– Слышь… Подойди. Не бойся… Ничего не будет.
– Ну чё, чё? – он с опаской приблизился.
– Слушай, вот вы мне все зубы вышибли, а я актёр… Что мне теперь делать? – почти задушевно спросил я.
– А чё… Я не хотел! – почти виновато ответил он. В глазах у него было любопытство.
– Ну, а мне-то, что делать?! – я городил какую-то несусветную чушь, а он медленно-медленно пятился, изучая меня и молча оправдываясь. Ко мне бежали на выручку, это не сулило ему ничего хорошего, и он не захотел продолжать беседу.
– Гады вы! – бросил я вслед и принялся "подсчитывать убытки". Синяки не в счёт, у меня был надкушен язык, в двух местах разорваны губы и не было одного – всего одного! – переднего зуба. И уж очень неприятно тянуло то ли в почках, то ли в печени. И ещё я с ног до головы (какой эффектный кадр!) был в крови. Кровь красиво текла по щекам, по шее, на грудь, закапала и пропитала рубашку. Я вздохнул… и красота и гармония моего страдания нарушилась – открытый нерв невероятной болью дал о себе знать. Но по законам жанра, превозмогая сверлящую боль, выплюнув осколки зубов, "окровавленный, но не поверженный", я гордо зашагал навстречу людям.
Наша историческая встреча состоялась в самом центре моста. С двумя факелами (откуда их взяли? когда успели разжечь?!) и фонариком ко мне подбежали Прасковья Ивановна, Света и сосед-инвалид дядя Толя.
Не скрою, два чувства жили во мне в ту минуту: чувство неловкости и чувство ожидания произведенного эффекта. То, что произошло, было для меня неожиданностью и на всю последующую жизнь оставило во мне память о нескольких мгновениях какого-то странного вывороченного материализовавшегося счастья. Я попытаюсь сейчас это объяснить. Но думаю, что безуспешно. Слишком сильны и коротки воспоминания, и слишком бессильны слова.
То, что творилось с Прасковьей Ивановной и Толей я не помню, вылетело. А Света… Она вдруг вскрикнула – как-то страшно, сдавленно, изнутри – упала мне на грудь, сползла в ноги, вцепилась в них и долго не давала себя оторвать. Так и вижу её распластанную, рыдающую, в пыли, у своих ног, и эта картинка будет стоять перед внутренним взором моей памяти, наверное, всю жизнь. И чувствовал я тогда, что происходит что-то первобытное, языческое, что-то, идущее от первооснов нашего бытия. Так, должно быть, провожали на фронт, на каторгу, так встречали искалеченных войною мужей.
Я был совершенно растерян. В самых искренних, патетических моментах, в их временно́м дле́нии, есть что-то неловкое и нелепое, и мы все втроём попытались поднять и успокоить Свету. Бесполезно. Тогда я, не переставая уговаривать и успокаивать, взял её на руки и пошёл к дому. Вскоре мне стало тяжело, это заметили, но я ни за что не соглашался опустить Свету на землю, шёл и был счастлив.
Так, притихшую, я донес её до самого дома. Там нас ждали Валя и Анжела. Они уже знали, что случилось или может случиться что-то страшное, что взрослые побежали это предотвращать, побежали, оставив их одних в огромном пустом доме. Девочкам было жутко и интересно. Для них в этом были – ночь, ужас и тайна. И теперь, увидев мою кровь, Светины слёзы и собранность бабушки, они притихли и неотступно следили за нами расширенными от любопытства зрачками.
Меня взялись "лечить" и "обмывать". Мне было приятно и неловко, и от неловкости я принялся хохмить и веселить девочек. Они с радостью, но как-то осторожно и мягко принимали мои шутки, а Света их просто не замечала. Она молча и сосредоточенно взялась всё замачивать, стирать, штопать, бинтовать. Лишь Прасковья Ивановна одна поддерживала беседу.
– А как вы быстро прилетели, Прасковья Ивановна.
– Где ж быстро?! Вон тебя как… Извозили…
– Нет, быстро, быстро… А где ж вы факелы-то раздобыли? А я смотрю – бегут с огнём… Прямо кино и немцы.
– А это Толи-соседа. Он их по старинке для рыбы держит. А тут как-то к нему за маком залезли, так он их факелом-то и разогнал. Хорошо, говорит, справился.
– Как за маком?! Наркоманы, что ли? – удивился я.
