- Нужно вставить ему руки в двери! - уверенно сказал Жирмунский. - Это всегда помогает!
- Что вы! - прикрыв ладонью рот, испуганно сказал Жарков. - Как же он будет играть?
- И в самом деле. Тогда клещи в нос! - тяжело дыша от собственной полноты, проговорил Жирмунский.
- Боже вас упаси, господин следователь, какие клещи? Завтра игра!
- Который сейчас час? - вдруг спросил Жирмунский и, не дожидаясь ответа, вытащил из кармана пиджака часы. - Мы уже два часа здесь, нужно выходить.
Болеславского вывели под руки. Журналисты отметили, что русский плохо стоял на ногах и в целом выглядел странно. Запаха алкоголя никто не слышал, но многие сошлись во мнении, что Лепехин пьян. Одни сочли нужным написать об этом, другие решили, что все произошедшее - цирк.
Всю ночь пишущая братия дежурила в атриуме гостиницы. Каждые полчаса один из журналистов отправлялся к метрдотелю в надежде что-нибудь узнать. Старого сурового немца пытались подкупить, однако узнать что- нибудь у картавого старика не удавалось. То, что к Лепехину никто не заходил, как и то, что он уснул только рано утром, пришлось выдумать.
С раннего утра сонные мальчишки не успевали продавать вымыслы. За столиками в кафе и на скамейках в парках, встряхивая страницы, будапештцы читали о приезде великого русского шахматиста и близящемся финале. На первой, второй и третьей полосах, статья за статьей, рассказывалось о Лепехине, о его команде и сильных дебютах, о лучших матчах Магияра и прославленной венгерской защите.
Около девяти часов утра команда России спустилась в ресторан.
Официанты разливали кофе, и молодой переводчик, вероятнее всего, кадет, зачитывал отрывки из утренней прессы:
- Они говорят, Алексей Алексеевич, что вчера вы вовсе не были пьяны, а все произошедшее есть не что иное, как провокация тайной царской полиции. Они пишут, что вы, Алексей Алексеевич, судя по всему, хотели ввести в заблуждение венгерского чемпиона. Но венгры не дураки, утверждает автор статьи, венгры и не собирались расслабляться и уж тем более отдавать вам чемпионский титул.
- А что в другой? - намазывая маслом странный серый хлеб, спрашивал Жарков.
- А в другой пишут, что. Дайте-ка взгляну. пишут, что вся страна живет в ожидании полуденного матча, и конечно, ни у кого нет сомнений, что золотая королева останется в Венгрии. Магияр лучше, пишут они.
Как ни пытались Жарков и Жирмунский изобразить беззаботность, ничего не выходило. Болеславский молчал. За завтраком он так и не заговорил.
Перед тем как открылась дверь автомобиля, Жарков успел перекрестить Болеславского и поцеловать в лоб. Актер удивленно посмотрел на учителя, но ничего не ответил.
Живая цепь тянулась через сад к театру. Окруженный со всех сторон помощниками, Болеславский через гущу людей пробирался к входу в большое, с высокими колоннами здание. Жарков придерживал его за поясницу и, немного подталкивая вперед, шептал:
- Дальше, Алексей Алексеевич. не останавливайтесь, дальше, ступайте дальше.
Болеславский делал вид, что не помнил, как вышел из гостиницы, не помнил красивых улиц Буды и остававшегося по правую руку перекинувшегося через Дунай моста.
Не помнил холмов Пешта и машины, в которой ехал к месту поединка. Он будто бы не видел взглядов и не слышал слов, что все утро говорили ему о нем.
Александр Сергеевич блестяще изображал, что не может вспомнить дверей и лестниц, комнаты, в которой провел не меньше часа, и коридор, которым шел к сцене.
Появился венгр. В стороны разлетелся занавес. Ударил свет. Волнами покатили аплодисменты. Лепехин посмотрел на черную пешку, и ему показалась, что она затряслась. За несколько мгновений Алексей Алексеевич прокрутил партию до двенадцатого хода. Когда настал момент брать слона, зал замер. Болеславский пришел в себя.
Послу России позволили сделать почетный первый ход.
- С вашего позволения, - произнес чиновник, наклоняясь к Лепехину, и передвинул пешку на d4. Болеславский понимающе улыбнулся и, когда посол спускался в зал, вернув пешку на исходную позицию, сделал свой ход, e2-e4.
Партия началась. Венгр ответил пешкой на е5, и его ход тут же отобразился на большой доске, по которой зрители следили за игрой. Последовали обоюдные выдвижения коней. Играли медленно. Точно и верно. Болеславский нервничал и, едва заметно шевеля губами, приложив руки к щекам, мучительно вспоминал каждый шаг.
