его знаменитый катарсис есть подобие оргазма: невыносимость, разрешающаяся в спасительное облегчение, детский сон, ужаснейший: падаете в черную пропасть и вдруг ощущаете себя в теплой мягкой постели: наслажденье телесное внешнее, когда внутри ещё летит, холодит, отпуская, черный ужас падения… удовольствие трагедии: в том, что гибель - не взаправду; зритель облегчается тем, что стряхивает с себя отождествление своё с героем; но мне скучно глядеть на ту жизнь, где сильнейшее потрясение, слезы: в театре, в яркозвучном кинематографе, иль над страницами Королевы Марго, то есть - всюду, где отрубают голову не вам, да еще и понарошку; высшее монтеневское наслаждение похоже на жалобы и стенания, когда мало сил для жизни, или где наслаждение это сугубо телесно: в жгучей парилке, за роскошным столом объевшись, в кричании и безумстве любовников; всё сугубо-телесное не интересно, ибо оно предельно: так пчела бьётся в стекло, не умея вылететь в сад… И есть страдание движения, страдание изменения, страдание сбрасывания шкуры, превращения в птицу, страдание неподвижности средь блещущего движения, страх непрочности мира, его быстротечности, страдание чужого движения, которое ослепляет подобно молнии… жизнь в изменяющемся мире, и свобода, и любовь - это всегда неблагополучие; да, люди: счастье понимается как благополучие, благополучие как неизменность, зеленая лампа, диван, ноты, Фауст, пусть будут счастливы те, что живут в неведении безумия, их достойная уважения позиция: то, чего я не знаю, не существует; а я вот всегда, ужаснейшим образом, чувствую громаду не знаемого мною, и какая же боль страдания-ревности-тоски, оттого, что сей черно-космической, солнечной громады я не знаю, и в настоящей сей жизни уже не узнаю… гм, тем меньше причин мне за эту жизнь держаться; помните вы эти стихи, человек часть высшего творца, любя себя, создателя он любит, шутки века Просвещения, усмешка позднему Ренессансу… истинно любить я могу и умею только неизведанное; тем смешнее мне стремление многих понимать любовь как желание владеть; любить - это желание стать, желание быть, желание стать частью того, что мы любим… нет в нашем бедном сегодняшнем земном языке слов для означения той страсти, какою хочется войти в неизведанное и высшее, причаститься совершенству, испить его глоток; красота - блеск и тень неведомого, красота ощущается как благо, как тепло и огонь, каждый своё ощущает благо, красота - и сила и талант; и есть красота высшая, предполагающая совершенство… - тайна узнаётся любовью, замечали философы, вероятно, так оно и есть, и если любовь - страдание усложнения своего, то это страдание и освобождения от пут, от кандалов, Гегель, говоря о любви человеческой: истинно соединяет людей только свобода, свобода одного в другом, и здесь он кругом и тысячу раз, пророчески прав; вопреки ему лишь замечу, что познание не восходит, как помнилось старику, а снижается к понятию, понятие много ниже и вульгарней познания, ещё ниже практика, в ней утрачивается всякий отблеск истины, организация губит идею: связывает противоположности, и потому она худшая несвобода… школярское: истина проста, истина не проста, а безумно, безмерно сложна: та безмерность, которая, по Гегелю, уже есть мера: известные рассуждения: истина окажется столь ужасна, что человеческое сердце не в силах, будет ее вместить даже усилием смерти, или: истина столь велика и блистательна, что не будет во всем Космосе ничего, что было бы неподвластно человеческой воле и любви… может быть; но это будет уже другой человек, не мы… увы. Человек, который будет столь же отличаться от нас, как мы отличаемся от звероящера; я не вижу особых причин переживать за человечество, как это модно нынче; человечество погибнет? можно назвать это и так, точнее будет сказать, что оно выведется, переживать за нас - всё равно что сто миллионов лет назад переживать за стадо каких-нибудь габрозавров, жаль, что невозможно даже вообразить, чем мы станем, прелесть истории в том, что она, всегда: Пролог… и никогда не бывает в ней подведения итогов; смысл истории неведом… пока; и если вы хотите понять зверский, низкий, идиотский расстрел герцога Энгиенского, убийство, вследствие которого рухнуло всё в тогдашней Европе, то нужно хоть для начала предположить, что невинный герцог уничтожен был вследствие столкновения сил неведомых, где-то там, за занавесом, нет у нас ни понимания, ни названия для этих сил, обозреваем историю, как огород, на котором чёрт знает что и почему выросло, совершенно непонятное; я всю жизнь считала, что история в биографиях: единственно мудрый и возможный