Ясно было, что майор разговаривал с Черепицыным, хотя голоса сержанта не было слышно - все перекрывал командный баритон майора.
Антон для вежливости стукнул в дверь кабинета и сразу зашел.
Майор стоял у окна. Черепицын - перед столом майора.
- Здравствуй, - хмуро кивнул Бузунько вошедшему Пахомову. И снова переключился на Черепицына.
- А-а-а! Даже не отвечай. Ты на часы смотрел? Ты видишь, сколько сейчас времени? Час! Сериков повесился в восемь двадцать! Почему я об этом только сейчас узнаю? Я в девять был в отделении! И мне никто ничего не доложил. Тебя нет? Нет. Мне в девять тридцать звонит Митрохин, я докладываю ему обстановку, говорю, что все под контролем, а тут ты заявляешься и мне вот такую необъятную свинью в час дня подкладываешь. И что? Мне что, сейчас перезвонить Митрохину и сказать, что ах, извините, совсем запамятовал, у нас же Сериков повесился?
Майор сделал короткую передышку и снова ринулся в атаку.
- Ты говоришь, что опрашивал мать и дядю Мишу. Допустим. Хорошо, час на это ушел. Ну еще Зимин, ну осмотр, ну заключение, туда-сюда, ну пусть два часа. Но не че-ты-ре же!!!
И майор красноречиво (мол, куда это годится?) хлопнул себя ладонями по бедрам и развел руками.
- А?! Я тебя спрашиваю.
Черепицын набрал воздуха и на выдохе оттараторил:
- Я ж объясняю. Я сел в уазик, поехал на почту, надо было узнать, не получал ли Сериков почту в последние дни. Туда-сюда. Катька сказала, что было письмо какое-то - видимо, важное, потому что Сериков очень его ждал последние два дня. Я ее спросил, не знает ли она содержимого письма, может, вскрывала или что. Но она прям вся занервничала и сказала, что им нельзя и она никогда, ну и всё в таком духе. Я тогда поехал обратно к Серикову. Там начал искать это письмо, снова опросил мать, но она ничего не видела. Мы там всё перерыли - ничего не нашли. Возможно, сжег. Они на заднем дворе мусор жгут, ну мы… то есть я пошел туда, там только зола, и всё. Так что остается только предсмертная записка.
- Хорошо, - впечатленный неожиданно складным рассказом сержанта, немного успокоился Бузунько. - Значит, записка? А где она? А-а… извини, вижу. Ну и что тут?
Майор взял со стола записку и прочитал ее, едва шевеля губами:
- "Все эти ужасы были, есть и будут, и от того, что пройдет еще тысяча лет, жизнь не станет лучше. А. П. Чехов". И что это?! - швырнул он записку на стол. - Это и есть его предсмертная записка? Я не пойму, кто повесился, Сериков или Чехов? Почему вместо подписи стоит "Чехов"?
- Это цитата, товарищ майор, - возразил Черепицын.
- Да не дурак! Понимаю, что цитата.
Бузунько, явно исчерпав все вопросы и устав, сел за стол.
- Ничего себе суббота начинается. С Новым годом, дорогие товарищи! С новым счастьем!
Он секунду помолчал. Но пауза ему быстро надоела.
- Видал? - кивнув на записку, обратился он к Пахомову. - Книжки им дали почитать. Вот и дочитались.
Но Антон его не слышал. Услышав текст записки, он пришел в невероятное душевное смятение - до этой секунды он не считал себя виновным в смерти Серикова ни прямо, ни косвенно, но этой запиской Сериков как будто с того света хитро подмигивал Антону и говорил: "Как это ты ни при чем? А кто тексты распределял? А кто воображал себя судьбой, щедро раздающей запасы русской словесности, вдыхающей тем самым жизнь в мертвые души большеущерцев? Не ты? А кто же? Пушкин? Нет! Ты! Ты вдохнул в меня такую жизнь, что теперь я лежу поперек стола бледный и недвижимый, со странгуляционной полосой на шее, а онемевшая от горя мать стаскивает с меня мокрые от испражнений штаны, чтобы надеть другие, чистые, те, в которых меня положат в гроб. А я, может, пережил бы все свои жизненные проблемы спокойно, если бы ты дал мне какой-нибудь другой текст, где не бродили бы отчаявшиеся от бессмыслицы бытия герои и не глядели на стрекочущий, жужжащий и чирикающий мир печальными глазами. Глазами, в которых читалось только одно: "И это пройдет". Всегда есть последняя соломинка, которая ломает хребет бессловесному верблюду. Всегда есть последняя капля, которая падает в переполненную чашу и выталкивает за край лишнюю воду. Но только не по закону Архимеда, согласно которому вытолкнуть она должна количество, равное ее объему, а больше, потому что при падении последней капли в чашу за край выливается не ровно одна капля, а всегда целая струйка. Почему - не знаю, но, видимо, Архимед ошибся в расчетах. Вот и в мою чашу упали литературные слова вымышленных героев, а она и так была переполнена. Вылилось, как видишь, друг Антон, больше, много больше".
