Баскаков всегда брал быка за рога, и рассказ начинался с фразы, кратко передающей сюжет. У промысловика с позывным "Делимакан" росомаха разорила путик с ловушками, двух попавшихся соболей съела, а остальных закопала в снег про запас. Мимо проезжали работяги из сейсморазведки. Их задачи - таскать к датчикам провода, сплетённые в "косу", наподобие девичьей. Ехали они на вездеходе, прозванном "мотолабой" - от МТЛБ (многоцелевой тягач лёгкий бронированный). "Косачи" решили пробежать по путику охотника и ободрать с него попавших соболей, но их опередила росомаха. Всего-то навсего. Ленка проснётся - расскажу.
Переводчице он ответил:
"1. Сан Саныч не позвонил, потому что там не было сотовой связи, да и вряд ли бы он из ёмкости поймал сигнал.
2. Проволока-восьмёрка - стальная проволока толщиной 8 мм.
3. По "Фарту". Даже не знаю, с чего начать. Начну с технического как с самого понятного. "Мотолаба" это - МТЛБ - Light Armored Multipurpose Tracked Tractor… - Баскаков сползал от хохота (мультипропёс какой-то!). - Там сложно. Извините… Мне сейчас нужно срочно, - Баскаков собрался с силами, - отойти к соседу, у которого замёрзла машина. Начало рассказа я объясню попозже, а вы пока попробуйте прочитать до конца, и всё поймёте.
Пишите. С уважением, Игорь".
Уже светало и розовато светлело небо. Баскаков подошёл к окну: "Какой же вид великолепный! Только ради одного этого стоит в Тузлуках жить". Лена просила разбудить рано - чтобы подольше побыть вместе. Едва он сварил кофе и поставил на поднос, из-за спины раздалось:
- Игорь, ну почему? Я же просила! - Леночка с непроснувшимися глазами стояла, чуть скосолапя ступни в пухлых тапочках-собаках.
- Что такое?
- Сколько раз я просила не заваривать в кружке. - И она дрыгнула икрой. - Это же мне выковыривать! Иначе всё в раковину выливается, а она засоряется. Ну почему нельзя заварить в чайнике?
- Лен, ну ладно тебе… - пробно сказал Баскаков.
Лена была полуночного склада и вставала трудно, долго молчала, а если её тормошили, потешно вскрикивала: "Перестань со мной говорить!"
- Я не понимаю, почему ты так поступаешь!
Баскаков не только заваривал в кружке, но и всякий раз брал новую, и кружки с пересохшим сеном копились на тумбочке, на полу, на столике в коридоре - везде, где он слонялся в сочинительском поиске. Баскаков обожал густой тувинский хан-чай, куда добавлял мёд с верховьев Катуни. Особенно возмущала Лену кружка от этого липкого пойла около дивана на полу: намертво приклеенная, с засохшими следами-кольцами вокруг. Казалось, её проще разбить пинком, чем оторвать.
- Я пойду поработаю, - очень быстро сказал Баскаков и вышел на улицу огребать снег, который уже был огребён до немыслимости - стояли морозы, и сугробы напоминали огромные заправленные койки.
Вернулся морозный и в надежде, что сухой хрустящий простор через него охладит и Лену. Действительно, когда он вошёл, она уже спокойно пила кофе. Для закрепления дела рассказал про Джирджину.
- Ржака, - улыбнулась Лена.
Улыбка была замечательная - верхняя губка подворачивалась кверху и чуть задиралась, и посередине между нею и носом получалась необычная поперечная складочка. Розовая рисочка, некоторое время сохраняющаяся, когда улыбка уже прошла.
- И что ты ответил?
- Что мне некогда. Что у соседа машина замёрзла и я помогать пошёл.
- Токо попробуй… - шуточно нахмурилась Лена. - У нас один день за всю неделю. Давай никуда не торопиться, - потянулась Леночка. - Спокойно поза-а-а… - Она глубоко-глубоко зевнула, смешно и как-то судорожно окаменев и росисто прослезившись: - Ой, Господи, поза…втракаем…
Сели за стол. Лена съела овсяную кашку на воде и перед тем, как приступить к печёному яблоку, замерла и сказала:
- Тут новость. Вчера хотела сказать, но ты заснул.
- Что такое? - нахмурился Баскаков.
- Нас с премией прокатили.
- От тварины… - как бы между делом бросил Баскаков.
- В конце декабря объявили, но я решила не портить тебе Нового года. Ты и так был издёрганный… И решила…
- И решила испортить Рождество.
- Ну тебя. - Лена отвернулась.
- Какого им надо? Я не понимаю, если честно.
- Скотинюги. Я тоже ничего не понимаю.
- Чо-т-то мне потихоньку начинает всё это надоедать, - очень распевно и задумчиво сказал Баскаков. - Только непонятно, почему вся эта раздающая медали кувырколлегия ничего не боится. Хотя, оно конечно, познавательно.
