– Давай спать, Наташ, – попросил Макаров, высвободил плечо и повернулся спиной к жене.
– Давай, – согласилась Наташа, закрыла глаза, но продолжила декламировать шепотом:
Все товарищи его заснули,
Только он один еще не спит:
Все он занят отливаньем пули,
Что меня с землею разлучит.Кончил, и глаза повеселели.
Возвращается. Блестит луна.
Дома ждет его в большой постели
Сонная и теплая жена.Пуля, им отлитая, просвищет
Над седою, вспененной Двиной.
Пуля, им отлитая, отыщет
Грудь мою, она пришла за мной…
Макаров открыл глаза. Наташа сладко посапывала и улыбалась во сне. Он осторожно встал, бесшумно оделся и направился в санузел. "Макаров" лежал на том же месте, под ванной. Напротив сидела неподвижная Сафо, не сводя с пистолета глаз. Александр Сергеевич вытащил оружие, посмотрел на него внимательно и сосредоточенно и решительно выпрямился.
На улице, темной, безмолвной и безлюдной, Макаров поднял воротник пальто и направился деловито к освещенному изнутри киоску. Он издалека увидел того, кто был ему нужен. Это был здоровенный мужик с маленькими наглыми глазками. Он то ли охранял киоск, то ли собирался его подломить, то ли, скорее всего, маялся бездельем, ковыряя носком ботинка подмерзшую землю.
– Дай закурить! – потребовал Макаров с ходу.
Мужик поднял на него равнодушные глазки.
– Не видишь, сам хрен сосу, – объяснил он. Макаров подошел почти вплотную, сжимая в кармане пистолет.
– Не узнаешь?
Мужик отпрянул слегка, и в глазах его возникло удивление. Он не узнавал.
– А помнишь, как в прошлом году, осенью, вот на этом самом месте, ты подошел ко мне и попросил закурить? Я сказал – не курю, а ты меня ударил, помнишь?
Мужик усмехнулся и отступил на шаг.
– Да пошел ты, козел, – отмахнулся он, вновь становясь равнодушным.
Но Макаров вдруг схватил его левой рукой за грудь, притянул к себе и сунул в лицо дуло пистолета.
– А это видел! – яростно зашептал он.
Глазки мужика испуганно округлились, лицо обмякло. Ноги его подкосились, и он упал на колени. Макаров смотрел теперь на него сверху вниз, жестоко и неумолимо.
– Молись! – потребовал он сквозь плотно сжатые зубы. – Молись, сука, своему богу! Кто он у тебя? "Солнцедар"? Портвейн? "Тройной одеколон"?
Макаров знал, что сделает в следующее мгновение, и это почувствовал, понял коленопреклоненный.
– Не губи… – прошептал он.
Макаров выстрелил. Он не услышал выстрела, но увидел, как осветилось пламенем лицо приговоренного к смерти и как из его шеи вырвалась черная струя. Выпучив глаза, мужик схватился за шею обеими руками, словно решив себя задушить, но струя упрямо пробивалась сквозь пальцы пульсирующим фонтаном. Макаров повернулся и побежал. И только теперь он услышал выстрел…
Макаров открыл глаза. Рядом сладко посапывала и улыбалась во сне Наташа.
Пистолет лежал на том же месте под ванной. Напротив сидела неподвижная Сафо, не сводя с пистолета глаз. Макаров вытащил его, внимательно осмотрел с обеих сторон, осторожно провел пальцем по вороненому стволу, любопытствуя, заглянул в черное отверстие и испуганно отпрянул. Присев на закрытый крышкой унитаз, Александр Сергеевич продолжал изучение своего таинственного друга. Медленно и осторожно он отвел скобу, удерживающую в рукоятке обойму, и та медленно и плавно легла в его ладонь.
Обойму составляли восемь патронов – Макаров пересчитал их. Пули были толстенькие, добродушно-тупорыленькие, и не верилось, что каждая из них может убить человека.
Сафо уставилась на Макарова. Александру Сергеевичу показалось, что кошка не одобряет, даже осуждает его, и он направил на нее ствол. У Сафо вздыбилась на спине шерсть, и она юркнула под ванну. Макаров усмехнулся и вставил обойму в рукоятку.
Теперь предстояло решить – где его прятать. Эта трудная и неприятная мысль возникла в голове Макарова сразу же, как только он положил пистолет в карман и направился домой. О том, чтобы сказать о покупке жене, не могло быть и речи. Нет, он ничего не скрывал от Наташи, в тайнах просто не было необходимости, но признаться ей в том, что он сам, без принуждения, не посоветовавшись, купил пистолет, Макаров решительно не мог. Оставалось только спрятать оружие. Лучше всего, конечно, чтобы пистолет лежал в ящике его рабочего стола, правом верхнем, под рукой. Не то чтобы Макаров кого-то боялся, он не имел врагов, таких врагов, от которых требовалось защищаться с оружием, этого хотелось необъяснимо – чтобы пистолет лежал в правом верхнем ящике рабочего стола. К тому же Наташа не прикасалась к его столу, разве только когда стирала пыль, ни на миллиметр не сдвигая листы рукописи. Вообще, его рабочий стол считался в семье Макарова святыней, но Оська! Он ходил, где хотел, и делал, что хотел, он был еще слишком мал, чтобы принять подобный запрет, да и любил его Макаров безумно. Можно, конечно, закрывать ящик стола на ключ, но ключ давно потерян, а если заказать новый, Наташа может обидеться. Стол отпадал, но беда в том, что других мест для хранения "Макарова" у Макарова в доме не было. Наташа поддерживала в квартире идеальный и необременительный для домашних порядок, и в доме не существовало уголка, куда бы она ни заглянула в течение дня, чтобы что-нибудь поправить или вытереть несуществующую пыль.
