Вы думаете, она упустит такую возможность — нарушить обывательскую монотонность своего существования?
— Ты отдаешь себе отчет, наконец, — жалуется он, понимая, что его не услышат, — если кто-нибудь узнает ее в тот момент, когда она будет входить в Цветы, я заработаю репутацию рогоносца!
— Никто ее не узнает, — обещаю я. Он поднимает руки.
— Ты никогда не изменишься, Сан-Антонио. Ты не видел меня десять лет и вдруг сваливаешься мне на голову, чтобы одолжить мою жену, в этом весь ты!
Зарегистрировав это безмолвное согласие, я ввожу Берюрье.
— Ты принимаешь командование операцией снаружи, — говорю я ему. Необходимо вызвать из Парижа два фургона с двумя дюжинами молодцов. Вы займете исходную позицию вблизи отеля. Кстати, что представляет из себя это заведение? — спрашиваю я друга детства.
Надутый, он объясняет:
— Особняк, увитый плющом, посреди парка.
— Хорошо. Когда я решу, что настало время действовать, — говорю я Толстому, — то привяжу свой платок к оконной ручке, улавливаешь?
— Ясно!
— Тогда появляетесь вы и быстро окружаете отель. Будьте внимательными к запасным выходам.
— Не беспокойся.
— Ни одна душа не должна проскользнуть.
— Пусть попробует!
— Очень хорошо, а теперь принеси из машины мой гримерный набор.
— Зачем?
— Я хочу немного изменить свой внешний вид. Пока он выполняет, я спрашиваю Всемоетвойе:
— Какая у тебя тачка?
— “Студебеккер”, — говорит он. Я ласково похлопываю его.
— Не дуйся, вернем мы твою даму в целости и сохранности, Людо.
Неужели, старея, ты становишься ревнивцем?
— Ты думаешь…
Тут снова появляется мадам, которая исчезла, чтобы привести себя в порядок.
— Я к вашим услугам!
Это заявление не способно рассеять дурное настроение моего однокашника.
* * *
Вы бы меня, ей-Богу, не узнали, если бы видели, как я отправляюсь в путь в элегантном “Студе” рядом с мадам Всемоетвойе. Я вырядился в маленькие усики а-ля Кларк; круглые очки в золотой оправе и всунул в храпелки два маленьких резиновых шарика, которые расширили крылья носа. Это меня изменило до неузнаваемости!
— Я предпочитаю вас в натуральном виде! — говорит по дороге моя спутница.
— Спасибо!
— Это удивительное приключение для такой бедной маленькой обывательницы, как я… В пригороде так скучаешь… Лошадь, теннис…
Это утомительно, в конце концов.
Что нужно этой чаровнице, так это атлетически сложенный малыш для утоления ее послеобеденного голода.
Все денежные бабы таковы: время после полудня гибельно для них.
Сиеста огромна, она угнетает, если нет посуды, чтобы помыть, белья, чтобы постирать, пола, чтобы натереть воском.
Я въезжаю через широкий открытый портал, увенчанный вывеской в виде полукруглой арки, возвещающей: “Отель — пансион Цветов”.
Цветы здесь повсюду. Шикарные, хорошо ухоженные цветники. В конце бетонной аллеи стоит особняк, перед ним эспланада, усыпанная розовым гравием для шарабанов. Я оставляю свой между “Кадиллаком” с открытым верхом и “Бозон-Вердюра” с кузовом Шапрон и, нежно поддерживая свою мнимую спутницу (которая мило попросила называть себя Патрицией) за талию, вхожу в отель.
Огромный чистый холл, окна в мелкую клетку за шторами в мелкую сетку… Старинная мебель норманнского стиля… Все это необычайно богато.
— Никогда не думала, что когда-нибудь попаду сюда! — шепчет Патриция.
К нам приближается дама, хорошо одетая, седеющая, сердечная, очкастая.
— Господа!
Она не задает вопросов. Просто нажимает кнопку, и возникает служанка. Ладненькая и аппетитненькая.
— Проведите этих господ в двадцать третий! — говорит хозяйка.
— Желаете что-нибудь выпить?
— Шампанское, — отвечаю я, играя свою роль.
— Сладкое?
— Сухое!
Обмениваясь этими прекрасными репликами, я фотографирую глазами топографию местности. Более того, я пропитываюсь атмосферой. Очень важно — чувствовать атмосферу!
Я устанавливаю, что особняк разделен на две части: эта — рабочая половина, она побольше.