– Да, солдаты-то, азияты эти, черти…
Потом мы принялись вычислять, кто мог напасть на нас, что делать с моим зубом, как унять ноющий нерв… Света тем временем ватой подробно "слизывала" кровь с моего тела. Затем нагрела воды, налила её в таз, выгнала всех из комнаты и принялась мыть мне ноги. Я сопротивлялся, как мог, но она слушать ничего не хотела, усадила меня на табурет и принялась за дело. Опять было стыдно. Мне казалось, что в этой процедуре было что-то неестественное, хотелось, чтобы это скорее кончилось. Но Света с таким упорством и потребностью взялась за этот ритуал, что я сдался. Так, в стыде и блаженстве, я всё это и протерпел.
А когда все первые реакции и дела, явившиеся следствием последнего события дня, столь всколыхнувшего этот дом, стихли, Светлана повела меня в маленькую спаленку.
Надо сказать, что эту каморку по приезде я и не сразу заметил. Это была комнатка в комнате, по принципу матрёшки, маленькая спаленка на одну кровать. Должно быть, эта символическая "отдельная" комната была когда-то придумана в этой семье для молодых влюблённых, может быть, для будущего полковника и будущей матери его трёх дочерей. Стены здесь были тонки и даже не доходили до потолка. Дверь сюда я поначалу принял за вход в чулан или другое подсобное помещение. Но здесь было чисто, уютно, милые светлые обои и широкая панцирная кровать. И всё это запиралось изнутри…
В комнату с такой биографией, открыто, не скрываясь, и привела меня Света.
Она заперлась на ключ, раздела меня, сама села рядом на стул, голову положила мне на грудь и так просидела почти до утра, пока я не уснул.
Утром мы уехали. Попрощались по-семейному. Анжела с Валюшей преподнесли мне на прощание вышитые за ночь подушечки для иголок – должно быть, их научили в школе на уроках труда – розовую и голубую, с трогательными, по-детски вышитыми узорами. Прасковья Ивановна напекла пирогов.
А потом была наша Одесса, любовь и ссоры, была её Астрахань, арбузы, были полковничьи сто рублей на мой фарфоровый зуб, наши письма, мой пьяный сумасшедший приезд в Ярославль, её кожано-фешенебельный набег на Москву, отсутствие моих цветов, посредничество нашего друга, опять ссора, опять письма и та дурацкая квитанция через год…
Теперь она в Риге, замужем, у неё есть ребёнок – мальчик.
Москва, 1989 год
Картинки детства
Люся Крюкова
Иногда вдруг всплывают в памяти эти и другие картинки из моего детства.
Картошка
Помню себя лет с пяти. Конец 40-х. Новосибирск, Вокзальная улица, 122.
В нашем дворе жили пять семей, и в каждой из них были дети. Росли они без отцов, которые не вернулись с войны.
Детство было полуголодное – картошка, хлеб, да и то не всегда досыта. А уж мясо, рыба, колбаса… Эти продукты вообще крайне редко бывали на наших столах.
Чего мы только не делали из картошки! Мы её и жарили, и пекли, отваривали "в мундире", делали пюре, драники…
Я себе устраивала праздники. Пекла ломтики картошки на печке, заворачивала их в пакетики из бумаги. Затем вставала на табуретку, сама себе рассказывала стишки и награждала себя же за выступление бумажным кулёчком.
Зимой я выносила картошку в сени, чтобы та промёрзла, стала сладкой и очень вкусной! Так тогда казалось.
Мама много работала, дома бывала редко. Брат старше меня на пять лет. Конечно, он верховодил у нас. Бывало, посадит меня чистить картошку, а сам бежит на улицу играть с мальчишками. А я сидела и чистила, чистила…
Потом я выросла и разлюбила картошку.
Уже много лет не ем её.
Радио
У нас в комнате над столом висело радио – круглая чёрная тарелка. Я любила слушать сказки, спектакли, концерты. И очень нравилась мне песня "Самара-городок". Я вытаскивала вилку приёмника и кричала в розетку, чтобы мне спели ещё разок эту песню. Потом возвращала вилку на место, садилась и долго ждала повторения.
Наверное, меня никто не слышал, потому что про Самару-городок в этот день больше не пели.
Баня
Суббота, банный день – праздник для меня.
Я ходила в баню несколько раз в день, со всеми нашими соседками. Там продавали вкусную газировку с сиропом – тридцать копеек за стакан.
Маме я так и сказала, что когда вырасту, пойду в баню работать банщицей. А мама меня спросила, как же ты будешь там работать, ведь туда и мужчины тоже ходят? Газировка с сиропом манила непреодолимо, и я быстро нашла выход:
– Тогда я буду в бане продавать билеты!