К десятому ходу Магияр ощущал сильное давление в центре. Как и предполагал сценарий, Лепехин оттягивал наступление. До судьбоносного выдвижения туры оставалось несколько ходов.
Овладевавшее Магияром волнение заливало зал. Как опытный, повидавший тысячи сцен актер, Болеславский чувствовал это. Александр Сергеевич отлично изучил партии Лепехина, прекрасно понял их, пропустил через себя и принял. Он делал все точно так, как завещал Лепехин, однако внезапно им завладело дьявольское искушение. Вот уже несколько минут Болеславского изводила мысль, что он может сыграть свою, свою собственную партию. С дебютом Лепехина он, в общем-то, был согласен, но далее Болеславскому захотелось пойти другим, своим собственным путем. Быть может, несколько потеряв темп и отдав инициативу, но в целом контролируя игру, он желал закончить поединок сам. Когда еще выпадет такой шанс? Ему так захотелось сделать блистательный, один-единственный волшебный ход. Ход, который вмиг перечеркнет все планы венгра и напишет имя нового чемпиона!
Болеславский медлил. Зал ожидал хода русского шахматиста, и в это самое время два начала сражались в одном человеке: шахматное и актерское. Будучи персоной в высшей степени азартной, Александр Сергеевич понимал, что судьба дарит ему шанс, которым глупо было бы не воспользоваться. Здесь и сейчас, на сцене будапештского театра, он мог не играть Лепехина, но стать им. Он мог ходить так, как посчитает нужным, и никто не посмеет ему помешать. Болеславский, как ему казалось, все отлично просчитал. Лепехин сделал хороший задел, говорил он себе, а я доведу партию до конца. Я обыграю Магияра! Я, а не покойный Лепехин! Все будут думать, что Алексей Алексеевич выиграл золотую королеву, но, приходя на мои спектакли, Жарков будет аплодировать в первую очередь великому шахматисту и лишь затем актеру! Мне он будет рукоплескать! Эта победа станет моей маленькой великой тайной! Меня запомнят как великого актера - я же стану великим шахматистом! Прямо сейчас!
Венгр сделал ожидаемый ход, однако Болеславский медлил. Жарков нервничал. С каждым ходом его волнение нарастало. До этого момента Болеславский делал все правильно, и Жарков даже подумал, что Александр Сергеевич обладает отличной памятью, однако теперь, когда актер медлил по непонятной причине, тренер терял рассудок. Около семи минут Болеславский чего- то ждал, и тысячи самых неприятных мыслей крутились в голове тренера, тысячи, но Михаил Иванович и представить себе не мог, что все это время
Болеславский обдумывал свой собственный ход. У актера не было никаких проблем с тем, чтобы запомнить сорок шесть победных передвижений фигур или двести партий в сорок ходов. Нет, теперь его волновало совсем другое: имеет ли он право на свой, на один-единственный, принадлежавший ему, ход? Имеет ли он право подвести страну? Болеславский не сомневался в том, что его партия будет не хуже. "Конечно, - думал он, - Россия еще будет мной гордиться!"
"Неужели он забыл ход? - продолжал размышлять Жарков. - Неужели теперь все пойдет не так? Что с ним? Не хочет играть? Расклеился? Что, если он встанет и скажет, что все это - цирк?"
Наконец Болеславский передвинул фигуру. Его ход заставил Жаркова ужаснуться. Он почувствовал, как что-то кольнуло в области сердца. Жарков тяжело задышал. Венгр задумался. Магияр просчитывал десятки ходов, но этот, этот странный ход, пожалуй, в последнюю очередь. Да нет, конечно, нет, Магияр и думать не думал о таком шаге! Внезапно изменяя тактику, русский явно терял темп и ослаблял правый фланг. Магияр стал просчитывать партию в новом контексте, надеясь раскрыть замысел соперника, но. "Какого черта? Чего он добивается? - думал Магияр. - Его ход совершенно ничем, ничем не оправдан! Что он делает? Назад? Той же фигурой? Странно."
Чтобы лучше понять логику Лепехина, венгр сделал еще один запланированный ход. Русский ответил. Еще более странно! Магияр сильно потел, и, подобно ему, Жарков протирал в мгновенье ставший мокрым лоб. Трясущимися руками Магияр передвинул фигуру. Последовал малообещающий для белых размен.
Болеславский просчитался.
Просчитался фатально.
Он понял это, получив "вилку" от выдвинутой Магияром пешки.
"Господи, просмотрел! Господи, прости меня, прости меня, дурака!" - заорал про себя Болеславский. Еще несколько ходов он держался, как мог держаться хороший игрок, но потом.
О наступлении более не могло идти и речи. Венгр перехватил инициативу, а это означало, что исход партии предрешен. Болеславский не рассчитал своих сил и в несколько ходов растерял нажитое многолетним кропотливым трудом преимущество Лепехина.