* * *
Сначала Митя по-простому начал покупать ширку у Бадяла, которого знал по садику. Но надо было видеть всю эту компанию! Ах, как это было круто – торчать! Ах, как это было круто – заморачиваться!!! Митяй предался наркотикам всей душой, сначала следуя общей моде, а потом уже втянулся и самоидентифицировал себя с ними абсолютно.
Я в то время взял отпуск, тусовался в сектах и путешествиях по Сибири и Туве. А по приезду, когда увидел Митю, нарко-кармические силы, видимо, уже необратимо ухватили его за то тайное местечко, ту тайную струночку, которую так нежно согревают внутри наркомана опиуха и герыч. Уж не помню, за что, но с ещё парочкой человек для комплекта Митю первый раз приняли на кичу, кажется, украли они что-то. В тюрьме на Металке Митя сидел не очень, но была в прошлом мажорская мама, которая по жизни Митю спонсорила. Не оставила она его и в тюрьме, в трудную годину. Загоняла ему хавчик, курево и бабки, он делился и сидел путём. Прошёл срок, Митя откидывается с зоны, мама его одела и обула:
– Митенька, родной, я скоро уезжаю в Америку работать, ты уж веди себя хорошо.
– Конечно, мамочка! – Через неделю у Мити уже дозняк, через два месяца – первое дело в ментовке, ещё через две недели Митя снова закрывается в Кресты, и светит двушка. Мама собрала вещи и свалила в Штаты работать бэбиситтером. Впрочем, положняком загоняла ему в зону по сто пятьдесят – двести баксов в месяц. В этот раз на тюрьме Митя пересёкся с Варёным, он же Тело, он же Кутузов. Варёный его подтянул на тюрьме, но Митя, увы, тяни не тяни, по жизни был крыса и стукач. Короче, прошло ещё два года, всем уже нормально за двадцать, я уже прихожу к окончательному прощанию с торчем, многие гикнулись, многие сидят, многие ещё торчат. Митя выходит из тюрьмы.
Тем временем его мама приезжала за два года один раз, сделала "евроремонт", купила мебель, технику, положила на столик в кухне две штуки баксов для Митеньки и свалила назад, работать в Америке, так и не повстречавшись с сыном. Митя пришёл домой, дома видео, аудио, компьютер стоит, но он видит только бабос – и сразу его весь меняет на герандос…
Получилось граммов сто с хвостом, кажется. И через месяц у Мити был такой дозняк, что герыч в ложке не помещался, когда он его готовил, приходилось ширять Митю в обе руки, двустволкой, чтобы его пробирало. Ещё за месяц ушла техника, потом мебель, потом раковина и унитаз, ссать надо было прямо в фановую трубу. Подумывали о снятии стеклопакетов и железной двери для продажи, но Митя решил сдать квартиру в наём. На хате постоянно висели барыги, ворохи шприцев хрустели под ногами как осколки девичьих сердец. Митяй подписал какую-то бумажку с хачиками, отсыпали ему герыча граммов пятьдесят за первые три месяца, а за остальным сказали: "Через год приходи", и заехали в Митину хату всем аулом, такая вышла математика с переменой мест слагаемых.
* * *
Сначала Митя ночевал у друзей, потом у друзей начали пропадать вещи. Так, например, когда он жил у Антона, случилась характерная ситуация. Антон ширнулся и начал синеть, хрипеть и умирать на передозе. Митя, увидев сей прискорбный факт, а именно, что его друг помирает у него на глазах, не начал поливать его водой, делать искусственное дыхание и массаж сердца, зачем!? Митя упаковал видеомагнитофон Антона и поменял его барыге из соседнего дома на героин. После того, как Антон "проснулся" и у ближайшего барыги нашёл своё видео, некоторое время Мите было больно, стыдно и негде жить, он ночевал в коробке из-под телевизора на месте дуэли Пушкина.
Потом он начал ночевать у друзей, у которых нет вещей, которые могли бы пропасть, а если и есть что-то, то держат они это всегда при себе. Таков был, например, Костя Левин – протёкшая Сливина крыша, но после того, как он вымел из-под дивана горы фантиков от шоколада и очисток от фруктов, он понял, что Митя ночью один жрёт под одеялом и складывает шкурки за диван. Потом Митя стал жить под лестницей на улице Школьной. Ванчур как-то, после того как к нему заходил Митя, друг детства не разлей вода, перед выходом поставил его к стенке, обшмонал, достал свою пачку сигарет, мамины духи и кассету с Dead Kennedys.
