Спать в ту ночь не получилось: как только выключили свет – сразу же начался дикий мышиный топот и погрызывание всего и вся. Пришлось включить лампочку, чтобы убрать со стола продукты: словно в детской игре жмурки, мыши моментально спрятались и затаились. После уборки возникшая темнота вмиг породила широчайший диапазон звуков и движений.
II
Утром, невыспавшиеся, помятые и злые, мы вышли умываться. Понятно, что воды в заброшенных домах культуры не бывает и надо идти к артезианской скважине, где она льётся самотёком. Разбив лёд, умылись; на обратном пути мелкие сосульки весело позвякивали на волосах.
– Четыре "Жигулёвского" в стекле и два "Роллтона" со вкусом курицы, пожалуйста, – я пытался разглядеть продавщицу в амбразуре ларька. Из тьмы сверкнули два старых раскосых глаза, и я отшатнулся.
Мы шли в жилище и чувствовали себя как в музее: со всех сторон на нас таращились жители села. Дело в том, что русских отсюда нежно попросили уехать ещё лет десять назад, и, хотя это место называлось Российской Федерацией, мы были здесь своего рода экзотикой. Не трогали нас по одной причине: мы делали нужную работу, за которую они уже заплатили. Понятное дело, никаких развлекательных программ для нас предусмотрено не было, поэтому командировочное расписание не страдало культурными изысками: еда – работа – еда – сон, далее – смотри начало.
Я и Ромыч выпили пивка, а водитель отказался. Хотя милиция здесь понятие очень условное, как и власть в целом, но старые водительские привычки не переделать. Побросав пустые бутылки под кровати и убрав со стола, поехали бурить.
Ветер и холод в поле никак, даже отдалённо, не похожи на то, что они представляют собой в городе, среди домов. В бескрайней степи этот тандем чувствует себя так раскованно и свободно, что приводит человека в ужас. Каждые полчаса мы отогревались у печки в машине, но это помогало ненадолго: через пять минут ты чувствовал дрожь от пронзающих тебя тысяч холодных игл.
В этот день было сделано тридцать проколов. Оставалось всего ничего: ещё триста. Вечером на электрической печке мы сварили борщ из томатной пасты и взятой напрокат фермерской капусты. Всё равно получилось лучше, чем у "Роллтона" с вермишелью. Развели спирт, грохнули по стакану и за разговорами совсем забыли о главном: мыши! Но было поздно.
– Может, прокатит? – неуверенно сказал водитель.
– Ну, и выбора у нас нет, – философски поддержал я, – будем надеяться, что прокатит и будет спокойно.
На улице стояла тихая ночь. Такую показывают в фильмах про Рождество или "Кока-колу". Убийственно хотелось спать. Мы потушили свет и рухнули на кровати. Через пять минут власть в комнате переменилась: везде зашуршало, заскреблось и задвигалось. Я затыкал уши ватой из матраца и кидал в них свои сапоги; я укрывался с головой и включал свет – помогало, но ненадолго.
– Нет, так не усну! Надо что-то делать! – я сел на кровать и включил лампочку.
Ромыч и водитель злобно тёрли глаза: мои движения надоели им ещё больше мышей.
– Не, ну а чё делать? – водитель озирался вокруг. – Может, ботинками мочить?
– Не, ботинками хрен их убьёшь! Живучие твари, – сказал Ромыч.
– А если не убить, значит, будем кормить! – я полез за хлебом. – Может, у них совесть появится, и они не будут мешать спать. Отломив несколько кусочков, предварительно макнув их в тушёнку, я положил хлеб возле дырки. Ромыч выключил свет, и мы легли. В темноте послышался осторожный шум и тихое движение: хлеб уходил. Наступила гробовая тишина, и мы провалились в беспокойный командировочный сон.
III
Утром я проснулся от шороха и писка: возле стола сидела прикольная серая мышь. Она без боязни смотрела на меня своими глазами-пуговками. Её взгляд был настолько умный и понимающий, что мой порыв кинуть сапогом умер ещё в проекте.
– Здорово, тварь, – сказал я, криво улыбаясь, – жрать хочешь?
Мышь не двигалась и смотрела на меня.
– Мужики, прикинь, мыша сидит и не боится, охренеть просто! – я стал натягивать сапоги.
– В натуре, сидит, – Ромыч выглянул из-под одеяла.
Мы подошли к столу – она осталась на месте. Только глаза внимательно следили за нашими движениями. Отломив кусок хлеба, я положил рядом с ней. Мышь, по-деловому осмотрев хлеб, потащила к норе. Оттуда выглядывало несколько таких же мелких тварей.
– Так это её дети! – водитель подошёл к нам. – Видал! Сама не ест, а мелким несёт! Как человек прям.
Я отломил кусок побольше, чтобы, значит, не пролез в нору по габаритам:
– Интересно, а что сейчас эта тварь придумает? – и три небритых, заспанных, здоровых мужика внимательно начали следить за развитием ситуации. Мышь подтащила хлеб к дырке и стала откусывать куски поменьше, передавая их лапами в нору. Там, на приёмке, мышата принимали и уносили еду в закрома их малой родины. Охренеть! Вот это цирк! Мы даже на время забыли о работе! Но, отломив ещё несколько кусков и бросив их в дырку, засобирались: всё-таки бурить ещё много, и никто, кроме нас, это не сделает.
