Я хотел броситься на негодяя, но сразу трое или четверо встали у меня на дороге: они оскалили пасти, и мне пришлось отступить. Тогда я поискал Мамзель: она скромно стояла в глубине, ни на что не реагируя и даже не замечая моего смятения и растерянности.
"Разбирая же его поведение дальше, мы с возмущением и негодованием должны заметить: какая нормальная порядочная крыса станет поддерживать отношения с нашими врагами и конкурентами? Совершенно верно: ни один из нас этого делать не станет; не потому, что не сможет завязать дружественных контактов – нет, ему просто противно будет иметь дело с теми, кто не даёт нам жить спокойно и занимает наш ареал. Ведь чем больше пищи, тем крупнее стая, и потворствующий нашим врагам есть наш враг!"
"А его выступления? Насосавшись разных напитков он возвращается в стаю: и разве он ползёт в родное гнездо, чтобы тихо и мирно пережить свой позор? – нет, дорогие сородичи, ничего подобного! Он шляется по поселению и смущает честных порядочных крыс – уставших за ночь – сомнительными непонятными разговорами, ведущимися без видимой цели и порядка! Или я ошибаюсь: и у них есть-таки цель, цель коварная и вероломная?"
Если бы не добровольные охранники, снова обнажившие плотные частоколы зубов, то я безусловно загрыз бы сейчас Рыжего: подобного скопления лжи и ненависти я никак не заслуживал и не мог заслужить, и наконец я понял: это был заговор, давно организованный и готовившийся в тайне от всех. Даже Мамзель – судя по всему – удалось провести этим мерзавцам и негодяям: а уж она-то какая любопытная и дотошная крыска!
"Но и это не всё ещё! А ведь от этого эгоиста страдает не только стая – нет! – страдают и самые близкие: ведь где настоящий отец семейства должен находиться днём? Правильно: в гнезде или рядом с ним, оберегая покой любимой подруги и потомства, а также во всём им помогая. Впрочем, что касается потомства: разве при таком образе жизни дождёшься от него настоящих полноценных наследников, будущую надежду и опору стаи?"
Это выглядело уже полным издевательством, причём не только надо мной: Мамзель просто обязана была возмутиться и хотя бы попробовать куснуть наглеца. Однако она молча проглотила всё и даже не поморщилась: мне уже совершенно не нравилось такое положение.
"Ты лжёшь, Рыжий!" – "Ага, вы видите, дорогие соплеменники: ему нечего возразить на все мои обвинения, но ведь – для убедительности – я могу представить и свидетеля!"
Мерзкое сборище заволновалось: они все заоглядывались, пытаясь понять – кто же свидетель? – и тут я похолодел, увидев, как на возвышение рядом с Рыжим забирается моя Мамзель.
Ведь разве я не любил её и не приносил самых вкусных и жирных кусков – которых не видел никто никогда в стае? И кто больше имел возможность пробовать пиво, втайне доставляемое мною из далёкого подвала, что я делал значительно чаще, чем докладывал о том любимым соплеменникам? И разве недостаточно ей было любви, которую я дарил ей два года, что мы жили вместе?
А Рыжий разливался уже дальше. – "Вы только спросите её: прав ли я, предъявляя многочисленные и весьма тяжкие обвинения? И тогда уж вы сами бесспорно вынесете приговор, который он давно заслуживает!"
Это было выше моих сил – стоять и наблюдать, как меня хладнокровно и последовательно продают со всеми потрохами: я бросился к ближайшему противнику и рванул его за плечо, и сразу после этого на меня кинулись четверо или пятеро. Я сцепился с одним – это был Огрызок – и покатился колесом, стараясь увернуться от быстрых укусов, однако слишком уж явным было преимущество: кто-то вгрызся мне в холку, и если бы я не отпустил вовсю визжавшего мерзавца – меня самого могли бы отправить к крысиным праотцам: потеряв кусок шкуры я сбросил-таки врага и расшвыривая всех кинулся по главному туннелю на свободу.
Бежал я достаточно резво, но никто, видимо, и не пытался догнать меня: в драке один на один я справился бы почти с каждым, убивать же меня они не собирались. Целью их заговора могло быть одно из двух: либо изгнание из стаи, либо моё перемещение на нижнюю ступень иерархии, с чем я никогда не согласился бы. Главное же заключалось в ином: Мамзель предала меня – подло и низко, как будто мы не прожили вместе так долго и не пережили столько горя и радости! Теперь я понимал Огрызка: этому-то мерзавцу и должна была достаться моя Мамзель, и потому-то он и выглядел так нагло и заносчиво, и очень жалко стало мне теперь, что я так и не осуществил тайную прежде мысль: перегрызть ему глотку.
Пережив первый шок я перешёл на мелкую рысцу: здесь требовалось уже следить за обстановкой, чтобы не налететь на кошку или собаку, занятую добыванием пищи. Моё тайное убежище находилось на границе участков, и пока я собирался отсидеться в своей норе: вряд ли кто полез бы ко мне выяснять отношения дальше, и кроме того: недалеко находились тайники с запасами еды и напитков.
