, по-моему, в той истории речь шла именно о слоне. Но не важно. Так вот, он написал это и встал из-за стола. Соперник в очередной раз заглянул в тетрадь и тотчас отдал офицера. Блюменфельд вернулся к доске и сделал новую запись в тетрадке: "Опасения были напрасны. Жертва слона дала мне огромное преимущество".
- Блестяще!
- Так вот, с компьютером это невозможно.
После передачи Гаспаров был вне себя от ярости. Словно заведенный, он ходил вокруг роскошного дивана и, постоянно повышая голос, задавал один и тот же вопрос:
- Вы знали, что на них работает Тодоров? Знали? Я буду играть против компьютера или Тодорова? Вам ведь это было известно, да?
- Анни, успокойся, мы тоже ничего не знали.
- Тодоров. Тодоров - это уже не просто какой-то там "Нью Кинг"! Он изучал мои партии! Изучал не один год! Тодоров знает, как я играю, он мог многое им подсказать! Почему они пригласили именно его? Потому что он играл со мной лучше других! Именно он был ближе всех к победе! Машина плюс человек - это уже не просто машина!
- Я думаю, что и в прошлом году гроссмейстеры помогали "Пинтелу".
- Может быть, и помогали какие-то там шахматисты, но не Тодоров же! Ребята, это уже не просто исследование возможности компьютера и человека! Если они настраивают компьютер исключительно против игры со мной, то это уже совсем другое дело!
- Анни, угомонись. Прежде всего тебе нужно успокоиться. Ты же понимаешь, что все равно против тебя будет играть кусок железа. Его программировали люди. Ты сделаешь гениальный ход, и эта бандура зависнет. Он ничего не сможет противопоставить тебе, ты же сам это знаешь.
- Я-то знаю, но Тодоров.
Следующим утром Гаспарову впервые показали студию, в которой будет проходить поединок. Павильон походил на обычную гостиную в американском доме с той лишь разницей, что повсюду стояли камеры и охранники. Количество последних сильно озадачило Гаспарова. Этаж напоминал засекреченный объект. Не иначе. Повсюду ходили какие-то люди. С рациями и пистолетами. В форме и в штатском. Они охраняли каждую дверь, каждый коридор, каждое кресло. Одни вышибалы подстраховывали других, и Гаспарову тщательно объясняли, в какие комнаты он не имеет права заходить.
- Эй, ребята, это всего лишь игра!
- Господин Гаспаров, сюда нельзя. И будьте, пожалуйста, осторожны, здесь провода.
Километры проводки стали вторым запомнившимся удивлением того дня. Повсюду: на стенах, по полу и на потолке тянулись тысячи кабелей и шнуров. Словно дороги огромного города, они соединяли между собой сотни компьютеров. Куда бы в тот день ни посмотрел русский шахматист, взгляд натыкался на автострады цветных проводов.
- Миш, для чего все эти кабели? - спрашивал Гаспаров.
- Бес их знает.
- Ты видишь, сколько их здесь?
- Господин Гаспаров, простите, но сюда вам тоже нельзя.
За так называемым дружеским обедом организаторы турнира разъяснили Гаспарову все тонкости регламента матча. Это и это можно, это и это нельзя. Среди прочего Гаспарову запрещалось не только разговаривать с собственными секундантами, но и просто смотреть в зал.
- Погодите-ка! - поставив на стол бокал вина, возмутился шахматист. - У вас там вокруг компьютера ходит десяток человек. Я помню, как это было в прошлом году. Один, другой. Я просчитываю тысячи ходов, а вы попиваете сок и улыбаетесь камерам! Вы смотрите в потолок, а я должен думать еще и о том, чтобы случайно не посмотреть в зал?
- Мы знаем, что вам могут подсказать!
- Кто мне может подсказать? Что мне могут подсказать? Вы в своем уме?
- Так или иначе, вы не имеете права смотреть в зал.
- Бред какой-то.
Все последующие дни были отданы отдыху и подготовке. Никаких встреч с ребятами из "Пинтела", никаких интервью. Сон, тренировки, прогулки в парке, размышления и сон. Последние перед самой важной в истории человечества игрой часы. Долгие минуты надежд, предположений и ожиданий. Стратегии и догадки. Задачи и мечты.
