Ворвавшаяся толпа быстро повалила его на пол. Ружье без труда вырвали. А затем приступили к делу.
Били Мансура жестоко. Ногами по ребрам, прикладом ружья по голове, потом стулом, цветочным горшком, бутылками, вазой для фруктов (застучали об пол рассыпавшиеся яблоки) и всем, что попадалось под руку. Мансур лежал на ковре в центре комнаты, скрючившись, прижимая колени к животу и прикрывая руками голову от ударов. Время от времени он вскрикивал, но как-то резко и глухо, словно не сам он издавал этот крик, а только позволял выбиваемому из легких воздуху выходить через открытый рот. Пару раз он попытался встать, отмахнуться, отбиться, прорваться через густую изгородь мелькающих ног и рук, но это только раззадоривало избивающих, и он оставил всякие попытки сопротивления. Уже расползалась вокруг головы Мансура неровным полукругом липкая лужа крови, образуя багровый нимб. Уже хлюпал под ногами мягкий ворс ковра. Уже окончательно обмякло его тело, и опустились ладонями вверх защищавшие голову руки.
Забившаяся под лавку Додар испуганно наблюдала за обезумевшей толпой, помня, что выходить и бросаться на помощь ни в коем случае нельзя. Этому ее научил отец еще в Москве, после того, как его избили милиционеры, которые, по счастью, не обратили внимания на испуганный комок, вжавшийся в тень ближайшего подъезда. И в этот раз, похоже, ее никто не заметил. Постепенно избивающие устали. Болели костяшки пальцев и кисти рук, кровью были забрызганы брюки и ботинки. Мансур больше не сопротивлялся, а это уже было не так интересно. Кто-то побежал внутрь дома, но, вернувшись, сказал, что Пахомова там нет. Кто-то проверил подвал и спальню. Тот же результат. Толпа, опьяненная очередной неудачей, перевела дух и постепенно начала выкатываться на улицу. Посреди комнаты в луже крови лежал Мансур, под лавкой дрожа и вытирая ладошками набухшие от слез глаза, сидела Додар. Выходящий последним Степан обернулся и вдруг заметил ее. Он поднял одно из рассыпавшихся яблок, вытер его об рубашку и подошел к лавке. Затем сел на корточки и протянул Додар яблоко.
- Хочешь? - спросил он, улыбнувшись-оскалившись. Додар испуганно взяла яблоко и прижала к его груди, неотрывно глядя на незнакомца.
Потом быстро взглянула на Мансура и, всхлипнув, показала на него пальчиком.
- А что с папой?
Незнакомец загадочно крякнул, встал в полный рост и выбежал вслед за остальными.
У Бузунько Антон пробыл недолго. Разговор о том, что Пахомов выбывает из игры был колючим и оставил в душе каждого неприятный осадок. Сначала майор обвинял Пахомова, потом Пахомов майора. При этом обе стороны пытались сохранить максимальный политес. "Я не считаю нужным оправдываться", - оправдывался Антон. "А я на тебя зла не держу", - злился Бузунько. В общем, на прощание руки друг другу не подали - каждый считал себя правым.
Тем не менее, выйдя на улицу, Антон почувствовал какое-то облегчение, как всегда после даже самого неприятного разговора. К тому же разговор этот с майором был, видимо, последним - послезавтра Пахомов уезжал.
Теперь его путь лежал в библиотеку. С коротким заходом к Мансуру.
По дороге он снова отметил странное опустение. "Все торчат у дома Серикова, лясы точат", - подумал он. И усмехнувшись, задумчиво добавил вслух:
- Главное, чтоб не зубы.
Шагал Антон почему-то торопливо, словно боялся куда-то опоздать, и минут через десять очутился у дома Мансура. Первое, что бросилось в глаза - это натоптанный снег у калитки и несчетное количество окурков и пустых бутылок. Затем зияющая, как выбитый передний зуб, пустота вместо входной двери и разбитое окно.
Тут уже было не до предчувствий. Антон влетел на крыльцо, а затем в дом. В темноте не разобрался, тут же споткнулся обо что-то, похожее на мешок с песком, мягкое и большое, и опрокинулся всем телом на ковер. Руки заскользили по чему-то липкому. Чертыхнувшись, Антон поднялся и нащупал настенный выключатель. В глаза брызнул электрический свет. Посредине комнаты лежало безжизненное тело Мансура. Голова представляла собой сплошную кровавую кашу, ноги были неестественно выгнуты, руки разметались в разные стороны. В двух шагах от него сидела испуганная Додар.
Пахомов почувствовал во рту обжигающий вкус кислой рвоты, но силой воли загнал внутрь поднявшийся в горле ком.
Затем посмотрел на свои руки - они были перемазаны кровью. "Черт! Черт!" - забормотал он как в бреду и, делая глубокий вдох-выдох, подбежал к рукомойнику. Там он сполоснул руки и, не найдя полотенца, вытер их об штаны. Затем вернулся к Додар.
- Это я, Антон, - хрипло сказал он, присаживаясь на корточки и стараясь не смотреть в сторону Мансура. - Не бойся.
Додар сидела неподвижно, но тело ее сотрясала мелкая дрожь. Рукой она сжимала яблоко. Антон попытался вынуть его из побелевших от напряжения пальцев, но Додар, кажется, уже не могла их разжать.
