На следующий день я пришла в интернат чтобы собрать вещи, и попрощаться с людьми. Я обошла всех воспитателей, выслушав в свой адрес массу сожалений и добрых пожеланий.
- Может, не надо? - говорили мне. - Всё ещё устроится… Не торопись, ты же детей любишь…
Я зашла к директору ещё раз, придумав смешной предлог. Я думала: может, директор скажет мне - оставайся, Наталья! Мы сделаем всё, как надо. Мы будем честны. Здесь, на своей кухне. Мы перестанем "брать" и вести двойную бухгалтерию. Да, да. Святой кладовщик…
Нет, этого не случилось. Я вышла из кабинета, на этот раз, уже насовсем.
Нельзя быть - и нашим, и вашим. Нельзя одновременно служить и Богу, и Маммоне. Нельзя врать…
Но как же тяжело покидать то, что любишь… Тяжело уходить, видя, что всё остаётся на своих местах. "Мне отмщение, и Аз воздам". Тебе, Господи! Тебе! Верую, Господи, и помоги моему неверию…
Сейчас, ещё чуть-чуть. Как трудно уйти… Я сидела в своей, практически пустой, "келье". Сверху, на сложенные вещи, я положила в сумку "Умиление".
Прости меня, Матушка Богородица, если я сделала что-то не так… И ты, отче Серафиме, прости. Эта школа - не для умных…
Не для умных, и не для праведных. А как раз для тех, кого пришёл Ты, Господи, призвать к покаянию. К обучению, к размышлению. Моя школа - не для умных, и не для праведных. Школа для грешных…
И тут в дверь постучали, и заглянула "шефа". Она не вошла, а просочилась бочком и присела за пустой стол.
Наталья, прости. Я не думала, что всё так закончится. Что тебе уходить придётся… Прости, за журнал-то… - сказала она. - Но я ведь - лицо подневольное, ты пойми…
Да я знаю. Мы все всё понимаем, и сами выбираем, что нам делать. Я, в общем-то, стараюсь ни на кого обиды не держать. Только пока ещё рана такая свежая, что лучше не теребить.
- Я тоже увольняться хочу, - сказала "шефа". - Не держи на меня зла… Я тебе всего хорошего желаю. Прости.
И "шефа" вышла, так же, бочком, как и вошла.
"Старшая" простилась со мной официально, уже в дверях, сказав пару казённых, положенных по случаю слов.
Уже когда я выходила за территорию, у самых ворот меня догнал запыхавшийся Тоха.
- Наталья Петровна, Наталья Петровна! Вы что, уволились?
- Ты же знаешь.
- Но почему?
- А за масло, в вашу кашу. Помнишь, мы говорили о воровстве? Вот за это и убрали меня.
- Я знаю! Вы когда проверяли - они не могли воровать! Это все знали!
- Вроде того. Да ладно, это тебя почти не касается. Ты - лицо самостоятельное, будешь учиться, и девятый заканчивать, без проблем. На зимние каникулы - остаётся сборная группа. Так что, всё будет в порядке. Ну, ладно, иди сюда, чудушко моё! - сказала я и обняла своего блудного сына, Тоху.
Обняла крепко, как могла.
- Иди, Тоха! Да не забывай, о чём мы с тобой говорили. Пытайся по заповедям жить и Богу молись, если в чём сомневаешься.
- Я помню. Только не получается.
- Получится. Ну, всё, иди с Богом, иди скорее.
И я быстро пошла из своего родного интерната, по направлению к дому.
Глава 39
И, уже за интернатским забором, заплакала. Почти в голос, навзрыд. Там, сразу за интернатом, в маленьком скверике, я долго сидела на скамейке, пока полностью не взяла себя в руки.
Кажется, я почти додумала ещё одну мысль.
Всё, всё правильно. Только так и не иначе должно было быть.
Спасибо, Господи. Спасибо за всё. Прими же, матушка Богородица, мой интернат под свой святой покров. Не оставь сирот, не оставь и сотрудников. Помилуй их, Господи, иже веси судьбами. И прости меня, за слабость мою, если что-то сделала я - не по Божьей воле.
И я теперь буду ждать, куда Ты призовёшь меня, грешную рабу Твою Наталью. Усталую рабу Твою, Господи.
Призови меня, Господи, в тот сиротский дом, на ту ровную койку у окна, куда смогу я, сирота Твоя, сложить усталую свою голову, и дай мне, Господи, честного директора и доброго воспитателя.
Призови меня, Господи, в тот сиротский дом, где я сама наберу персонал для служения. И поваров, и кладовщика, и врачей, и сама буду им честным директором. Призови меня туда, куда мне надо теперь идти. Да будет воля Твоя…
По дороге к дому я снова проходила мимо того же ларька, где когда-то покупала сахар.
Я подошла к ларьку. Копчёная селёдка снова смотрела на меня со своего белого лотка.
"Ну, погоди!" - мысленно сказала я селёдке. - "Пришло время мне добраться до тебя!" А вслух я сказала продавщице:
- Мне селёдку, пожалуйста! Нет, две! И сгущёнки банку… Две!
Потом я купила ещё бутылку вина. Муж должен был приехать вечером из командировки. Будет у нас сегодня праздник. Праздник по случаю вытаскивания второй ноги. Нет, ну как, всё-таки, стало здорово! Как легко стало идти!