Когда я видел Митяя последний раз, он пытался торговать перебадяженным герычем, который ему давали на продажу хачики арендаторы. Рассказывали, что Митя с другом очень много проторчали комиссионного герыча, и поехали на дачу к такому же, как и они, другу перекумариваться. Что, несомненно, похвально. Заодно и загасились на той даче от кредиторов. Но что-то пошло не так, нашли их на берегу озера, очень сильно избитых, без передних зубов и ногтей.
Причина смерти – передозировка героина, по ходу, вкололи им столько, что даже бывалый Митин организм не справился. Думаю, Митя так и умер с мыслью: заморачиваться – это круто! Погиб в крутой переделке. Помню его всегда вопросительный взгляд, мол: "Всё правильно? Правильно я говорю и делаю?"
– Нихуя, Митя, неправильно! Не-пра-виль-но!
* * *
Примерно в то же время, когда Митя простукивал ментам, он познакомился с малолетним Стасиком. Стасика я видел только один раз, и то с точки зрения человековедческой, интересно было, кто меня и кучу моих приятелей наркотов в ментовку вломил.
Был у меня хачик знакомый, Хаким. Торговал отличной ханкой и вообще всем – таблами, порошком, гашиком. Но душный в общении до невозможности, меня с ним Лысый познакомил. Собственно, хули там познакомил, принёс Лысый два колеса и говорит: "Купи одно", – я купил, закинулись вместе, всё о’кей. Но на следующий день ко мне этот Хаким является и требует бабки за второе колесо, хуйня какая!
А у нас на районе жопа была с ширевом, нигде ханки не взять, только если в шесть утра на Дыбах говённую. А этот пень из кармана достаёт плюху на десяток граммов, говорит, можешь продать? И смотрю, ханка явно пиздатая, не бадяженная мукой с циклодолом, душистая. Ну, взял, заварил дома потихому, на десятку квадратов получилось конкретных, с двушки уже нормально подогрело. Раскидал за час, сам раскумарился, ханки в загашник закинул, ещё и бабок на курево срубил.
Через день поднимаюсь домой с корешем, хуяк, спит кто-то перед дверью. Блядина Хаким лежит на газете!
Я на него наехал, говорю:
– Не делай больше так!
А он, ссука, опять десятку граммов достаёт.
– Пусти переночевать, я те два грамма откачу, и остальное помоги скинуть?
Прилипалово, банчить не хочется, но бабки нужны, и приторчался уже. Короче, я заказы с утра собираю, вечером он подтягивается, полчаса банчим, потом бабки делим и ханку оставшуюся. И нахуй его с района, хоть в подвал, хоть к жене и детям, которые от него были совсем не в восторге. Хакимка оказался изгоем по жизни, сам-то он не торчал, но конкретно на бухыче зависал, его за синьку в диаспоре слили и жена домой не пускала, харамный, короче, хачик.
* * *
Я с этой халявной ханки на ширево залез плотно, с утра просыпался – сразу варить, ширнусь иногда и вырубаюсь, пару раз дознулся. Открываешь глаза – баян в руке, из руки кровищи натекло, выпавшая сигарета на груди дырку прожгла, а слюней столько, что весь пожар, едва начавшийся на свитере или футболке, обильно залит слюной изо рта. Полное моральное и физическое разложение. И так через день с полгода, но организм не сдавался.
Как-то открываю дверь Сардине, он стоит бледный на лестнице, у меня его ханка, пять граммов, я ему её отдал, поднимаются какие-то дяди и начинают меня очень сильно бить в живот, надевают наручники. Система обычная, кто-то сдал Сардину, Сардина на условно-досрочном сдал меня.
Врываются в квартиру. В квартире к бабке приехали подруги. Менты сломали телефон, раз двадцать ударили меня под дых с вопросом:
– Где ханка?! Где ханка?! Где ханка?! Где бабки, что он тебе отдал?!!
А у меня и нету особо ничего, а бабки в нычку убрал, там их слишком много для ментов, хуй скажу.
– Сам не торгую, только достать помогаю! Бабки барыга забрал, вообще ничего нету, думал на халяву с Сардиной раскумариться! – А сам упоротый в ноль.
Они рыскать. Ваток, полиэтиленок и вторяков набрали, видят, что их клиент, а ханки нету больше. Поехали в их отдел на Приморском проспекте. Ох, они и мудохали меня там.