- Отпусти яблоко, - сказал он ласково и стал палец за пальцем медленно раскрывать ее окаменевшую ладошку, пока яблоко не упало с гулким стуком на пол. Антон аккуратно подхватил застывшую девочку под мышки и лихорадочно оглянулся. Вокруг все было разбито, опрокинуто, перевернуто. В углу валялось охотничье ружье Мансура. Пахомов сошел с ковра и опустил на островок деревянных половиц Додар. Затем взял угол ковра и резким движением набросил его на тело Мансура.
В этот момент неожиданно заскрипело крыльцо.
- Кто там? - крикнул Антон, прикрыв собой Додар.
На пороге стоял Поребриков.
- Я извиняюсь. Чего это здесь? Антон облегченно вздохнул.
- А мне откуда знать? Сам видишь, все верх дном. Черт! Черт!
Антон затрясся от загнанного внутрь напряжения.
Затем развернулся к Додар.
- Додар, скажи, кто это был. Кто здесь был?
Додар, испуганно вертя головой, ответила:
- Люди.
- Какие люди, Додар? Что за люди?
- Много людей. Все кричали.
- Почему кричали?
Додар неожиданно посмотрела Антону прямо в глаза так, что он замер.
- Тебя искали.
Стряхнув секундное оцепенение, Пахомов развернулся к Поребрикову.
- Ты что-нибудь знаешь?
- Да откуда, - пожал тот плечами. - Услышал шум какой-то, выстрел, вот и прибежал.
- А когда подходил, кого-нибудь видел?
- Ну да. То есть нет. Здесь никого не видел, только…
- Что?
- В сторону библиотеки твоей вроде народ пошел. Я еще подумал, чего это они.
- Библиотеки?
Антон застонал, как от зубной боли и заколотил себя по лбу кулаком. Потом опомнился и сел на корточки перед Додар.
- Ты ничего не бойся. Все будет хорошо.
- И с папой?
- И с папой, - после секундной паузы, проклиная все на свете, сказал Антон. Затем повернулся к Поребрикову.
- Значит так, Боря. Срочно звони Зимину и в отделение. Ай, черт! - спохватился Антон, вспомнив, что дочка Мансура все еще здесь. Затем взял Додар за руку и, успокаивая по дороге, отвел ее в дальнюю комнату. И через секунду, перепрыгивая через ступеньки, сбежал вниз. Там он распахнул ковер, отвернувшись, чтобы не видеть тело Мансура. Поребриков ахнул и перекрестился.
- Кто же его так?
- Да я откуда знаю! Может, он живой, а я его ковром накрыл. Черт, я ж даже не знаю, как там… ну… этот пульс чертов проверять. Ладно, погоди, я сам.
Антон подбежал к телефону и набрал Зимина. Тот, слава богу, был дома.
- Дима, это Антон. Срочно дуй к Мансуру, короче. Сам увидишь. Нет. Думаю, что уже нет. Но проверить-то надо. Давай. Ноги в руки.
Бросив трубку, Пахомов запахнул пальто и уже на бегу крикнул Поребрикову:
- Ну что встал?! Звони Черепицыну! И за Додар следи. Головой отвечаешь! Я к библиотеке!
На секунду обернулся и посмотрел на валявшееся в углу комнаты ружье. "Брать - не брать?" - подумал он. Чертыхаясь, подбежал и поднял ружье. Переломил, глянул - пусто. "Ай, блин!" Где Мансур хранит патроны, Антон не знал, а искать не было времени. Он с досадой отшвырнул бесполезное оружие и выбежал в дверь.
Поребриков тем временем, испуганно глядя на безжизненное тело, медленно двинулся к телефону. При этом он прижимался спиной к стене, как будто шел по карнизу небоскреба. Добравшись до заветной цели, он дрожащей рукой набрал номер отделения.
Разговор с сержантом был долгим и бессмысленным. Уставший после волокиты с Сериковым Черепицын вяло пытался разобраться, что же произошло.
- Какая толпа? Куда? К библиотеке? А Мансур тут при чем? Какая Додар?
Ничего толком не поняв, Черепицын повесил трубку. Через десять минут в кабинет зашел одетый майор.
- Сержант, я пойду к Серикову загляну, в смысле к покойнику, тьфу ты! Ну ты понял. Если кто звонить будет, Митрохин там, скажешь, что по делам отлучился. Хотя у него и мой мобильный есть.
- Товарищ майор, - вскочил Черепицын. - Тут это. Поребриков звонил.
- Ну и? - нетерпеливо отозвался майор, надевая перчатки.
- Да я думаю, опять хулиганит, за старое принялся. Начал какую-то чушь молоть.
- Какую чушь?
- Говорит, что вроде Мансура того.
- Что того? - нахмурился Бузунько.
- Ну, в общем, я сам не очень понял. Вроде как Мансура… убили?
"Убили" сержант произнес с вопросительной интонацией.
- Говорит, что, мол, народ поддал у Серикова и… А сейчас к библиотеке все пошли. И Антон туда же побежал. Ну так мне занести это в журнал? В смысле, звонок. Потом припаяем Поребрикову. Снова пьянство, телефонный… этот… хулиганизм.
Бузунько, который на протяжении всего короткого монолога сержанта молчал, вдруг посмотрел ему прямо в глаза и едва слышно, но очень четко произнес:
- Какое, мать твою, пьянство, сержант? Поребриков в завязке. - И через секунду заорал: - Быстро в машину!