Добравшись до места я тщательно проверил ситуацию вокруг: ничьих следов или запахов мне обнаружить не удалось, и тогда я принял некоторые меры безопасности: перетащив в нору банку пива и несколько кусков сыра я забил вход изнутри приготовленной заранее заслонкой, и только тогда уже успокоился и приготовился к погружению в тоску и апатию.
Я пил тёмное ароматное пиво, а потом грыз сырные обрезки, и снова пил, а потом погружался в странный тревожный сон: никто не приставал ко мне наяву, зато во сне я загрызал по очереди всех тех мерзавцев, кто так яростно боролся против меня, устроив подлое судилище: сначала я расправлялся с Огрызком – что было совсем несложно, затем наступала очередь Рыжего: тут следовала короткая стремительная схватка, в конце которой я перегрызал ему глотку, извергавшую столько лжи и ненависти, и потом приходил черёд Вожака; мы долго кружили, примериваясь и делая ложные выпады, а потом неожиданно сплетались в яростном порыве, и уже нельзя было разобрать – где чьи лапы, хвосты и зубы – но именно последнее и выручало меня: сдавив резцами глотку я душил его, не давая вырваться и напасть на меня: его судьба была предрешена, и когда он начинал биться в агонии, то я ещё сильнее стискивал челюсти, даря ему лёгкий и быстрый конец.
Я потерял связь с реальностью: догрызя остатки сыра я находился в непонятном полусонном состоянии, не решаясь что-либо сделать: потрясение всё ещё не прошло, и когда я услышал поскрёбывание и шорох, то не сразу понял, что кто-то пытается проникнуть ко мне. Очевидно, это не были враги: Вожак с бандой устроили бы либо шумную осаду, либо наоборот: постарались бы засыпать меня окончательно. Так что я постарался взбодриться и после некоторых усилий – обусловленных физической слабостью – отодвинул-таки заслонку в сторону: как я и думал, у порога стоял мой единственный друг и союзник: Бродяга.
После обмена приветствиями мы забрались обратно в гнездо: так было безопаснее и спокойнее. Бродяга был взволнован и сразу приступил к делу. – "Уходить тебе надо отсюда. И желательно быстрее". – "А в чём дело?" – "Облаву на тебя хотят сделать: ты ведь на нашей территории. И готовятся многие: не только Вожак с подручными". – Мы помолчали. – "А Мамзель?" – "Она с Огрызком: и Вожак пригрозил, чтобы никто к ней больше не лез: это он с Огрызком расплачивается". – Стало тошно, но я пересилил себя и постарался представить, что это мне уже безразлично. Хотя это было и не совсем так. – "А давно был заговор?" – "Да порядочно: когда ты устроил себе эту нору, вот тогда и началось. И Мамзель твоя всё знала с самого начала". – "Она тоже участвовала?!" – "Возможно. Но сейчас тебе надо уходить: у них серьёзные намерения. Хотя и не все на их стороне: но их больше". – Стало грустно, и я понял, что расставание с прежней жизнью неизбежно и будет только хорошо, если это случится быстро и резко.
"А инициатором заговора был, небось, Огрызок?" – "Точно: он всё подзуживал Вожака и старался натравить его. Пока их интересы не совпали. Так что теперь они празднуют победу, а всех несогласных шпыняют. И я решил немного побродить: пока всё не успокоится". – "Так пойдём вместе!" – "Не могу: ты теперь враг стаи, а за общение с врагами: сам понимаешь, что бывает. У них же теперь как? У них теперь единство и сплочение вокруг любимого вождя, данного небом и землёй. И все, кто так не считает: сразу становится отщепенцем и предателем. С соответствующими последствиями. Они на этом Старого поймали. И под меня хотели соответствующий базис подвести". – Мы ещё помолчали, и я понял, что настало время прощания: возможно, навсегда.
"Ты иди первым, бродяга: не люблю я долгих расставаний и кроме того: всё-таки я попробую замаскировать лаз. Только не протрепись никому: договорились?" – "Ну прощай". – Он взмахнул напоследок хвостом и растворился в длинном коридоре, ведущем наружу, а я взялся за весьма сложную и сомнительную задачу: забить вход в гнездо таким образом, чтобы ни одна – даже самая находчивая и умная крыса – не догадалась о наличии за переборкой уютного и вместительного помещения, с которым у меня оказалось связано так много приятных и трогательных воспоминаний.
Умяв землю и набросав мусора – хотя кого могла обмануть подобная декорация? – я наконец занялся вопросом: а куда же мне двигать дальше. Привлекательнее всего выглядели две стаи: хозяева пивного подвала и обитатели высотки, от визита к которым меня отвлёк Огрызок накануне судилища. Учитывая же личные отношения – что казалось гораздо важнее и основательнее – мне нужно было присоединиться ко вторым, к чьей стае принадлежали мои лучшие приятели: Длинный и Толстяк.