Все эти мысли роились в голове Макарова во время утреннего туалета, но когда он спустил в унитазе воду – его осенило. Александр Сергеевич торопливо снял с бачка крышку и заглянул туда, куда никто в их семье не заглядывал. Внутри стояла вода и торчали какие-то железки, в которых Макаров ничего не понимал, но, главное, там хватало места, чтобы спрятать пистолет. Макаров сунул его в целлофановый пакет, завязал узел, опустил в воду и, закрыв бачок крышкой, улыбнулся, довольный собой.
Наташа и Ося уже проснулись: Макаров слышал, как жена бодро читает сыну какие-то стихи. Начинался новый день.
День выдался солнечный, радостный, под стать настроению Александра Сергеевича. Он купил в гастрономе молоко и кефир, в газетном киоске свежую "Литературку", приняв предварительно от пожилой киоскерши поздравления в связи с выходом сборника, и, замедлив шаг, стал привычно читать газету на ходу, когда кто-то спросил дружелюбно из‑за плеча:
– Закурить не найдется?
Макаров помотал головой, продолжая чтение, но желавший закурить придержал его за плечо. Макаров остановился, поднял удивленные глаза и объяснил:
– Не курю.
Перед ним стоял крепкий розовощекий улыбающийся парень. Как и у Макарова, у него, видно, тоже было хорошее весеннее настроение.
– Не куришь, говоришь? – спросил он, задорно улыбаясь.
– Не курю, – объявил Александр Сергеевич, начиная подозревать нехорошее и падая духом.
– Теперь закуришь, – пообещал парень и, широко размахнувшись, въехал кулачищем в скулу Макарова.
Александр Сергеевич взмахнул руками и полетел спиной в непросохшую весеннюю грязь.
– Но почему, почему именно меня?! – в отчаянии вопрошал Макаров.
– Тише, Сашенька, Осю испугаешь, – ласково просила Наташа, успокаивая его и гладя ладонью по здоровой скуле, а другую, где была ссадина, протирая намоченной в одеколоне ваткой.
Макаров вздрагивал, морщился и продолжал вопрошать:
– Нет, я спрашиваю, почему меня?! В прошлом году, в позапрошлом и вот теперь! Я что – боксерская груша?
– Нет, ты поэт, – не согласилась Наташа, – и одновременно ты жертва… разгула преступности.
– Но я не хочу, не хочу быть жертвой! – воскликнул Макаров.
– А что же делать, Сашенька? – Наташа со слезами на глазах прижалась к мужу.
– Наташа… – Макаров обнял жену и сам чуть не прослезился от обиды, боли и благодарности судьбе за то, что у него есть его Наташа.
Макаров сидел на закрытом крышкой унитазе и, держа в вытянутой руке пистолет, целился в предметы, которые здесь были: в свою зубную щетку, в полувыдавленный тюбик зубной пасты, в лежащего на краю ванны пластмассового утенка, с которым любил купаться Ося, в гвоздь, вбитый в дверь санузла.
– Саша… – донесся из‑за двери взволнованный голос Наташи.
Макаров испуганно опустил пистолет и отозвался:
– Да…
– Саша, тебе плохо? – спросила Наташа.
Макаров усмехнулся, посмотрел на пистолет в своей руке и ответил:
– Мне хорошо.
– Правда хорошо? – спросила Наташа, и тревога в ее голосе сменилась радостью.
– Правда хорошо, – подтвердил Макаров и прицелился в зеркало.
– Тогда слушай! – воскликнула Наташа и стала читать:
Здравствуй, моя отчизна,
темный вонючий зал,
я на тебе оттисну
то, что недосказал,
то, что не стоит слова –
слава, измена, боль.
Снова в луче лиловом
выкрикну я пароль:
"Знаю на черно-белом
свете единый рай!"
Что ж, поднимай парабеллум,
милочка, и стреляй!
Макаров опустил пистолет и задумался. Это была их игра, семейная игра, продолжающаяся уже почти двадцать лет: Наташа читала новое стихотворение хорошего, только хорошего поэта, а Макаров называл его имя, практически никогда не ошибаясь.
– Рейн? – спросил он.
Наташа радостно засмеялась:
– А ты сомневался?
Макаров дотронулся до сердца, точнее, до того места, где у людей сердце, а у него, Александра Сергеевича, в боковом кармане пальто сейчас лежал пистолет, и именно до него Макаров дотронулся.
Он открыл входную дверь и сообщил жене:
– Пойду прогуляюсь!
– Сашенька, постой! – воскликнула Наташа так, будто что-то случилось. Макаров поморщился.