* * *
Долго ли, коротко ль верёвочке не виться, а нашла Сашина коса опять на камень. Он кого-то ограбил, избил, угрожал ножом, в общем, снова закрылся в тюремной больнице, и по совокупности с заслуженным до этого выходило, что надолго. Нина, естественно, оплачивать передачи не могла и не хотела, поэтому Сашина мама сдала его квартиру и на эти деньги содержала в тюрьме сына и жила сама, а Нина вернулась назад на район. Нет, ну иногда и она ходила к Саше на свидания, особенно любопытно ей было, когда его перевели в психиатрическое отделение Крестов, где он, как выяснилось, сидит со Стеничем, убившим давеча Гришу, и компанией самых безбашенных насильников, убийц и каннибалов в городе.
Скитаться Саше по этим пенатам выходило лет пять, поэтому энтузиазм у Нины в хождении к нему был не большой. Однако видно было, что в целом она заскучала, мы с ней помирились, и даже всплыл откуда-то Лёша Дивнов. Речи же все были про Мухина.
* * *
К тому времени с ширева все окончательно перешли на героин, и мы с Ниной по старой памяти решили мутнуть. У неё была одноклассница по василеостровской школе. Ныне проститутка и при делах на тему герыча, с дозняком под два грамма в день, Ира. Нина иногда ездила к ней покупать гэ или просто бесплатно раскумариться, ну и чтобы отдохнуть от Мухина. И, как выяснилось, к этой Ире через Нину уже натоптал дорогу мой знакомый по району Артём Русаков.
Артём к тому времени уже сильно сдал, но начинал красавчиком-псайкобильщиком, любителем The Meteors и Public Image Ltd. Кажется, всё бы было хорошо, но с Артёмом случился поход в армию.
Я помню, зашёл к Стеничу, и мы встретили Артёма в косухе и казаках, с рокобильным коком на голове. Он передал Стеничу пластинку "Сеньоры Краковяки" от "Нож для фрау Мюллер" выпуска SNC Records и сообщил, что уже завтра будет в армии.
Про армию потом был грустный рассказ его друзей одноклассников, поведанный мне Ниной, пока мы ехали на сороковом трамвае с Чёрной Речки на Васильевский.
– Он, когда в армию попал, понял, что там пиздец и он не хочет там оставаться, съел тридцать таблеток феназепама и отправился на построение с мыслью "будь, что будет!". А потом оказался в дурдоме и там постоянно опять и опять ел таблетки, а когда его выпустили-таки, начал торчать как угорелый. Ну, сейчас сам всё увидишь.
Действительно, внешний вид Артёма внушал не самые лучшие предположения. В прошлом красивый голубоглазый парень к двадцати пяти, после армии и дурки, имел явные отпечатки испытаний и порока на лице. Один передний зуб выпал, губа была рассечена шрамом, и всё лицо подёрнуто патиной героиновой печали. Ребята очень обрадовались нашему приезду, отказались от бабок и выкатили нам с Ниной грамм просто так, чего нам было явно многовато даже на двоих.
Тогда у меня и у Нинэль был период полинаркомании, я с опиатов перелезал на "кислоту" и обратно, а Нина несколько лет постоянно висела на винте, дозняк на герыче тоже был не очевиден. Короче, мы выгребли в ложку на глаз около половины, развели и вмазались. Нина первой, чуть меньше; а я второй, чуть больше.
Сел я, ловлю приход, а Ира так озабоченно мне говорит:
– Кирилл, кажется, Нина умирает.
И действительно, Нина явно синела и начинала немного хрипеть. Тем не менее я не смог оторваться от кресла и, сообщив, по Ириным словам, ей только:
– Это всё хуйня! – сам тоже потерял сознание. К счастью для нас, вовремя пришёл Артём, и они вдвоём, сильно перестремавшись, нас откачали. Помню из того вечера только, как выходим из парадной и пьём лимонад "Киви", как потом блевал в урну на Среднем проспекте Васильевского острова, на углу с Шестнадцатой линией.
* * *
Уже ночью у Иры дома мы спали с Ниной в одной из комнат. Я проснулся от того, что, как не сразу в темноте выяснилось, Ира, которая знала меня по Нининым рассказам уже десяток лет, жарко целовала меня спящего в губы. А рука её, видимо, уже давно была у меня в трусах и разминала вялостоящий член. На соседнем диване спала в глубоком отрубе Нина, в соседней комнате Ирин парень Артём.
– Ира, какая ты горячая, ты чего?!
– Да, тебе нравится? – зашептала она. – Вы оба как вырубились в кресле, мне так понравилось искусственное дыхание тебе делать, что я решила повторить. Ты такой красивый, глазки закрыл и заснул как ребёночек, я так возбудилась. Артём Нину спас, а я тебя, я теперь тебе получается как мама, да?! Можно я тебе пососу, сыночек? Мне про тебя Нина столько рассказывала, и про Свету, и видишь, как она крепко спит? Она ничего не заметит.
