– Перед какой теть Ниной? – терял терпение Макаров.
– Ну соседка наша, теть Нина, у нее сына, Мишку, привезли оттуда в цинковом гробу, а я хожу тут – неудобно…
Васька смотрел в окно, за которым сгущались сумерки. Макаров вздохнул, успокоился и улыбнулся сам себе, почувствовав который раз, как он любит Ваську и благодарен ему только за то, что он есть.
– Налей-ка еще, – сказал он и махнул рукой.
– А черта?
– А ты другую проведи, пониже…
– Я, Сергеич, козу купил! – вдохновенно рассказывал Васька, когда они выпили по второй и закусили капусткой. – Очень у нее молоко полезное… Для Оськи. Он же растет… Я на работу буду ездить и завозить вам… литр… а пол-литра мне. Представляешь, она полтора литра в день дает, мне Сидоров говорил, хозяин ее.
– Коза, значит, Сидорова? – поинтересовался Макаров. – Значит, самому ему она уже не нужна? Это как же, Сидоров без козы, а коза, значит, уже и не Сидорова?
– А он в Израиль уезжает, – просто объяснил Васька.
Больше на этот счет вопросов не было, и, вспомнив, зачем пришел, Макаров сменил тему.
– Слушай, а почему ты мне не предлагаешь выступить у вас? – спросил он, глядя на Ваську в упор.
Тот даже задохнулся от возмущения:
– Сергеич, да я сколько раз прошу тебя, а ты… Ты серьезно, Сергеич?
– Серьезно, – важно кивнул Макаров.
– Это ж… – Васька вскочил с табуретки и принялся ходить по комнате. – Тебя там все ждут, все спрашивают. Я твоих книжек двадцать штук купил, отнес в библиотеку, так они сразу разобрали! А Михал Евграфыч как будет рад!
– Михал Евграфыч – это кто? – поинтересовался Макаров.
– Полковник Головлев, начальник, тоже поэзией интересуется. Да и тебе интересно будет! Мы…
– Слушай, – перебил его Макаров, – ты говорил, у вас там тир есть?
– Есть.
– Так вот я бы хотел там пострелять.
– Зачем тебе? – удивился Васька.
– Хочется, – ответил Макаров, не желая объяснять.
– Сделаем, Сергеич, сделаем! – Васька испугался, что Макаров передумает, и скрепил договор третьей жирной чертой на бутылке.
…Было утро, холодное весеннее утро. Макаров сидел на лавочке во дворе дома, покачиваясь и икая. Рядом стояла исчерканная фломастером бутылка. Последняя черта трагически упала до самого дна.
– Слушай, – закричал Макаров, – если я сейчас не открою глаза, я засну, и ты меня уже никогда не разбудишь. Вот это будет сюрприз!
– Открывай! – крикнул Васька, готовивший сюрприз. Он стоял на крыльце дома, выпятив грудь и выставив одну ногу вперед. На крепкой Васькиной шее был повязан пионерский галстук, на груди висел барабан, в поднятой руке он держал горн.
– Ух ты! – искренне восхитился Макаров и икнул.
– Зашел я в нашу школу, а там Вера Павловна наша сидит, старенькая уже, сидит и плачет. Знамя, говорит, выкрали и иностранцам за доллары продали, а это вот просила сохранить. Я обещал.
– Правильно, – кивнул Макаров и, вновь икнув, крикнул: – Слушай, мне нужно молоко! Свежее козье молоко. Пойди к своей козе и скажи… Как, кстати, ее зовут?
– Зина.
– Вот иди к Зине и скажи: "Зина! Поэт Александр Макаров, неплохой, между прочим, поэт, просил бы, если бы это вас не затруднило…"
– Зины нет, – остановил его Васька.
– А где же она?
– У Сидорова.
– Так Сидоров же…
– Он еще не уехал. И коза пока у него…
Макаров помотал головой, поморщился, икнул и спросил громким шепотом:
– Слушай, а что, Сидоров – еврей?
– Нет, – успел ответить Васька, слетая со ступенек.
– А как же – в Израиль? – не понимал Макаров.
– Сидоров? Сумел доказать, – просто объяснил Васька, оглядываясь на крыльцо и удивляясь, как это он не упал.
Макаров вновь икнул и сказал жалобно:
– Хочу к Зине…
…Они маршировали по спящей полудеревенской улице, стараясь шагать в ногу, и при этом Макаров стучал палочками по барабану, а Васька трубил в горн, ведя привязанную за веревку блеющую, упирающуюся козу…
6
Макаров проснулся поздно, с трудом поднялся с диванчика, на котором заснул, сняв предварительно ботинки, но почему-то не сняв пальто, и сначала дотронулся до раскалывающейся от боли головы, а потом, торопливо и испуганно, – до живота. Пистолет оставался заткнутым за пояс брюк. Подняв свитер и расстегнув рубашку, Александр Сергеевич обнаружил на своем голом животе четкий отпечаток "Макарова" и переложил пистолет в карман.
Васька конечно же давно ушел на работу, но обещанные десять тысяч лежали на столе. Александр Сергеевич сунул деньги в карман брюк, с трудом надел ботинки и вышел на улицу.
