- Как вы можете оставаться с ним? - воскликнула старая женщина с возрастающей горячностью. - Искупите свой грех, покайтесь, пока не поздно! Поезжайте домой к вашим батюшке и матушке, а не то они сами приедут и проклянут вас! Неужто вы считаете Йесту Берлинга своим супругом? Уезжайте от него! Я оставлю ему в наследство Экебю. Я дам ему власть и богатство. Осмелитесь ли вы разделить их с ним? Осмелитесь ли вы принять честь и счастье? Я посмела. И вы помните, чем это кончилось? Помните ли вы рождественский обед в Экебю? Помните ли арестантскую в усадьбе ленсмана?
- О госпожа майорша, мы, обремененные грехами, идем рядом по жизни, не испытывая счастья. Я стараюсь, чтобы радость не поселилась у нашего очага. Вы думаете, я не тоскую по дому? О, я жестоко тоскую без него, без его опоры и защиты, но мне уже больше не суждено туда вернуться. Я буду жить здесь в страхе и трепете, зная, что все, что я делаю, приведет лишь к греху и печали, что, помогая одному, причиняю горе другому. Я слишком слаба, слишком простодушна для жизни в здешних краях, и все же я останусь здесь, обреченная на вечное покаяние.
- Подобными мыслями мы лишь обманываем свое сердце! - воскликнула майорша. - И в этом наша слабость. Вы не хотите уезжать от него, и не ищите других причин.
Не успела графиня ответить, как в комнату вошел Йеста Берлинг.
- Входи, Йеста! - поспешно сказала майорша, и голос ее стал еще более резким и жестким. - Иди сюда, герой, которого восхваляет весь Левше! Узнай же, что пришлось испытать старой майорше, которая по твоей милости скиталась по дорогам, всеми презираемая и покинутая.
Вначале я хочу рассказать, что случилось весной, когда я пришла домой к своей матери, ведь ты должен знать конец этой истории.
В марте я прибрела в Эльвдальскую усадьбу. Вид у меня тогда был не лучше, чем у старухи нищенки. Мне сказали, что моя мать в молочном погребе. Я вошла туда и долго стояла молча у дверей. Вдоль стен на длинных полках были расставлены блестящие медные бидоны с молоком. И моя мать, которой перевалило за девяносто, снимала бидон за бидоном и снимала сливки. Старуха была еще бодрая, однако я видела, с каким трудом она распрямляла спину, чтобы достать бидон. Я не знала, заметила ли она меня, но чуть погодя она вдруг сказала мне каким-то удивительно резким тоном:
"Вот и сбылось все, что я тебе предсказывала!"
Я хотела было просить у нее прощения, да только все было напрасно. Она совсем оглохла и не слышала ни одного моего слова. Помолчав, она снова заговорила:
"Иди, помоги мне".
Я подошла к ней и стала помогать ей спускать один бидон за другим и снимать сливки. Она была довольна. Моя мать не доверяла ни одной служанке снимать сливки и давно наловчилась это делать.
"Я вижу, ты можешь справляться теперь с этой работой". И я поняла, что она простила меня.
И с тех пор, казалось, силы покинули ее. Она теперь целыми днями сидела в кресле и спала. Она умерла незадолго до Рождества. Мне очень хотелось приехать сюда раньше, но не могла оставить старушку.
Майорша умолкла. Ей снова стало трудно дышать, но она собралась с силой и снова заговорила:
- Это правда, Йеста, что я хотела, чтобы ты жил у меня в Экебю. Ведь ты притягиваешь к себе людей, всем приятно твое общество. Если бы ты в конце концов образумился, я дала бы тебе большую власть. Я надеялась, что ты найдешь себе хорошую жену. Сначала я думала, что это будет Марианна Синклер, ведь я видела, как она любила тебя еще в ту пору, когда ты жил в лесу и рубил деревья. Потом я решила, что это должна быть Эбба Дона. Я поехала в Борг и сказала ей, что, если она возьмет тебя в мужья, я оставлю тебе в наследство Экебю. Если я поступила дурно, прошу простить меня.
Йеста стоял на коленях, упершись лбом в край кровати. Из груди его вырвался тяжкий стон.
- Скажи мне, Йеста, как ты собираешься жить? На что будешь кормить жену? Скажи мне! Ведь ты знаешь, я всегда желала тебе добра.
Сердце Йесты разрывалось от горя, но он ответил ей с улыбкой:
- Давным-давно, когда я пытался заработать себе на хлеб здесь, в Экебю, вы, госпожа майорша, подарили мне хутор, он до сих пор мой. Нынче осенью я привел там все в порядок. Мне помог Левенборг. Вдвоем мы побелили потолок, покрасили и оклеили обоями стены. Левенборг решил, что задняя маленькая комната будет кабинетом графини. Он даже отыскал в окрестных крестьянских усадьбах подходящую мебель, из той, что попала туда с аукционов, и купил ее. Так что теперь в этом кабинете стоят и кресла с высокими спинками, и комоды с бронзовыми накладками. А в большой комнате поставлены ткацкий станок для молодой хозяйки и слесарный для меня. Есть там и прочие вещи, вся нужная для хозяйства утварь. Мы с Левенборгом сидели там не один вечер, толкуя о том, как мы станем жить с графиней на этом хуторе. Но моя жена только сейчас узнала об этом. Мы хотели рассказать ей об этом, когда придется покинуть Экебю.
