- Ага, - кивнула Грета, оглядывая площадку перед школой. - И мне кажется, этот кто-то хочет поговорить с тобой, - добавила она, кивнув на парня, стоявшего в другом конце школьного двора.
Черное пятно верхом на черном мотоцикле. Скрещенные на груди руки и взгляд, застывший на совершенном овале, обрамленном огненными волосами.
- Эми? - вырвалось у Эммы.
И на ее лице засияла улыбка, совсем непохожая на прежнюю, сочувственную.
- Как ты его назвала?! - воскликнула Грета, не веря своим ушам.
Эмма попыталась принять безразличный вид, но у нее предательски блестели глаза, и Грета увидела в этом худший из симптомов.
- Он приехал за тобой в школу! Как романтично! - прочирикала Лючия.
- Очень романтично! - не унималась Грета. - Месяц назад он романтично украл у тебя телефон и золотую цепочку, а потом его друзья романтично нас поколотили. Забыла?
Грета разъярилась не на шутку. Злопамятная и свирепая, если бы она при этом не была еще и хромой, то с удовольствием вернула бы кое-кому пару полученных когда-то пинков.
- Я так рада его видеть, - добавила она, изливая злость в сарказм. - А ты, Эмма?
- А я нет, - поспешила ответить подруга.
- Он что, сюда идет? - громким шепотом спросила Лючия.
Эмилиано быстро шел вперед, сопровождаемый возмущенными взглядами папенькиных дочек и завистливыми - папенькиных сынков. Он разрезал толпу как тень, которая вытягивается, когда отрывается дверь и кто-то входит в дом. Кто-то, кому Грета не верила ни секунды.
- Пойдем отсюда.
- Да! Оставим их одних! - подхватила Лючия.
- Нет, мы уйдем все вместе, втроем, - уточнила Грета.
- Но мы же так все испортим.
- Нет, так мы избежим новых неприятностей.
- Но почему?! Это же романтично!
- Если ты еще раз произнесешь это слово, я тебя поколочу.
- Уф-ф-ф… Что плохого в том, чтобы быть романтич…
Грета решительно закрыла ей рот рукой.
- Добрый день, - поздоровался Эмилиано со всеми, не сводя глаз с бледного безупречного лица Эммы. - Можно мне поговорить с Эммой?
- Нет, - ответила Грета.
- Да, - ответила Эмма.
- М-м-м-м, - промычала Лючия.
- Я тебя слушаю. - Рыжеволосая не двигалась с места.
Эмилиано, надеявшийся остаться с Эммой наедине, был застигнут врасплох. Но он был не в том положении, чтобы устанавливать в этой игре свои правила. Сняв одну перчатку, он сунул руку в карман куртки и вынул что-то, зажатое в кулаке. Потом взял руку Эммы и разжал кулак:
- Держи.
В ее ладонь скользнуло что-то маленькое и тонкое. Она сомкнула пальцы, сплетая их с пальцами Эмилиано. Они посмотрели друг другу в глаза. Всего один миг, в который все вокруг перестало существовать. Были только они и их руки. Горячие. Не желавшие размыкаться никогда.
Потом она вдруг почувствовала холод - от тонкой нити, мурашками пробежавшей по ладони. Знакомое ощущение. Металл и царапина. Эмма вырвала руку и разжала пальцы. На ладони лежала ее золотая цепочка.
Она в растерянности смотрела на Эмилиано, не зная, что сказать.
Он провел пальцем по ее лицу. Остановил взгляд на ускользающем рисунке веснушек и попрощался.
- Он что, уходит? - удивилась Лючия.
Эмма молчала. Она была рядом - и далеко. Она осталась прикованной к руке Эмилиано.
- Эмма?! - с негодованием позвала Грета.
- Да, - ответил Эммин рот.
- Даже не думай, поняла?!
- Да.
Пустой взгляд, ровный голос.
- Ты меня слышишь?
- Да.
Она ничего не слышала.
- Я не знаю, что тебе еще сказать.
- Скажи мне, что с твоей ногой, - очнулась Эмма, вернувшись к подругам.
Грета даже не взглянула на нее. Резко отвернулась и захромала к школьной ограде. Потом отвязала свой голубой велосипед и уехала.
- Я думаю, она поссорилась с Ансельмо.
- Не знаю. Грета не умеет ссориться, - вслух рассуждала Эмма. - Видела? Она даже со мной сейчас не смогла поссориться.
- Точно. Она не умеет спокойно разговаривать. Разве только когда ей совсем плохо. Обычно она или начинает драться, или уезжает на своем велике. Хотя в итоге это без разницы. Два разных способа сделать одно и то же: сбежать.
Лючия произнесла монолог на одном дыхании, словно долго над этим размышляла и сейчас наконец пришло время сказать всю правду.
Эмма смотрела на нее с восхищением. Застенчивая Лючия впервые говорила с такой уверенностью. Эмме показалось, что в этом есть что-то очень важное и очень красивое. И еще - что Лючия говорила и о ней тоже.
