- Нормально. Люди ж с понятием… Сам заробляешь - и людям дай.
"Этой норме нет предела, - подумал я. - И вообще - норме предела нет…"
Пацюк коротко хохотнул, хитро посмотрел на меня и сказал:
- Я ж тоби не питаю, чого тебе через границу несёт… Може, ты террорист какой. Глаза у тебе… Може, ты вохабит?
- Я православный. Русский я…
- Ото ж… А глаза у тебе не русски.
- У меня мама русская. Родом из-под Смоленска. А отец татарин. На половину.
- На яку? - снова хохотнул Пацюк.
- На отцовскую.
- А на другу?
Пацюку явно нравилось болтать со мной. Да и я болтал… Чтоб не думать о границе.
Странно устроены люди. В Москве - никто, и не разу не спросил, откуда у меня раскосые глаза. А тут… первый встречный.
Но вот что интересно: мне было легко разговаривать с Пацюком. Обстоятельства к тому располагали…
- А на другу? - переспросил Пацюк.
- А другая половина - ты не поверишь. Бабушка у меня - немка. Она родилась перед войной. Их во время войны выслали в Казахстан, как немцев.
Пацюк аж тормознул слегка.
- Так не бувае, - сказал он.
- Бывает, - вздохнул я. - А потом бабушка с дедом познакомились на целине. При Хрущёве.
- Да… протянул Пацюк. - При Хрущёве… Це да… А як же ж твоя хфамилия?
- Иванов, - честно признался я. - Вася Иванов.
Пацюк опять чуть не тормознул.
– Татарин?
Пацюк снова разразился своим замечательным хохотом. Самое смешное, что я тоже смеялся, вместе с ним.
- Татарин, - подтвердил я, отсмеявшись.
- А як же ж?
Почему я рассказывал этому человеку все семейные предания? По дороге через границу, которую я впервые в жизни пересекал нелегально…
- Это - давняя история… Ещё до революции, русский купец Иванов усыновил татарского мальчика… сироту… и дал ему свою фамилию, и даже наследником сделал. Крестил его, и назвал Иваном Ивановым. Хотел женить на своей дочери. Но тут случилась революция, и наследство… того… А фамилия осталась. Ваня вырос, и вместо купеческой дочери, женился на бедной татарке.
- И шо? Мусульманином не стал?
- Все уже были атеистами.
- А купец? Куды подевался?
- Купца растреляли. Дочь его умерла. Это я знаю по рассказам матери.
- Ты прям… ты - як учебник истории, - покачал головой Пацюк.
Так меня ещё никто не называл.
- А Вы? Вы откуда родом? - поинтересовался я.
- Чи не бачишь? Я хохол! Але…
- Что?
- Бабка була полячка.
По его последующему молчанию я понял, что он чего-то не договаривает.
- Что? - переспросил я.
- Ничого, - вздохнул Пацюк. - Ничого…
Он вдруг стал каким-то грустным. Кто знает, какой глубоко зарытый пласт его души пошевелил я своими признаниями.
Какие тайны рода Пацюков, идущие от гетмана Мазепы, или ещё дальше - подняли вдруг свои головы, проверяя, правильно ли их потомок распоряжается ими…
Какие письма, и каким турецким султанам писали его предки?
Ходячим учебником истории был и мой Пацюк, но содержания я так и не узнал. Страницы не открылись…
Холодный ветер со снежной крупой бил нам в ветровое стекло. Фонари встречных УАЗиков, везущих, по мере сил, свою контрабанду, на мгновение слепили нам глаза.
- Усе, - сказал Пацюк. - Подьезжаем.
Глава 36
От того места, где мы остановились, до пограничного поста оставалось километра два. Мы сидели в машине. Медленно работали дворники, очищая с ветрового стекла снежную крупу.
Впереди просматривался пограничный пункт, вышки, прожектора, колючая проволока - всё, как положено.
Пацюк давал мне последние инструкции, прям как Штирлиц - пастору Шлагу, или как шеф Британской разведки агенту 007.
Я так и сказал про себя: "Иванов. Вася Иванов…"
Получилось и смешно, и грустно.
- Дывысь, - инструктировал меня Пацюк. - треба идти ровнюсенько вдоль поста. Шоб ты йго всё время видел. И помни - ты их видишь, а они тебе - нет! Иди спокойно! Не ты первый, не ты последний.
Я поёжился. Страшно было выходить из машины. Хотелось уцепиться за Пацюка, как за родного дядьку…
- Телефон выключи. Собак не бойся. Хай соби брешуть. Обычно погранци их самих не спускають. Идёшь примерно час. Выйдешь с той стороны на просёлок, телефон включай, и звони мне. Я подъеду. Ну, давай. С Богом.
- А Вы… Вы как?
- Я - через пост. У меня - документы есть.
Я вышел из машины. Холод обьял меня… Пацюк уехал, и я остался один перед вспаханным полем. Вдали мерцали огни пограничного поста.
Господи! Помоги!
Я встал на вспаханное поле. На промёрзлую землю, присыпанную снежной крупой…
Встал, и тут же провалился. Это же была пахота…
Так я и пошёл один, в полной темноте и в тишине. Сначала мне было холодно, но потом, от быстрой ходьбы по пересечённой местности, мне стало жарко.