В субботу вечером, перед тем как пожелать членам команды добрых снов, Гаспаров долго стоял у окна. Он смотрел на вечерний Нью-Йорк и думал, что вполне мог бы попробовать дебют, к которому собирался прибегнуть в следующем году. Его новый план мог свести с ума любого человека, а уж машину тем более. Ход за ходом, Гаспаров представлял передвижения фигур и, прокрутив партию до конца, останавливал ток в проводах. Он видел, как во всем Нью-Йорке на секунду погасал свет, и в темноте его пешки делали свое дело. Великая партия была выиграна. Им. Нью-Йорк загорался вновь, и компьютер взрывался. Машина, - говорил городу Гаспаров, - больше никогда не покусится на святую святых - человеческий разум.
С самого утра Анатолий находился в прекрасном настроении. Члены команды это сразу отметили. Гаспаров шутил и за завтраком, и по пути в студию, и поднимаясь в лифте, и даже садясь за шахматный стол.
В те минуты секунданты не сомневались, что матч начнется со счета 1:0 в пользу человека. Когда Гаспаров находился в таком состоянии, его невозможно было обыграть. Ни смерть, ни даже самый сильный на свете компьютер не смогли бы обыграть улыбающегося Гаспарова.
- Миш, слушай, я сегодня утром вспомнил смешную историю про Фишера.
- Очередную.
- На одном турнире, в середине партии он вдруг оторвался от доски и яростно, как мог только он, вскрикнул: "Девочка в двенадцатом ряду, немедленно прекрати сосать леденец!" - "Но это только третий", - возмущенно ответила восьмилетняя поклонница шахмат. "Седьмой! Маленькая лгунья! Думаешь, я не считал?"
После соблюдения всех оглашенных регламентом формальностей матч начался. Глаза Гаспарова еще болели от миллиона щелчков фотовспышек, но мозг его уже не помнил этой боли. Он развивал лучший в истории шахмат дебют.
В тот день русский гроссмейстер провел один из лучших матчей в своей жизни. Гаспаров играл широко, открыто, изящно и нагло. Словно ухватив компьютер за нос, он водил его по всей доске из стороны в сторону. Движенье за движеньем Анни нарушал алгоритмы игры. Шаг за шагом он делал осколочные ходы, которые в одно мгновенье оформились в блистательный витражный мат.
И очень скоро Гаспаров пожал руку тому, кто не был художником шахмат, но изображал его. Компьютер хоть и умел считать, но вот двигать фигуры и признавать свое поражение так и не научился. Для этого за стол посадили человека. Он двигал фигуры и улыбался. Стив Паркер. Крепко пожал руку настоящему шахматисту и последовал за ним на пресс-конференцию. Так, счет в матче стал 1:0. Гаспаров повел.
- Господин Гаспаров, прежде всего, спасибо! Ваша игра потрясает! Сегодня вы впервые применили подобный дебют, чем это вызвано?
- Мне хотелось победить.
- Господин Гаспаров, как вам соперник?
- Я его немного узнал. Кажется, мне удалось его удивить.
- Если позволите, еще один вопрос. Говорят, что ваш дебют стал откровением не только для всех нас, но даже для членов вашей команды?
- Да, действительно, думаю, за ужином меня ждет несколько вопросов.
- Господин Гаспаров, как вы можете оценить игру "Нью Кинга"?
- Как неплохую. Он действительно играл сильнее, чем в прошлом году, если я вообще играл с тем же соперником. По крайне мере, в лицо я его не помню.
- Вопрос к Стиву Паркеру. Господин Паркер, а как вы оцениваете игру "Нью Кинга"?
- Машина сделала несколько серьезных ошибок. Конечно, мы ожидали другого результата.
- Господин Паркер, проиграла машина или выиграл Гаспаров?
- Я думаю, что сегодня по какой-то причине "Нью Кинг" не показал и пятидесяти процентов своих возможностей.
- Господин Паркер, расскажите о планах на вечер.
- Думаю, нам нужно кое-что исправить. Всем спасибо.
Едва закончилась первая партия, на всех телевизионных каналах начались специальные выпуски шахматных обозрений. В больших роскошных студиях известные журналисты, телеведущие и шахматисты по горячим следам разбирали игру Гаспарова:
- Джимми, что ты думаешь об этом матче?
- О, Майк! Я думаю, что он совершенно, совершенно бесподобен!
- Гаспаров правда хорош?
- Гаспаров феноменален!
- Хорошо, Джимми, давай перейдем непосредственно к партии. Если я правильно понимаю, русский сделал очень странный первый ход?
- Да, Майк, ты все правильно понимаешь. Первый ход - а3! Действительно, Майк, начинать партию таким ходом в игре с человеком - форменное самоубийство. Если бы Гаспаров играл с профессиональным шахматистом, он бы никогда, никогда не сделал такого хода!
- Почему, Джимми?