Лена была моложе мужа и ребёнком в отношении некоторых современных явлений, которые у неё вызывали ощущение отличительной, нательной вроде бы близости. Иные взгляды Баскакова она принимала за "стариковство" и каждый выпад мужа воспринимала как подчёркивание разницы в возрасте. В обострённой же душе Баскакова резь вызывало любое проявление антирусского, и он опасался спутать в Леночке это антирусское с бездумно-молодёжным и техническим. И шёл спор - не спор, но соревнование, которое оба старались обратить в шутку, чтоб не "рассобачиться". Но Баскаков нет-нет да свою позицию подвыпячивал и поддразнивал Лену, хоть и та в долгу не оставалась:
- Я всем долдонил, что у нынешних коммерческих издательств есть чёткая идеология, направленная на внедрение западных ценностей в сознание русского человека. Именно этим я и объяснял, что меня не печатают… Но потом я написал очередную бескомпромиссно-русскую вещь, в которой уровнял градус художественности с температурой…
- …Колхозной густопсовости…
- Мировоззренческого накала…
- И добился…
- …И долбился в прошлогодние двери…
- И добился такого вектора тяги, что сейчас…
- …В тебя полетит мясорубка…
- С изменяемым вектором тяги. Теперь мне понятно, кто ланысь провёл запуск беспилотного тестомеса…
- Игорь, я тебя просила! - взвизгнула Лена, не переносящая, когда он произносил старосибирские слова, например, "дивно" в смысле "много" и "ланысь", то есть в прошлом году. Сама притом вовсю говорила "ково", "подсобирываться" и "каляешься" (про его щетину).
- Тих-тих-тих… Дак вот, книгу вдруг взяли в издательстве, от которого я этого не ожидал вовсе. Мгновенно Костя Чебунин направил туда же недоработанную рукопись, и его завернули на скаку. Так как справедливая его идея, не подкреплённая характерами и драматургией, настолько голо маячила, что более напоминала пугало для… в общем, напоминала пугало. И он закричал: вот оно! Вот! Идеология! Не печатают из-за идеологии! Но главное, что заблажил Константин Алексеевич ровно теми же словами, которыми ещё недавно блажил и я. О чём это говорит?
- О том, что демагогия - профессиональная черта писателей.
- Это говорит о том, что навязанное нам современное мироустройство стоит на всемогуществе денег, и этим всемогуществом всякие штуки вроде идеологий не воспринимаются серьёзно, несмотря на то что само это могущество примитивно, как расчёты в автолавке. Поэтому никакого единого специального вражьего центра управления внутри нашей страны нет - наоборот, всё сделано так, чтоб никакие центры и штабы не могли решить ничего, а всё автоматически решал механизм - такая центрифужка от стиральной машины, этих туда - этих сюда.
Ещё минуту назад Леночка сама так и думала насчёт "специального вражьего центра", но её возмутил нарочито лекторский тон мужа:
- Прс-сьь… Чушь собачья! Сразу видно, что ты никогда не стирал рубахи. Культурную политику диктуют конкретные люди. Раньше были Катков и Сытин… А щас…
- А щас понятно. Но им необязательно объединяться в штаб-с-с-с! - Баскаков смешно надул валиками губы и по-мышачьи пискнул, выпучив глаза. - Хотя они не могут без помощников, и тут-то начинается самое интересное. Оказывается, несмотря на всю безыдейность денежного мироустройства его подручниками выступают силы, которые всегда были самыми идейными - например, так называемая интеллигенция, выродившаяся до такой степени, что уже не кипит идеалами, а глухо и ватно блокирует всё, что не подпадает под её ценности. Это могут быть бывшие редакторы всяких "Либрикусов", когда-то крайне мягкие и вкрадчивые дамы, искушённые в "хорошей литературе", и прочая околохудожественная челядь, включая самих писателей, выпестованных этой средой и в неё вросших. И представители этой силы, будучи полнейшими нерусями по духу и, что самое возмутительное - уже независимо от породы - настолько обнаглели и сами себе изнравились, что считают хорошим тоном называть своими именами редакции, "редакция Норкиной", с претензией, с одной стороны, на нечто купеческое, промышленное, пушное, а с другой - на эксклюзивно-личное, именное, подчеркивающее, что попасть сюда - особая честь. И каким-то образом эта шобла, объединённая, сложносплетённая и связанная и с редакторами, и с "жюрями" премий, начинает пестовать писателей, выбирая их подчас самым неожиданным образом… Причём пестуется любое направление! Любое! Лишь бы отвлекало от главной темы!
Баскаков глянул на Леночку и тут же громко и протяжно-угрожающе спросил за неё:
- Какой?
- Что какой? - вздрогнула Леночка, которая тайком подглядывала в свой будуарного вида экранчик.