- Все бы ничего, - заметила она вслух, переведя взгляд в пространство, в котором исчезли сначала Эмилиано, потом Грета, - но только рано или поздно ты встречаешь человека, от которого не хочется бежать.
- Молчи, - начал Шагалыч, входя в мастерскую.
Его руки сжимали руль гоночного велосипеда, переднее колесо которого было совершенно разбито. Обод прогнулся внутрь под прямым углом, отчего круг принял какую-то странную, совсем не круглую форму. Рама тоже несколько изменилась, а причудливо скрученная вилка наводила на мысль о довольно жестком лобовом столкновении.
- Я выполнял новый прыжок. Мощнейшая вещь. После таких прыжков все молокососы смотрят на тебя как на гуру.
Ансельмо взял в руки ключ-"звездочку" и открутил внешнюю втулку свободного хода.
- М-м-м, - прокомментировал он, погруженный в свою работу.
- Я назвал его "Прыжок ягуара". Потому что, когда ты находишься в воздухе, ты должен принять кошачью позу. Вот так.
Шагалыч выгнул вперед грудь и опустил голову, впившись пальцами в руль.
- Рычать тоже можно. Но можно и не рычать. Это уж как хочешь. Главное - кошачья поза. Поэтому я и назвал его "Прыжок ягуара".
- М-м-м, - повторил Ансельмо, сняв педаль и положив ее на пол.
- И приземляться тоже надо как кошка. Ты видел, как приземляются кошки?
- М-м-м.
- Сначала они вытягивают лапы, а потом сворачиваются клубком. При приземлении это гасит скорость как амортизатор.
- М-м-м.
- Вот свернуться у меня и не получилось. Я вообще не смог пригасить! Упал прямой, как столб. Бамц! У меня до сих пор ноги ломит.
- М-м-м.
Шагалыч обиженно скрестил руки на груди. Было очевидно, что его друга больше интересует сцепление этой старой развалюхи "Чинелли", чем героические подвиги Ягуара из Корвиале.
- Что с тобой? Всю ночь спал в ящике комода?
- М-м-м.
- Эй! - не выдержал Шагалыч.
- Что?
- Как "что"?! Твой лучший друг мог остаться калекой на всю жизнь, а ты только мычишь "м-м" да "м-м". Как вол какой.
- Я работаю.
- Прекрасный предлог. А вообще - совсем не прекрасный. Скорее даже банальный.
- Не всем же быть оригинальными художниками.
Ответ был резким. Из тех, после которых нечего добавить. Но Шагалыч не обратил на него никакого внимания. Он никогда не обращал внимания на такие мелочи.
- Да, верно, кто-то ведь должен чинить велосипеды. Посмотришь, что с ним можно сделать?
Шагалыч подкатил велосипед ближе к Ансельмо и стал ждать, что тот скажет. Ансельмо оценил причиненный ущерб:
- Придется потрудиться.
- Так давай сразу и приступим.
- Сначала я должен этот закончить.
- Сначала ты должен мне сказать, почему у тебя такое помятое лицо.
Понятно. Выкручиваться бесполезно.
- Я и Грета… Мы… Она не хочет понять… Она не знает… - Ансельмо сделал глубокий вдох. - Она ушла.
- Что значит "ушла"?
- Села на велосипед и уехала. И не звонит. Со вчерашнего вечера.
- Вы поссорились?
Ансельмо покачал головой, что должно было означать "нет".
- А что тогда?
- Ладно, оставь, это слишком сложно.
- Ты сегодня специально говоришь одни гадости и банальности?
- Я просто спал в ящике комода.
Друзья рассмеялись.
- Слушай, может, это можно поправить?
- Велосипед?
- Ага, велосипед! Я про Грету!
- Не думаю.
- Почему? Ты только и делаешь, что все здесь чинишь. У тебя дар.
Правильно, все дело в его даре. И этот дар не имел ничего общего ни с ремонтом, ни с мастерской. Его глаза могли читать ветер, но когда рядом была Грета, он не видел ничего, кроме нее. И небо перестало с ним разговаривать. Ему надо было выбирать. Между ней и небом. Он выбрал небо.
- И правильно сделала, что ушла, - выговорил Ансельмо и почувствовал, как у него сжалось горло и слова потонули в волне грусти.
- Я так не думаю, Ханс. Я совсем так не думаю.
У Ханса не было ни малейшего желания слушать продолжение монолога, но Шагалыч не обратил на это внимания. В очередной раз.
- Да вы же не видели друг друга вместе! Вы такие… красивые!
И художник нарисовал руками круг - как будто все красивое должно иметь именно такую форму.
Ансельмо отвел смущенный взгляд, и его голубые глаза принялись блуждать по кривому колесу велосипеда, покореженного Шагалычем.
- Похоже на… сердце.
Шагалыч улыбнулся. И вправду сердце. С кривыми спицами. Он взял английский ключ и протянул Ансельмо:
- Значит, с него и начнем.