- Антон! Ты меня слушаешь или как?! - влез в загробный монолог Серикова до боли земной голос Бузунько.
- Насчет письма могу просветить, - быстро вернулся к разговору Антон, хотя последних реплик майора не слышал.
- Да? Интересно, - забарабанил пальцами по столу Бузунько.
- Я, правда, вчера слегка… ну, выпил с Зиминым. Поэтому стопроцентной гарантии дать не могу.
- Ну, чем богаты, тем и рады, - мрачно отреагировал Бузунько.
- Вот. А потом, в смысле после Зимина, встретил Серикова. В общем, книжки тут ни при чем. У него там личное. Девушка, Варя, кажется, была у него давно. Теперь он узнал, что у нее от него сын. Но она, кажется, написала ему, что у сына есть отец, а Сергей ему не отец, хотя он и биологический отец.
- Отец, не отец, давай по существу, - снова раздраженно перебил Бузунько.
- Петр Михайлович, дайте договорить сначала, - тоже начиная раздражаться, сухо произнес Антон.
- Ладно, ладно. Давай.
- И он, значит, пошел сдавать что-то типа анализов на возможность… на способность… короче, на то, что у него все нормально и он может быть отцом еще. А там ему сказали, что бесплодие. Из-за грыжи, вроде. И вышло так, что его единственный сын - не сын, а больше он детей иметь не может. Ну, для него это был, конечно, удар ниже пояса.
- Да уж ясно, что не выше, - усмехнулся майор. - Видишь, Черепицын, как надо работать? - поставил он в пример Пахомова.
Черепицын пожал плечами со словами:
- Ну так кто ж знал?
- А надо знать, - сурово перебил его майор. Бузунько снова повернулся к Антону.
- А записка? Это как?
- Да никак. Расстроился он, сами понимаете. Ну и показалось ему все таким бессмысленным. Вот он и взял цитату и написал, чтоб не так все просто, что ли, выглядело.
Бузунько откинулся на спинку стула и стал легонько барабанить пальцами по столу.
- Ох, хлопцы. Хреново мне что-то. Сегодня на вечер собрание наметили, а какое уж тут теперь собрание? Да и вообще не знаю, есть ли смысл в комиссии этой. А может, стоит про эксперимент рассказать, а? Да ты, Антон, не смущайся, - сказал он, заметив, как Пахомов скосил глаза на Черепицына, - сержант в курсе, я просветил. И плевать я хотел на их секретность. У меня тут, сам видишь, дел невпроворот. Все расползаются, разбегаются, вот, - махнул рукой в сторону записки, - еще и умирают. А у меня всё под отчетом. Митька, климовский сынок, сегодня вдруг решил уехать. Подождать, что ли, не мог? Слыхал?
- Как это? - оживился Антон. - Он же с нами собирался. Первого января.
- Индюк тоже собирался, да обосрался. Расскажи, сержант, Антону, как дело было.
Черепицын, почувствовав себя в центре внимания, снова преобразился.
- Да я случайно на Климова наткнулся, когда после всех опросов поехал на почту. Я еду, гляжу - Виктор идет. Ну я притормозил, чтоб на всякий случай спросить Климова насчет Серикова, может, знает чего. А Климов про Серикова мне ничего не сказал, зато сказал, что, мол, Митька когти рвать надумал. Вещи собрал и на станцию бежать хочет. Вот он и спрашивает меня, мол, ничего Митьке не будет, если он экзамен пропустит?
- А с чего вдруг? - удивился Антон.
- Да Митьке дружбан какой-то позвонил откуда-то. И говорит: "Чего ты там киснешь? Приезжай к нам, у нас тут судоверфь, народ требуется, и бабки приличные платят". А! Вспомнил! Из Мурманска звонил. А тут, как Митька с утра про Серикова узнал, так вроде и говорит: "Пока я тут с вами сам не повесился, готов хоть в Мурманск, хоть в Амурманск". Вот такие пироги.
- Странно, - задумчиво произнес Антон. - А я думал, он в Москву хотел.
- Ладно, - оборвал Бузунько. - Хрен с ним. Меня больше вопрос с экспериментом волнует. Какие соображения? Расскажем?
Черепицын молчал. Антон тоже. Ему вообще и в связи с отъездом, и в связи со смертью Серикова все эти игры надоели. Глупость какая-то! Как будто оттого, что они расскажут большеущерцам про эксперимент, Сериков воскреснет или еще какое-нибудь чудо произойдет.
- Вы за этим меня позвали? - спросил равнодушно Пахомов.
- Ну да, - растерялся майор.
- Знаете, Петр Михайлович, по-моему, все это такая глупость, что по мне - так вообще весь этот бред с указом надо закончить, и чем быстрее, тем лучше. Хотя лично мне все равно. И вы знаете почему.
Бузунько насупился. Равнодушие Антона его явно покоробило. Но он понимал, что Антону действительно все равно.
- Ладно, - сказал майор. - Тогда все свободны.
И задумчиво забарабанил по столу.