А ещё мне было страшно. Периодически с пограничного поста по вспаханной полосе прохаживался луч прожектора. И мне приходилось падать на мёрзлую, холодную землю. Холод земли обнимал меня, и я представлял автоматную очередь над своей головой. Представлял совершенно реально…
И никто, никто не спас бы меня… Никто и не узнал бы, что я остался лежать тут, на этой перепаханной мёрзлой земле.
"По тундре, по широкой дороге…"
Паспорта у меня нет. Единственный документ - военный билет. Где я ограничено годен в военное время. И ни на что не годен в мирное…
Мама, мама… Упал мне с неба "псориаз". Не пошёл я в Армию…
Я передвигался по мёрзлому полю и мне казалось, что мой путь бесконечен.
Один раз я споткнулся о камень, упал, и так больно ударился ногой, что из глаз брызнули слёзы.
"Сейчас я сломаю ногу, - подумал я, - и поползу на пограничный пост. И буду вопить: "Пограничнички милые, вызовите "Скорую" и спасите меня, дурака… Спасите меня… Делайте со мной, что хотите! Хоть высылайте меня из страны…"
Я покорчился на земле, зажав руками больную ногу.
"Есть ли на свете такая страна, куда меня можно выслать, - всхлипывал я. - А-а-а… Куда ж меня высылать?"
И тут мне стало смешно.
"На Кавказ! - смеялся я, катаясь по мёрзлому полю. - Куда ещё высылают "Героя нашего времени"…
Глава 37
В начале пути, падая на землю под лучом прожектора, я не думал ни о чём. Но после того, как я ушиб ногу, способность размышлять ко мне вернулась.
Да, я был всё тем же Васькой, которому надо было дать в лоб, чтоб он начал думать. В данном случае, сошла и нога. Что поделаешь! Расту…
Когда очередной луч прожектора свалил меня на мёрзлую землю, я приступил к допросу беглого зэка:
- А что это ты, Васенька, никак не хочешь спросить себя о том, почему ты здесь оказался?
- Отстань! - ответил я сам себе.
- Не отстану. Колись, глина!
- Чего ты хочешь? Чтоб я сказал о том, что я дурак?
- Дураком не отделаешься.
Следователь Василий Сергеевич Иванов был строгим панем. Он меня расколол.
- Да, да! Я воровал! Все воровали! Я воровал у вора! - кричал я ему прямо в лицо.
- Ты воровал. В этом суть.
- Да! Отстань, наконец! Отвалите от меня все!
- Думай ещё! - наступал следователь.
- Не хочу!
- Хочешь, или не хочешь, но ведь это было!
- Я прелюбодействовал, - сознался я.
Ух, как мне не хотелось в этом сознаваться! Неужели я так уж виноват?
- Да, - невозмутимо подытожил следователь. - Ты виноват. Дальше!
Мне ничего не оставалось, как продолжать.
- Я завидовал. Я Мише завидовал! И даже Мите! А когда появилось кафе… Но я не знаю, как это назвать!
- Знаешь.
- Знаю. Чувство превосходства… причём - на пустом месте. Тщеславие? Всё, сознаюсь! Ты раздолбал меня! Чего тебе ещё надо?!
– А кем ты себя возомнил? Тоже мне! Ты! Чичиков, Раскольников, и Печорин! Един в трёх лицах!
– Ты хочешь опустить меня ниже плинтуса…
- А ты посмотри внимательно, где валяешься. Тут яма. Плинтус - выше. Вспомни-ка про паспорт.
- Да… Я купился… Меня пощекотали за тщеславие. Я должен был подпрыгнуть выше всех. А дальше - как положено Я пошёл на обман и лжесвидетельство.
- Какой ты умный! Всё понимаешь! Тогда скажи, каким ты видишь своё будущее.
- Спроси что-нибудь попроще.
- Хорошо. Поясняю на примерах. Ты станешь взрослым, и будешь таким, как Миша? Будешь владельцем кафе. Флаг в руки. Наташку себе подыщешь… Чего ты морщишься? Это же нормально!
- Отстань… Я жил, как люди! Как все!
– Нет, уж лучше ты сразу живи, - как Петя. Как дядя Петя с его тетей Полей. Чем не вариант? Тоже - нормально. Все так живут. Кто попроще.
- Оставь меня в покое!
– Ты же всегда хотел жить честно! Чисто! Разве ты не понял? В этом мире каждый устанавливает норму сам себе, и сам же по ней и живёт. Редко кто поднимает планку… в основном - опускают… опускают… опускают… И говорят себе: нормально! Нормально! Нормально! Чтоб совесть не мучила!
Да, я хотел жить честно. И хочу. Но… Хорошо ему, следователю этому… А полежи-ка ничком, да на холодной земле…
- Это невозможно! - снова начал возражать я. - Ты посмотри вокруг! Ты что, следователь, с Луны свалился! Все живут одинаково! Хоть в Москве, хоть не в Москве! В клубе - и хозяева, и обслуга, и посетители… Здесь - контробандисты и пограничники - все, все… Все врут, все воруют! С учётом своего социального слоя.
- Не все.
- Все! Кому представляется возможность урвать побольше - идут по головам! Завидуют, обманывают! Подставляют, как могут.
- Не все.