ИЗ ДНЕВНИКА ДЕНИСА РОГОВА
Я начинаю понимать, что имел в виду мой руководитель, когда спрашивал - не боюсь ли я, что "Север не отпустит". Кажется невероятным, чтобы человек мог подчинить себе здешнюю природу. Смешно признаться, но до сих пор я, кажется, и не видел настоящей природы. Те милые дачные леса и перелески, которые помнятся по Подмосковью, кажутся чем-то игрушечным, ненастоящим. Необъятные просторы, покрытые лесом, а затем - пятна болот, блеск топких озер, безграничная плоскость земли… Но и это меркнет перед огромной рекой - Обью. Просторная, как море, подвижная, полная воды (знаю, нелепые слова!) - она движется величаво и неостановимо…
Переправа через Обь - паром. Опять пришлось ждать в компании местных товарищей, для которых, кажется, все это скучная и ненужная обыденность, бытовое недоразумение. Я же был как будто парализован этим зрелищем и почти не замечал происходящего вокруг. Для будущего очерка все это, разумеется, не годится. Нужно будет найти какие-то другие слова - может быть, про покорение природы, которую человек заставит отдать свои богатства.
Моя цель - Междуреченск, небольшой городок, выросший на берегу Оби. Население - пять тысяч человек. Местные по большей части работают на рыбзаводе. Сообщение с "большой землей" осуществляется преимущественно во время летней навигации на Оби. Заканчивается навигация - замирает и жизнь в Междуреченске. По словам местных, это, конечно, "дыра": нет центрального отопления и водопровода, а электричество подается посредством дизельных установок. Из всех благ цивилизации - только проводное радио да пара магазинов.
Однако скоро все должно коренным образом перемениться. Недаром наше время называют эпохой второго освоения Сибири. Земля хранит здесь огромные богатства. Будущее края неразрывно связано с развитием нефтеразработок. Что с того, что нефтяники живут сейчас на окраинах города в бараках? Не пройдет и десяти лет, как все изменится.
Мы переправились через реку к шестому часу вечера, и я пошел через весь город в управление, чтобы встретиться с начальством, доложить о своем прибытии и попросить о размещении. Мне хочется пожить здесь подольше, на собственной шкуре ощутить все, чем живут покорители Сибири… Может быть, удастся и поработать на нефтяной вышке. Это было бы здорово. Чем больше личного опыта - тем убедительнее выйдет очерк.
Я думаю, что настоящий писатель обязательно должен странствовать и переменить много профессий. Так делали и Максим Горький, и Хемингуэй. Поэтому их произведения так убедительны, веришь каждому слову. Конечно, после тридцати, когда уже приближается старость - осень жизни, человеку хочется покоя. Он садится за свой большой письменный стол и только пишет, пишет… Как, должно быть, тяжела участь писателя, который уже использовал весь свой личный опыт и теперь вынужден что-то выдумывать, высасывать из пальца!.. Поэтому я и хочу обзавестись большим жизненным багажом. Самарин говорил, что намерен творить историю. Что ж, пусть творит; но необходим и кто-то, кто будет эту историю записывать.
- Тебе к нефтяникам? - спросил меня местный мужик. На нем был синий ватник, лицо - дубленое, глаза сощурены в щелку. - Ну так не ходи в центр города. Зачем тебе в центр? Тебе - туда, в балковый поселок.
Я не понял, и он догадался. Стал смеяться.
- Балки - хибары из всякого мусора… Топай, топай. Наглядишься еще. Надоест - к нам приходи.
Он махнул рукой и свернул на широкую улицу, по которой, наверное, ездят трактора, так она разбита. А я пошел туда, куда он показал.
Балки - дома, выстроенные из "подручных средств". Никогда раньше такого не видел. Кругом натянуты веревки, сохнет белье, пеленки. Окна кривые, можно видеть какие-то растения. Человеку, особенно женщине, необходимы роскошь, хотя бы минимальная, и домашние питомцы, пусть даже и растения. Живут семейные, есть и комендант, Дора Семеновна.
Эта золотая женщина выскочила как будто из-под земли и сразу принялась на меня кричать:
- Кто такой? Почему без разрешения? Ты что здесь делаешь? Работать приехал? Куда ты в сапогах вперся?
Я сошел с крыльца и показал ей удостоверение "Комсомольской правды". Она взяла в руки, поднесла к глазам, потом отодвинула подальше. Наверное, дальнозоркая. Пошевелила губами, потом на меня посмотрела - медленно так, словно не доверяя.
- Корреспондент? - переспросила она.
- Так точно, - сказал я. Не знаю, почему именно так сказал.
- Ой, ну вы поглядите на него, корреспондент он! - закричала она. - В чем душа держится, корреспондент! Тебя, наверное, голодом морили.
- Мне бы коменданта, - сказал я.
- Я комендант, - ответила она. - Дора Семеновна.
И сунула мне красную влажную руку.