способ написания сколько-нибудь правдивой истории… невозможно написать историю, в которой сразу будут действовать и император Наполеон и император Александр: каждый из них существует настолько в своём времени, как если бы жили они в разных веках, и всякое столкновение, будь то перебранка в вечернем автобусе, или кровавое, грязное поле битвы при Гастингсе, или кровавое поле Бородина иль Ватерлоо, я ощущаю - как фантастический детектив, где встречаются люди из разных времен и звёздных систем; ещё загадочней для меня: соединение людей… - уничтожение настоящего: его усложнением; закон приращения энергии; почерпывание энергии из будущего, - несовпадение времён, и путь жизни, которым движутся лучшие, учение, восхождение, узнавание: всё чрез усложнение, наслаждение, любовь, свободу, и четыре этих слова означают одно и то же… гм; в раннем Возрождении родился тезис, безумно изящный и безумно взрывной: в Боге нет совершенства, ведь совершенство: круговое движение, самотождество, в известном смысле законченность, в Боге нет совершенства, утверждал некий философ, богослов, ибо совершенством обладают только вещи, сотворённые Богом, Бог же - творящее, Бог - хаос, Бога невозможно любить, хаос может лишь приводить живую душу в чёрный ужас… Малыш, веселясь, стал придумывать и фантазировать, говорить о частных случаях проявления Божества, рассказывать мне о божестве, которое можно любить вечно: о девочке Артемиде, вечно юной, вечно девственной, вечной любовнице героев и зверей, о зачарованном олене, верном её спутнике и защитнике, о чистом золоте её буйных, звериных волос в детском паху, о немыслимом, великолепном тождестве её божественных души, красоты, ума и таланта: пробивающих душу насквозь, как безжалостные её стрелы… боже мой, греческие, вечно юные боги, - хотя, если прав Малыш, и время действительно есть не первопричина, не свойство, не присутствие, не среда, не условие, - а результат процесса… - время с Неба льётся… - и сколько во Вселенной, и даже вот, за шторой, на набережной Грибоедова канала, сколько живет процессов, столько же рождается и времён… впрочем, ещё Протагор, мудро, о богах: вопрос тёмен, а жизнь человеческая коротка… - Девочка Артемида, вечная мечта художника: осязуемость Красоты, красота, которую можно пить и которою можно дышать, которою можно жить: вечная мечта таланта, вечная чистая юность наслаждение красотой и наслаждение жизнью - без обмана… честно признаться, я огорчилась; и я вдруг подумала: Господи, если есть Артемида…" - таков один из многих вариантов и ответвлений в сюжете и движении рукописи. Прим. Ред.
Примечания
1
Ошибка, частая в различных Записках: по тону, окраске, характеру воспоминания герою хочется, чтобы в тот вечер шел дождь, за этою мелочью встают как вечная неверность человеческой памяти, так и одна из глубокомысленных школ отечественной литературы, унаследованная частью от романтиков (решительно без понимания романтической эстетики): выражение мятущегося духа героя, а также пророчеств, предчувствий и проч. - через природу; т. е. гром гремит и молнии сверкают - когда ужасти накалены, ветер свищет и дождь льет - когда худо и тревожно, солнышко блещет - когда радостно; допустимо, как вариант изящного психологизма, противопоставление… и т. д.; лично я всем психологическим школам предпочитаю календарь. Нужно заметить (и это подтверждается Архивом метеослужбы), что вечером серого дня 21 октября 1969 года в Городе не наблюдалось ни дождя, ни мрачного ветра со стороны залива, ни угрозы наводнения. Вне зависимости от несчастий, счастливости, восторгов или слез каждого из четырех миллионов его жителей вечерний Город был необычайно, отрешенно красив, в ожерельях фонарей; в тонком, прозрачном, искрящемся тумане. К исходу ночи, перед рассветом, ударил морозец; загорелись в чистом небе звёзды; и тонкий туман лег на Город пушистым, осенним, праздничным инеем. Иней обнаружится в следующей, второй главе, где речь пойдет о КПЗ. Пока что мне приходится терпеливо ждать окончания затянувшейся первой главы, которая, в сущности, и не глава вовсе; а длинный и, смею надеяться, важный Пролог ко всей, изрядно подзапутанной, рукописи… - Прим. Мальч.
2
Вот сюжет для романа! где от жизни героя во множестве тянутся невоплощенные, но жаждаемые страстно мечтания и возможности! сюжет, признаться, не нов, но интересен чрезвычайно: весь интерес именно во взаимодействии (что разрабатывалось слабо) категорически различных, противоречивых, взаимоисключающих ветвей, что, по сути, и есть жизнь! и покрутить таковое с двумя, тремя героями в едином времени… NB! - Прим. Мальч.