Презирая себя вчерашнего, твердо зная, что отныне он ни капли спиртного в рот не возьмет, и стараясь не думать о Наташе, под моросящим холодным дождем Макаров кое-как добрался до города и вдруг почувствовал, что может умереть сейчас, здесь. Спасти могло только одно – рюмка водки и холодная котлета на закуску в кафе "Кавказ", рядом с которым и остановился Александр Сергеевич в предчувствии скоропостижной своей кончины.
Кафе "Кавказ" раньше называлось "Голубым Дунаем", но и тогда и теперь, независимо от названия, оставалось просто забегаловкой, где можно было вечером быстро поднять настроение, а утром наскоро поправить здоровье. Нынешнее название заведения оправдывала написанная неизвестным художником большая картина, висящая на стене: каспийские нефтяные вышки на фоне заснеженной горы Арарат, обрамленные грузинским национальным орнаментом.
Взяв у толстой и равнодушной буфетчицы рюмку водки и холодную котлету на бумажной тарелочке, Александр Сергеевич устроился за высоким столиком у окна и стал пристально смотреть на водку, собираясь ее выпить и не решаясь этого сделать. Теперь ему казалось, что смерть может мгновенно наступить сразу после того, как он выпьет.
– А вы чокнитесь, – предложил ему кто-то из‑за спины несколько насмешливо, но доброжелательно. Голос был женский и очень приятный.
Макаров оглянулся. За соседним столиком стояла высокая и очень красивая девушка или, наверное это будет точнее, молодая женщина, одетая неброско, но с большим вкусом. Впрочем, Макаров этого всего не заметил, он был не в состоянии заметить это все, вот только шарф, фиолетовый, почти до пола газовый шарф, бросился в глаза, и он подумал почему-то: "Как у Айседоры". Перед ней на столике стояла такая же рюмка с водкой и лежала на бумажной тарелочке холодная котлета.
Девушка улыбалась. Макаров улыбнулся в ответ, но несколько неуверенно, так как не мог вспомнить, где и когда он ее видел, да и видел ли вообще.
– Эх, Александр Сергеевич, Александр Сергеевич… – мягко укорила она и подняла свою рюмку, приглашая чокнуться.
Макаров торопливо взял рюмку и тарелку и перебрался за ее столик. Они чокнулись, и таинственная незнакомка выпила водку, не поморщившись, а к котлете притрагиваться и вовсе не стала. Макаров сглотнул слюну, нервно вздохнул, но выпить не смог, не найдя пока в себе для этого сил, и поставил рюмку на стол.
– Извините, но разве мы знакомы? – спросил Макаров растерянно и недоверчиво.
– Нет, – ответила она без сожаления.
– Тогда откуда вы знаете, как меня зовут?
– Читаю мысли на расстоянии.
– В самом деле? – поверил Макаров.
Девушка весело засмеялась:
– Да нет, просто когда вы сюда входили, вы сами с собой разговаривали. Вы говорили: "Эх, Александр Сергеевич, Александр Сергеевич"… Я поняла, что это вы сами с собой. Или все же с тем, великим?
– Нет, с собой, с собой. – Макаров оценил шутку. – А вас как зовут?
– Марго, – ответила она, тряхнув гривой каштановых волос.
– Маргарита? – попробовал уточнить Макаров.
– Марго, – настояла она. А Макаров поднял рюмку и неожиданно даже для себя выпил.
– Ваше здоровье, Марго, – сказал он, задохнувшись, и принялся торопливо ломать твердую котлету мягкой алюминиевой вилкой.
Марго кивнула в знак благодарности и заговорила так, будто знакома с Макаровым уже тысячу лет:
– Я сегодня проснулась, посмотрела в окно и подумала: "Какой чудесный день!"
Макаров посмотрел сквозь толстое грязное стекло на улицу, где сыпал косой холодный дождь и не было ни одной живой души, и спросил с сомнением:
– Вы так считаете?
– Да-да, чудесный! – повторила Марго уверенно, и Макаров согласно кивнул и принялся за котлету. – Вот вас зовут Александр Сергеевич, и вы наверняка пишете стихи…
– Пишу, – буднично сказал Макаров и отодвинул пустую тарелочку.
– Хотите мою? – неожиданно предложила Марго свою котлету, и Макаров спешно и несколько испуганно отказался. – А может, тогда почитаете свои стихи?
– Нет, – твердо ответил Александр Сергеевич и прибавил, смягчаясь: – Я не читаю стихов в состоянии глубокого утреннего похмелья.
Марго не обиделась.
– А я читаю, – неожиданно объявила она и стала читать – серьезно и красиво:
Ночь – как ночь, и улица пустынна.
Так всегда!
Для кого же ты была невинна
И горда?Лишь сырая каплет мгла с карнизов.
Я и сам
Собираюсь бросить злобный вызов
Небесам.Все на свете, все на свете знают:
Счастья нет.
И который раз в руках сжимают
Пистолет!И который раз, смеясь и плача,
Вновь живут!
День – как день: ведь решена задача:
Все умрут.
– Блок… – Макаров улыбнулся, проникаясь к Марго теплотой и доверием.
– А кто же еще. – Она грустно улыбнулась.