Дора Семеновна невысока ростом, но внушительна в смысле толщины, голос у нее как труба, и по всему чувствуется, что она привыкла быть всемогущей на отдельно взятом, порученном ей участке работ. Она могла бы командовать фронтом, руководить госпиталем, быть завхозом в любом учреждении, начиная от детского сада и заканчивая каким-нибудь министерством, если только в министерствах бывают завхозы.
- Хочу пожить у вас, - сказал я.
Она смерила меня взглядом.
- Хочешь? А не боишься? Тут у нас и холодно бывает, и пожары, а летом гнус и комары… Поселок-то, можно считать, на болоте. Пробовали дустом опрыскивать с авиации, да только без толку, гнус от такого дела не дохнет. Только бензин казенный зря пожгли. Ты надолго?
- Пока не наберу материала для очерка, - сказал я.
Она еще раз на меня пристально поглядела, покачала головой.
- У меня один тут выписывается, Кобенко… Уезжает, сукин кот. Конечно, условия у нас не лучшие, да и… - она понизила голос, - заработки не ахти. Кобенко - он небось за длинным рублем приехал. Как приехал, так и уехал. Нет тут длинного рубля. Понял? Так и запиши в своей газете. - Она постучала меня пальцем по груди. - На чистом трудовом энтузиазме люди и живут, и работают. Вот так и запиши, что стройматериалов категорически не хватает, а горят эти домишки как спичечные коробки.
Я прошел за Дорой Семеновной внутрь. Она показала мне комнатушку с узкой кроватью, казенным одеялом с обрезанным краем и серой подушкой. На кровати сидел человек с папиросиной в зубах. Дора Семеновна на него стала кричать, чтобы не курил в помещении без пепельницы, потому что не ровен час - пожар. Он лениво вытащил ногой из-под перевернутого ящика пустую консервную банку и загасил там окурок. Дора Семеновна сказала:
- Ты, Кобенко, здесь больше не проживаешь. Забирай вещи и иди. Паром тоже ждать не будет.
- А этот что - на мое место, получается? - спросил Кобенко, даже не повернув ко мне головы.
- Получается, - отрезала Дора Семеновна. - Не засиживайся.
Она ушла, а я опустил свой рюкзак на пол и поздоровался с Кобенко. Мне хотелось, чтобы он ушел, а ему, видать, так сразу уходить совершенно не хотелось.
Он кивнул мне, чтобы я сел, и я уселся на перевернутый ящик.
Он вытащил из-под ватника бутылку с мутной жидкостью.
- Пить будешь?
- Буду, - сказал я.
- Кружка есть?
Кружки у меня не было. Кобенко криво улыбнулся:
- Без кружки и ложки пропадешь… Пригласят тебя к общему котлу - а чем зачерпывать будешь? Горстью?
Я пожал плечами и глупо сказал:
- Ну, одолжу у кого-нибудь из товарищей.
- Из товарищей, - передразнил Кобенко. - Ладно, держи вот.
Он снял с полки алюминиевую кружку, дунул в нее, обтер край рукавом и налил самогона. Я думал, что мы будем пить по очереди, но он просто приложился к бутыли. Самогон на вкус оказался совершенно гадкий. И сам Кобенко мне тоже не нравился.
Кобенко сказал:
- Чем заниматься будешь?
- Писать, - нехотя ответил я.
Он сперва вытаращился на меня, как будто я брякнул невесть какую глупость, а потом захохотал.
- Чего? - переспросил он. - Писать? Ты писатель, что ли? У нас тут полна библиотека разных… писателей. Стоят пылятся. Еще один приехал, как будто тех мало… - Он покрутил головой. - Ладно, писатель. И о чем писать будешь?
- Не знаю пока - сказал я. - О людях. Об их трудовом подвиге. О покорении Сибири, об освоении нефтяного запаса Родины…
- Трудовой подвиг, запас Родины… - Кобенко придвинулся ко мне. - О людях он писать будет… Да ты хоть знаешь, что за люди тут?
Я пожал плечами:
- Обычные, советские.
- Как же… Да тут половина - уголовники. Не веришь? Ну, сейчас не верь - потом поверишь… Дора-то Семеновна свое прошлое никому не рассказывает - почему, как прикидываешь?
Я молчал.
- Ты откуда? - вдруг спросил он. - Из Москвы?
- Ну, из Москвы, - признал я.
- Оно и видать… - вздохнул Кобенко. - Дора много повидала. Чего ее сюда занесло, в ее-то годы, в такую глушь? Что она здесь забыла? Не догадываешься? Да брось ты, пей лучше… Ни у кого предположений нет. Да это и не важно. Ты с ней не ссорься, будешь как сыр в масле… К другим приглядись. К передовикам нашим. К Векавищеву, например. С него небось начнешь о людях-то писать…
- С чего вы взяли?
- С того. Ты комсомолец?
- Разумеется.
- Первым делом куда пойдешь?