– Четыре бутылки "Жигулёвского", две пачки "Роллтона", любого, и сметаны дайте, – я даже не пытался посмотреть в зев ларька и сунул деньги наудачу.
– Какой сметан давать? – донеслось из ларька.
– Ну, чтобы мышам понравилась. Есть такая?
Возникла пауза. Внутри ларька что-то загремело, и на прилавок поочерёдно выставился весь товар, включая сметану. Да, не здесь была родина юмора, однозначно.
Позавтракав, как и в прошлый раз, мы отправились в поле.
Вечером доели борщ и начали играть в карты.
– Слушай, давай мыше тарелку сделаем. Что она с пола ест? – на водителя уже начал действовать алкоголь.
– Давай – делай! – я полез в пакет и достал ему несколько пластмассовых крышек.
В этот раз мы положили ей сметаны, хлеба и тушёнки. Всё это расставили под столом у наших ног.
– Надо бы назвать как-то тварь. Всё-таки с нами вместе лямку тянет, – серьёзно сказал Ромыч.
– Да, с ней как-то настроение поднимается, светлей, что ли, становится, – водитель полулежал на кровати и философствовал.
– Ну, вот Светкой и назовём, – сказал я, раздавая карты.
Сыграв партию, мы услышали шорох: Светка подбежала к своим тарелкам и начала тыкать свой нос в каждую из них. Надо ли говорить, что карты были сразу заброшены – начиналось представление! Поев, она стала носить продукты в нору короткими перебежками. Там, как всегда на подхвате, стояли мышиные сыны и дочери. Они не выходили. Видимо, мать не разрешала бездумно рисковать жизнью и запрещала прохаживаться возле трёх пьяных, пусть и добрых мужиков. Я посмотрел на будильник: было ровно семь часов вечера.
– Охренеть, она ж меня разбудила в семь утра! Мы бы проспали, будилу ведь никто не завёл! И сейчас пришла в семь, – я зачем-то крутил будильник в руках.
– Ну вот, теперь нам и будила не нужен, хе-хе, – Ромыч оторвался от просмотра бесплатного цирка, – умная тварь, согласись!
– Далеко не дура, – сказал водитель и разлил спирт по стаканам.
– А почему ты на троих разливаешь? Нас же четверо, – я взял бутылку и плеснул разбавленного спирта в пластмассовую крышку.
IV
Утром, ровно в семь, меня разбудил тихий, ненавязчивый шорох: Светка сидела возле своих тарелок.
– Вставай, братва! Мышу кормить – да на работу! – я полез за сапогами под кровать.
– Надо бы пивка подлить Светке, а то она тоже вчера усугубила с нами, – Ромыч плеснул "Жигулёвского" в крышку. – Вот и порядок, подруга, сейчас лучше станет.
Так прошло десять дней. Светка, как по часам, приходила ровно в семь утра и семь вечера. Она ела и пила вместе с нами, а потом кормила своих детей. Вообще, своей заботой о потомстве, храбростью и решительностью она просто купила нас с потрохами! Мы так привыкли к ней, что вряд ли я могу описать словами эту, мягко говоря, странную дружбу. Тем более она казалась странной в этой дыре, где с нами из жителей никто даже не разговаривал, но почему-то дружили мыши.
Утром на одиннадцатый день знакомства я проснулся от яркого солнечного света. Луч пробился сквозь пыль и грязь окна и расплескался радугой на моём лице. Посмотрев на будилу, я вскочил:
– Мужики, девять часов! Проспали!
Ромыч повернулся на кровати:
– О, а Светка где? Почему не разбудила?
Точно! Светки не было! Мы рано легли спать и оставили ей пайку, но она оказалась нетронутой.
– Светка! Светка! Светка! – все ходили и топали по полу. – Может, спит?
Но её нигде не было.
Отработав последнюю смену, мы пришли в комнату собрать свои вещи, между делом продолжая звать и искать Светку; не хотелось уезжать не попрощавшись. Не по-русски это…
– Слышь, Ромыч, денег-то у нас совсем нет, – я смотрел под кровати, где валялось несметное количество стеклотары, – давай бутылки сдадим, пива купим хотя бы. За отъезд, то да сё.
– Давай. Не на себе ж тащить. В городе и сдадим.
Бутылок получилось два больших мешка. Быстро погрузив их в машину и оставив на прощание несколько открытых банок тушёнки и булку хлеба возле норы, тронулись. Мы уезжали: из каждого двора, дома, курятника за нами пристально следили глаза. Так нас провожали. По-другому здесь уже не умели.
V
В городе мы сразу же нашли приёмный пункт. В мрачном, тёмном подвале нам дали пустые ящики. Я, Ромыч и водитель в быстром темпе заполнили их бутылками.
– Принимаем только чистую тару, – огромная женщина профессионально трогала горлышки, проводя по ним пальцем и считая посуду, – вот эту забирайте! – она вытащила бутылку и отдала нам. – На хрена мышь-то туда засунули? Вы б ещё насрали туда, демоны! Всё шутки шутите! А если б не я, а Валька была? Да тут бы вам и конец пришёл, оглохли бы от крика!