* * *
– Мама, я вечером к вам приду не одна.
– С Лизочкой?
– С муж-чи-ной, – раздельно произнесла Катерина.
– Ох, – только и послышалось на другом конце провода.
– Мама, ты уже вышла из наркоза? Можно я расскажу дальше?
– Да-да, Катя, мы с папой тебя внимательно слушаем, – громко прокричала мама. Это означало, что папа из кухни должен был услышать призыв и кинуться, срывая на ходу фартук, подслушивать.
– Папа, привет! – крикнула дочка погромче, чтобы папе подслушивать было сподручнее. – Мы уже неделю живем вместе.
– Катя! Как же ты могла, у вас же нет официальных отношений! – мама продолжала концерт.
– Так мне приходить?
– Катюша, – издалека прокричал папа, – я хотел на ужин сделать печеночные оладьи. Это не слишком просто?
– В самый раз. Будем в семь, – и она хлопнула трубкой о телефон.
* * *
Катерина часто размышляла на тему: а повезло ли ей с родителями. Странный вопрос на самом деле: можно подумать, что-то можно в этой ситуации изменить. Только почему мама всегда так зациклена на себе, за что ее так безумно любит папа, почему готов отодвинуть обожаемую дочь на второй план? Знает, что его Катюша сама справится? Шишек набьет, разобьется вдрызг, но потом поднимется и дальше пойдет? А жена Соня уже никуда не пойдет без его поддержки? Что же думать одинокой единственной дочери? И за что Катерине все это досталось. Или нужно радоваться такой безумной привязанности родителей друг к другу, их нежным и теплым отношениям? Да и оба они любят Катю по-своему. Наверное.
– Андрюша, у меня очень специфичная мама. Она, представь, все еще хочет худеть.
– Для меня это не специфично, для меня это – нормально, – мужчина уверенно вел свой Land Rover.
Катя любила наблюдать за Андреем во время вождения. Спокойный, не суетливый, никого не обгонит, не подрежет. Ехать с ним комфортно. А жить? Жить – пока нет. Ну, если начистоту, сама с собой. Катя чувствовала себя не в своей тарелке. По часу отмывала за собой белоснежную ванну, переживала, что постоянно мнет черные шелковые простыни. И, главное, всегда забывала закрывать наглухо теневые портьеры.
– Катюша, прошу тебя, задерни шторы, – тихо говорил Андрей.
– Я задернула.
– Но вот же фонарь. Я вижу фонарь. Мне это мешает.
– Конечно, – Катя вставала с постели и двигалась, как зомби, в сторону штор, про себя думая: "А я вот не вижу фонарь, и мне ЭТО мешает! Ленка бы сказала – маньяк".
Она думала об этом в сердцах, но без каких-либо серьезных мыслей. У каждого есть свои странности. У каждого. Вот Дим Димыч, он был весь погружен в работу, поэтому был очень рассеянным в жизни. Андрей тоже весь в работе, но в жизни – страшный педант, можно даже сказать, зануда. Взяла вазочку с середины стола – вот и поставь ее обратно на середину, а не на край. Это что, сложно?
"Вообще-то сложно, – думала Катя, – потому что это совсем не важно. И вообще, эту вазочку выкинуть надо. Подумаешь, красота неземная. Купил где-то в Дюссельдорфе на блошином рынке, потом оттирал, подкрашивал. Тоже мне, шедевр. Вот в "Доме фарфора" действительно стильные вещи продаются".
Ну да ладно, уговаривала себя Катя, если человек привык к порядку, это не недостаток. Это достоинство. Глядишь, и Катерину приучит.
* * *
Мама начала падать в обморок, чуть только приоткрылась дверь.
– Ох, Катя, скорее знакомь нас!
– Мама, я именно за этим и пришла, дай человеку пройти в дом.
– Простите мою дочь. Вы знаете, я очень много работала, ну совершенно некогда было заниматься ее воспитанием. Совершенно. И вот, – что выросло, то выросло.
– Ну что вы, Софья Петровна, Катюша – удивительный человек. Чрезвычайно тонкий и чувствительный.
– Да, худая. Это она в отца, – вздохнула Софья Павловна.
Катя пожала плечами, Андрей кивнул с пониманием.
– Сейчас я угадаю, кто вы по профессии. Вы – строитель!
– Точно! – быстро отреагировал Андрей. – А в душе – художник!
– Вот идите сюда, идите, – Софья Петровна потащила Андрея к балконной двери. – Видите, как строят? Руки оборвать! Исправить сможете?
– Мама, – кинулась следом Катя, – Андрей очень занят. И вообще он не по этой части. Он строит мосты.
– Мосты, – Софья Петровна, приложив руку к полной груди, упала на диван. – Как романтично! Вы знаете такой мост – Золотые ворота? В Сан-Франциско?
Катя ретировалась к папе на кухню.
– Врач?
– Да, у нас в клинике работает. Ожирением занимается, – Катерина попробовала печеночную оладью. – Вкусно, папуль, молодец! Как он тебе?
– Сейчас маму нейтрализуем, все тебе скажу.
* * *
Почему папа не сказал прямо? Зачем были эти никчемушные "ты взрослая, как я могу давать тебе советы?" Почему нельзя было сказать: "Беги! Спасайся!"