Примерно, так. Вот я шла раньше по колено в густом, вязком болоте. Шла, шла… А теперь - я иду по сухой, чистой земле. И поэтому - мне так легко, так чудесно! Чудесно - и ногам, и сердцу!
Нет, конечно, скорее всего, я всё ещё в болоте, только, может, не в таком вязком. Я его просто не вижу, не чувствую пока. И, всё равно, здорово!
Я медленно подняла ногу и медленно поставила её на асфальт… как в замедленном кинокадре… Как легко….
Со стороны, возможно, это выглядело странным. Хождение по асфальту… По асфальту, а не по болоту…
И тут я подумала: что чувствовал апостол Пётр, ступив на воду? Какое счастье? Какую лёгкость? Лёгкость - непосильную для простого смертного, каковым он был тогда. И ты, Мария Египетская, идущая по водам, и ты, батюшка Серафим, поднимающийся над полом во время молитвы… Господи! Господи! Благословенно имя Твоё, и да приидет царствие Твоё, и да будет Воля Твоя, яко на небеси, и на земли…
Две недели я сидела дома. А потом пошла на работу. Пошла на "Скорую" и устроилась на подмену.
Обещали мне ещё и место в стационаре, в отделении для старших детей. Там доктор собиралась уезжать, с мужем, в другой город. Только надо было подождать, пока она уедет, месяца два подождать.
А ведь нет лучшего места для ожидания, чем "Скорая". Будет мне - и дорога, и молитва. Всё будет, только не будет моего интерната.
Вот ведь как получилось! И работу любимую потеряла, и подругу. И даже - сироту не смогла усыновить.
Остались со мною мои ближние - муж, сыновья. Профессия осталась… Не так уж и мало. И, самое главное…
То, с чем нельзя утерять связи, даже если придётся терять в этом мире всё, одно за другим. Как бы трудно мне не было, как бы не было тяжело - не оставляй меня, Господи!
Не оставляй меня, когда я не знаю, как мне быть. Не оставляй меня, когда я колеблюсь и сомневаюсь. Не оставляй меня, когда я ошибаюсь. Не оставляй меня, когда я трушу, или когда я загоржусь.
Не оставляй меня, Господи.
Вечером в пятницу, уже в середине холодного февраля, когда мы только собирались ужинать, в дверь позвонили. - Кто это там? - заворчал Васька младший и пошёл открывать. - Мама, иди сюда!
Я вышла в прихожую. В дверном проёме, освещенный теплым светом из прихожей, стоял Тоха.
- Здрасьте… А можно мне к вам… На выходные… Меня Елизавета Васильевна отпустила, под честное слово… Я бы и раньше пришёл, только боялся…
Вася старший поднялся из-за стола и тоже вышел в прихожую.
- Ну-ну… - Сказал он. - Тоха явился. Явился, не запылился. А как же твоя "прикольная" жизнь? Или ты натворил чего, а к нам прятаться пришёл?
- Нет, я ничего не натворил. Можете Елизавете Васильевне позвонить…
- Звонить мы не будем, - сказал Вася. - Ты - уже не ребёнок. И мы - всё те же. Это ты понимаешь, Антон? Или нет? И как мы относились к жизни, так мы к ней и относимся. Как любили детей, так и любим, и как требовали от них, так и требуем. И ты - должен понимать, куда пришёл. И зачем. А если посидеть да уйти - то лучше уходи сразу. Не надо у нас "пересиживать". Жить надо.
- Я знаю, - сказал Тоха. - Я знаю, куда пришёл.
- Тогда - входи. Чего стоять на пороге. Ставь, мать, на стол ещё одну тарелку.
Аминь.
Как мне хочется чистой воды…
Многократно воздыхал я, быв связан не железом, чуждою рукою, но моею волею железною: хотение моё враг захватил, из него сделал для меня цепь, которою и связал меня.
Бл. Августин.
Всё ниже падает душа,
Всё выше - ангелы поют.Стихи забытого поэта.
Повесть
Глава 1
Жила-была на белом свете молоденькая девушка. Шурочкой её звали. Жила она себе, жила. Жила в Москве, в столице нашей Родины. Хотя вполне могла бы жить и в каком-нибудь другом городе.
Никакими особыми талантами наша Шурочка не отличалась. Была она не хуже, и не лучше других. Мать ей так и говорила: "Нечего выпячиваться! Старайся быть - как все!"
Про это "как все" - в детстве Шурочке всё понятно было. Все на празднике в белых рубашках - и Шурочка в белой рубашке. Все в первый класс с книжками и тетрадками - и Шурочка так же, и туда же. Как все, так и Шурочка.
Но, чем старше Шурочка становилась, тем эта самая, можно сказать, главная родительская установка становилась всё более и более расплывчатой.
А вообще, если подумать, да вспомнить… Скажите честно, вам так никогда не говорили? Разве вам никогда не говорили: "Успокойся, и будь, как все?"
Говорили, наверное. Это - общая проблема. У всех. И всё-таки, как же это - "как все"? Что это значит - "как все"?
Для одного человека - это значит: машина, дача, престижное место работы, любовница (или любовник). Или что-то другое, но в этом же роде.