- Продолжай, Йеста!
- Левенборг твердил, что в доме не обойтись без служанки. "Летом здесь на мысу в березовой роще рай да и только, а вот зимой молодой госпоже будет скучно. Так что, Йеста, непременно найми служанку".
Я соглашался с ним, однако не знал, откуда взять на это денег. Тогда он однажды принес мне ноты, свой стол с нарисованными клавишами и поставил его в комнате. "Никак ты сам, Левенборг, намереваешься поселиться у нас вместо служанки?" - спросил я его. На это он отвечал, что пригодится нам. Неужто я позволил бы молодой графине стряпать, носить дрова и воду? Нет, ни за что не позволил бы, покуда есть сила в руках и могу трудиться. Но он стоял на своем, мол, вдвоем мы скорее управимся с хозяйством, а она пусть сидит целыми днями на диване и вышивает тамбурным швом. "Ты и представить себе не можешь, какой нежной заботой нужно окружить такую маленькую, хрупкую женщину", - сказал он.
- Рассказывай, рассказывай! Твои слова облегчают мои страдания. Неужто ты думаешь, что молодой графине хочется жить в хуторской хижине?
Его неприятно поразил ее насмешливый тон, но он продолжал:
- О, госпожа майорша, я не смею в это поверить, но как прекрасно было бы, если б она захотела там жить! Ведь здесь на пять миль в округе нет ни одного врача. А у нее легкая рука и доброе сердце, ей бы хватило забот лечить раны и врачевать болезни. Мне думается, что все скорбящие нашли бы дорогу на хутор к доброй госпоже. Ведь у бедняков столько горя, им так нужно доброе слово и сердечное участие.
- Ну а ты сам что будешь делать?
- Стану работать за столярным и токарным станком. Стану отныне жить своим трудом. А если моя жена не захочет последовать за мной, пойду один. Никакие богатства в мире не заставили бы меня свернуть с этого пути. Хочу жить своим трудом. Хочу всегда быть бедным, жить среди крестьян, помогать им чем могу. Ведь им нужен кто-нибудь, кто бы играл польку у них на свадьбах и рождественских пирушках, кто бы писал письма их уехавшим сыновьям, так я и стану этим заниматься. Но я непременно должен оставаться бедным.
- Это будет мрачная жизнь, Йеста.
- О нет, госпожа майорша, она не будет мрачной, если мы только будем вместе. Богатые и веселые будут к нам приходить, также как и бедные. Нам было бы весело в этой хижине. Гостям вовсе не было бы хуже, если бы мы готовили угощение прямо у них на глазах и, не церемонясь, ели бы по двое из одной тарелки.
- Но какую пользу ты принесешь этим? Какую награду заслужишь?
- Для меня будет большой наградой, если бедняки будут помнить меня несколько лет после моей смерти. Немалую пользу я принесу, если посажу возле дома несколько яблонь, научу деревенских музыкантов играть мелодии старых мастеров, научу пастушков петь хорошие песни на лесных тропинках. Поверьте мне, госпожа майорша, я все тот же сумасбродный Йеста Берлинг, каким был. Я могу стать лишь деревенским музыкантом, но для меня этого достаточно. Мне предстоит искупить немало грехов. Плакать и каяться я не умею. Я хочу доставлять радость беднякам и в этом вижу свое покаяние.
- Йеста, - сказала майорша, - это слишком жалкая жизнь для человека с твоими дарованиями. Я хочу завещать тебе Экебю.
- О госпожа майорша, - с ужасом воскликнул он, - не делайте меня богатым! Не возлагайте на меня столь тяжкого бремени! Не разлучайте меня с бедняками!
- Я хочу отдать Экебю тебе и кавалерам, - повторила майорша. - Ты достойный человек, и народ молит за тебя Бога. Я говорю тебе, как когда-то сказала моя мать: "Ты справишься с этой работой".
- Нет, госпожа майорша, такого подарка мы принять от вас не можем. Ведь мы так плохо думали о вас и причинили вам столько горя!
- Я хочу оставить тебе Экебю, слышишь!
Она говорила резко, жестко, почти враждебно. Его охватил страх.
- Не вводите стариков в искушение! Ведь тогда они снова станут бездельниками и пьяницами. Боги небесные, богатые кавалеры! Что тогда станет с нами?
- Я хочу подарить тебе Экебю, Йеста, но сначала ты должен обещать, что вернешь свободу жене. Эта благородная маленькая женщина не для тебя. Она слишком много страдала в нашем медвежьем крае. Она тоскует по своей светлой родине. Отпусти ее. Для этого я и дарю тебе Экебю.
Но тут графиня Элисабет подошла к майорше и опустилась возле постели на колени.
- Я больше не стремлюсь вернуться на родину, госпожа майорша. Этот человек, мой муж, нашел выход, выбрал путь, по которому я готова идти. Отныне мне не надо будет идти с ним по жизни, строгой и холодной, беспрестанно напоминать ему о раскаянии, об искуплении грехов. Бедность, вечные заботы и тяжкий труд сделают свое дело. По пути, ведущем к бедным и немощным, я могу идти без греха. Жизнь на севере больше не страшит меня. Но не делайте его богатым, госпожа майорша! Ведь тогда я не смогу здесь остаться.
Майорша приподнялась в постели.