15
На утро были запланированы две операции по прерыванию беременности. Катя каждый раз шла на такие вмешательства с большой неохотой. Тем более если видела, что женщина колеблется или просто было ясно, что совершается глупость.
У Карины Аносовой все понятно, никаких сомнений. Тут уж только аборт: сорок восемь лет, двое взрослых детей. Женщина думала, пришел климакс. Слава богу, вовремя спохватилась. Тем не менее, Катерина по привычке спросила:
– Уверена?
– Конечно. Ребенка вырастить нужно. Может, даже и хотелось бы оставить, и вину свою чувствую. Но ни к чему все это. Голову свою включила.
– А муж?
– Мужу даже говорить не буду. Он у меня в командировке эту неделю. Ни к чему ему знать про наши женские дела.
Катерина была с ней полностью согласна: ребенку мать нужна не только, чтобы родить, а еще и чтобы вырастить. Так что подряжаемся лет на двадцать точно. И хотелось бы, чтобы мама не только сказки про Рябу читала, но и в веселых стартах участвовала. А лучше еще, чтобы соседских мам побеждала, и в школе ее с бабушкой не путали. Все правильно решила пациентка. Как она сказала: голову включила? Замечательное выражение! То, чего порой так не хватает нашим женщинам. Все чувствами живем, страстями, а потом вот плачем в кабинете у врачей.
Со Светланой Буйновой сложнее: тридцать один год, не замужем, первая беременность.
Катя никогда не давала своим пациенткам советов – спрашивала, записывала. И в итоге женщина сама начинала рассуждать, сама себе задавала вопросы, сама на них и отвечала. Не зря и дней для прерывания беременности отводилось два. Первый день – исследования, сбор анализов. И второй – сама операция.
И пусть девушка эту ночь проведет в больнице. Одна, наедине со своими мыслями. Еще раз все обдумает и примет правильное решение.
Катя, как всегда, зашла к ним в палату. Присела сначала на кровать к Карине; первый вопрос к ней:
– Ну что, готова? Идем?
Неожиданно та страшно расплакалась.
– Что ж я делаю-то, Екатерина Павловна, скажи. Муж-то узнает? И потом, вдруг мальчик? Ведь сколько мы о нем мечтали. Неужели девки не помогут? Вон, дылды здоровые. И пусть помогают. На что иду-то? И грех какой! Ну, что молчишь, Павловна? Че делать-то?
– Это, Карин, решение только твое. Ни мужа, ни девок, ни мое. Тебе почти пятьдесят лет, с животом девять месяцев ходить и рожать потом с почками твоими. А потом растить. Сколько твоим девкам? Двадцать два и двадцать пять? Они в любой момент своими детьми обзаведутся. Еще твоя помощь потребуется. Так что надейся только на себя. Выдюжишь? Героиня! Но рассчитай свои силы.
Карина быстро утерла слезы.
– Все, все. Ну должна же я была поголосить чуток! Не обиделась? Хорошо! Готовая я, пошли.
Мельникова повернулась к Светлане. Девушка, не глядя ни на кого, быстро собирала на кровати свои вещи. Катя молчала: она знала, ни к чему сейчас никакие слова. Она просто подошла к девушке, обняла ее и быстро вышла из палаты. Вот и замечательно. Но Катерина и сама пыталась остановить поток слез. Нельзя ей плакать, нужно настраиваться на операцию. Но хорошо-то как! И у нее тоже еще будет ребенок. У самой Кати. Теперь уже точно. Она быстро вытерла глаза и пошла в сторону операционной.
* * *
– Кать, у тебя же две операции на сегодня были намечены? – Заяц снял шапочку и вытер потный лоб.
– А вот одна отказалась, – победно подняла женщина подбородок кверху.
– Главный тебя не похвалит. Минус одна операция. Эх, Мельникова, не бизнесмен ты!
– Зато я человек. Влад где?
– На лестнице, очередной девице голову дурит! Кать, – Леша подсел к ней на диван, – как твои-то дела?
– Хо-ро-шо! – Катя щелкнула Зайца по носу, но почему-то получилось не очень весело.
– Такое впечатление, что это счастье ты себе придумываешь. Понимаешь, всегда видно, когда человек летает, а когда мозгами думает. Вот Влад наш, к примеру. Всегда ясно, где у него любовь, а где выгода.
– Ну и что, Леша, чем заканчивается эта его любовь? Или вот твоя любовь? Она у тебя в семье или все же здесь, в клинике?
– У меня все сложно, это да. И Влад не пример, ты права. Считай, что такие мы два урода. Но ты у нас, Мельникова, ты ж другая. Правда, Катерин, так хочется, чтоб у тебя все сложилось. А про твоего Смолякова никто ничего не знает: больно уж он какой-то закрытый. И из своего панциря не выйдет никогда! Вот ты хоть раз видела, чтобы он на конференции голос повысил? Сидит вечно со стеклянными глазами.
– То есть будь он скандалист и матерщинник, было бы лучше?
– Может, и лучше, – Леша прямо посмотрел на женщину. – Может, и лучше, – еще более убедительно повторил он. – Человек должен быть живым.
– А этот мертвый?
– А этот мертвый.