Трахаться мы даже не пытались, от герыча расслабляются какие-то мышцы в члене, он из-за этого практически не стоит, и невозможно кончить. Пока Ира играла с моим бобиком, я провалился в сон.
* * *
Артёма через пару месяцев за кражу в магазине приняли менты. И как-то так получилось, что через месяц нахождения в Крестах он оказался на нашем любимом психиатрическом отделении, на Арсенальной, где томились Стенич и Мухин! Нина, собрав и сопоставив сведения от Иры и Мухина, выяснила, что Артём сидит в палате с круглосуточным наблюдением, где сидят членовредители.
– Ты прикинь, он себе чуть руку не отгрыз!
– Что? В каком смысле "отгрыз"?
– Короче, его там прессанули в камере, но не сильно, закинули на третью полку, даже не под шконарь, и он там лежал и грыз руку по чуть-чуть, и прогрыз до кости! Одно сухожилие разгрыз даже, и когда это заметили, его на психиатрическую экспертизу отправили. И Тёма теперь там.
– Бляя! Это же пиздец!
– Так он сейчас лежит и продолжает! Мухин говорит, на прошлой неделе он сгрыз кожу, оголил вену на кисти и начал всасывать эту вену в рот, в ней скопилась кровь, и он тогда эту получившуюся капсулу раскусил, прямо в палате. Всем показывал и объяснял, что это не больно. Ну его опять на усиление режима наблюдения отправили, в другой блок.
– Охуенно.
Поскольку статья у Артёма была не опасная, как только рука начала зарастать, его перевели на послабление режима, и он довольно-таки быстро вышел из тюрьмы. Его любовь, Ира, работала всё это время проституткой, торчала и родила сына, пока Артём был в тюрьме и по больницам. Сын был не от него и с отклонениями, но Артём его принял и воспитывал как своего, в меру собственного понимания и полученного образования, ну, в смысле, часть из наворованного тратил на ребёнка Иры. Ира постоянно бросала его, так казалось Артёму, на самом деле она подрабатывала проституткой, просто он не догонял. Она периодически не ходила к нему на свидания и главное – не отвечала на письма, которые он, уже будучи на воле и даже живя у неё, слал ей почти ежедневно, подкладывая их в почтовый ящик.
Как-то по очередному выходу из больнички он много понял, выходило так, что жить ему больше незачем. Жизнь как гирлянда из тюрьмы и психиатрии, с просветами на Иру и её ребёнка, выросшего акселерированным дауном, ему совершенно перестала казаться привлекательной, и он, основательно подготовившись, решил совершить самоубийство. К тому моменту, так как Артём вышел на свою финишную прямую, дозняк уже доходил до грамма героина, и он предусмотрительно всем задолжал и всё, что мог, продал. Место он определил легко – квартира бабушки, которая на выходные уезжала на дачу и оставляла ему иногда ключи.
И вот в субботу вечером, купив для верности два грамма герыча и достав несколько платформ снотворных таблеток, он приехал к ней на квартиру. Сразу, естественно, поставился полочкой грамма, чтобы сняться, и сборы проходили нормально, в удовольствие. Помылся не спеша в ванной, оделся в чистое бельё, белую рубашку, надел костюмную пару, чистые носки и начищенные ботинки. Выкурил последнюю сигарету, и, застелив бабушкину кровать чистым лоскутным покрывалом, он написал прощальную записку.
"Дорогие родители и любимая бабуля. Я дабравольно ухожу из жизни, так как жить так больше не могу. Ира бросила миня и никому я не нужен. Преношу одни проблемы. Прошу никого не винить в моей смерти. Прощайте!
Артём"
Положив записку на стол с кружевной салфеточкой и хрустальной вазочкой с бабушкиными конфетами, он горько заплакал, принял двадцать таблеток феназепама и десять демидрола, запив их стаканом воды. Закатал рукав и, пока таблетки не подействовали, проставился полторашкой грамма герыча, после чего лёг умирать, наложив предварительно на себя руки, и вырубился.
На следующий день вечером бабушка вернулась с дачи. Внучек Артём в костюме так и лежал почти два дня без сознания, на её кровати, с наложенными руками, только описался и обкакался, но вроде бы живой. Все-таки его тренированный организм справился с катастрофической для нескольких человек дозой бадяженного герыча. Наверное, тот же механизм, как у людей, которые пьют яд по чуть-чуть и становятся не чувствительны к яду. Пришёл в себя Артём уже снова в сумасшедшем доме и долго потом не мог из него выкарабкаться.