* * *
Потом он выбрался на Балаклавский. Там была его личная, одиночная квартира, в которой он жил до переезда на Кутузовский, и ее надо бы сдать, чтобы она не пылилась попусту. Но она была однокомнатной, классической блочной хрущевкой, так что сдастся не слишком дорого, тем более что от метро далеко и неудобно, но сдать ее надо хотя бы из соображений, чтобы не пустовала, а то еще взломают, окно выбьют и нагадят внутри (на втором этаже, вполне досягаема по балконам - если уж впадать в паранойю). Или заведутся там крысы-мыши и все пожрут: там им было что жрать. Вот и заехал проведать. Еще надо было оценить ее рыночное состояние и сообразить, что делать дальше - то ли сдавать в таком виде, то ли починить, - уже имея в виду продажу.
Далеко было, кто ж сюда захочет, да и плохо в морозы в квартире блочного дома на Балклавском проспекте. Не найти сюда вменяемого квартиранта, азеров из ларьков возле "Чертановской" пускать не хотелось, он все думал, чтобы какого-нибудь студента сюда приспособить - но не мог найти способа провести это дело поделикатней. Им же, вдобавок, туда от "Сокола" ездить далеко, хотя и с одной пересадкой.
Квартира досталось ему от бабушки, уже в весьма взрослом возрасте, но у нее он всегда бывал часто, так что жилплощадь ощущалась им родной. Тем более через год, проведенный здесь после ухода от предыдущей жены. Не говоря уже о том, что в пору той женитьбы он использовал ее для индивидуальной жизни. Без всякого разврата, предпочитая там иногда отсиживаться и о чем-то думать, иногда выпивать в одиночестве. Куча у него квартир теперь была, фактически две, а сам жил в съемной. Впрочем, обычная ситуация.
Это была самая классическая хрущевка из всех хрущевок: от входа сразу направо совмещенный санузел, затем маленькая ниша, от нее налево единственная комната, а впереди тесная кухня с газовой плитой на две конфорки. В таких кухнях часто стояли настенные, навесные над столом литовские холодильники, "Снайге", что ли, вот и у него такой был - но надпись, накладная, никелированная, давно уже оторвалась, равно как и крышка морозилки, на которой тоже было имя устройства, так что его уже не вспомнить точно. Холодильник открывался вверх - дверью на открывавшего и - наверх, всей передней панелью. Поэтому, разумеется, быстро обледеневал, к тому же сто лет назад возникла проблема с резиной, прокладкой, а где взять новую? Тем более, где теперь Литва, и производят ли там этих монстров? Но вот у него холодильник держался, хотя и работал соответственно. А что с ним поделаешь? Другой сюда не втиснешь.
Зато у него была угловая квартира, так что в комнате сразу два окна, одно из них еще и с балконом. А еще и окно в кухню, которая почти не отделялась от комнаты. Зимой жутко холодно, как щели ни законопачивай, потому что стены панельные. Зато летом - сущий рай.
Он вошел и ощутил, что в квартире просто Шекспир какой-то. Разгрома особого не отметил, в раковине на кухне пылилась забытая чашка, какие-то пустые пакеты на полу, а в остальном - пристойно, учитывая, что ремонта тут не было лет пятнадцать. Свет не включал, так просто, к тому же за кухонным окном сильно горела дурацкая лампа над подъездом; все выглядело бедно. Тысяч 30, ну 35 у. е. максимум. Впрочем, говорят, сейчас все дорожает, он был не в теме, может, и сорок. А Шекспир вот откуда: на ум немедленно принялись приходить разные люди, когда-либо в этой квартире бывавшие, их было много, и, кажется, среди них не только те, которые тут наяву бывали, но и те, о которых он здесь когда-то думал.
Они и одеты были так же, в тех же одеждах, в каких им полагалось быть в памяти. Жаль, конечно, что это было не зрелище из полупрозрачных теней, но разница невелика. Не мог же он по памяти воспроизвести. кто тогда был во что одет. А вот видел - Сережа Н. в каких-то толстых, надутых сапогах, "луноходами" их, что ли, назвали? Как бы он это вспомнил?
Выражения их лиц тоже были честными: то есть не отретушированными мозгом, а уж какие тогда были. Смысл в этом зрелище, конечно, присутствовал. По крайней мере, эти сумерки ушли на весьма нравственные размышления. Почему, скажем, он в 1984 году не пошел проводить до остановки Машу У., хотя было уже достаточно поздно? Ну, не дала, так и что ж? Надо полагать, у нее были на то свои резоны, хотя сама же и приехала, да еще в такую даль. Наверное, это и было поводом: раз уж сама приехала, значит дорогу знала. Значит, протестовала тогда против провожания совершенно обдуманно. Вообще, Маша У. впоследствии нашла себе дорогу в жизни, в начале 90-х оказавшись в городе Детройт: та еще, наверное, дыра. Не жизнь, а какие-то совершенно бессмысленные связи вздохнул он, будто они были нужны друг другу с У., даже в те пару раз, когда он ее все же уговаривал. Один только запах нижнего белья, пахнущего стиральным порошком "Лотос", и остался на память.
Как он только мог такую жизнь выдерживать, вздохнул он, включив наконец свет. В квартире сохранились аутентичные выключатели: с потолка свисала веревка-шнурок, ее потянешь - там, наверху, щелкнет - свет и включится. В виду имелась жизнь как таковая, в частности - мутность облекавших ее чувств. Очевидно, произведенный вздох засвидетельствовал, что теперь эта мутность его оставила. В самом деле, после прихода комы жизнь его решилась - он не стал теперь впадать в лирику, а раньше непременно вышел бы на улицу, сходил за бутылкой и остался бы тут пьяным на ночь, царапая стену и улыбаясь некоторым картинам здешнего прошлого. И, кстати, Ррребенку бы он, несомненно, завидовал, тираня его за то, что хлопает по утрам, уходя в школу, дверью, - из-за бесконечного времени впереди у него завидовал бы, со свету бы сживал. И это было странно: теперь он ощущал себя изрядной сукой, но, выходило, раньше был просто дерьмом.
В комнате было очень много книг: ими была забита секция, тоже из 70-х, плоская такая, с черными планочками, да, книги лежали повсюду. Вообще, если бы передвинуть полку от стены, за которой была кухня, к стене наружной, то в квартире стало бы теплее. Но такое мероприятие уместно производить летом, а не в холода - только представить себе, сколько пыли поднимется - ну а кого летом волнует, что зимой снова будет холодно?
Книги сюда свозила вся семья, но большая часть все равно была местной, бабушкиными - она была медиком, очень славной. А деда он не помнил почти, тот умер рано.
Не мог он сообразить, как быть с квартирой. Если затевать ремонт, то надо будет менять тут совершенно все, а что тогда делать с книгами? Да и себе дороже - если ее продавать, то ремонт цену квартиры хотя бы на его стоимость вряд ли поднимет. А если не ремонт, то как найти квартиранта? Впрочем, можно просто повесить объявление на факультете. Сотни две - никогда, но за полторы сдать было, кажется, реально. Ладно, за сотню. И не тратить, а подкопить, сделать косметический ремонт и приступить к съезжанию. Так или иначе, жить на съемной надоест, а разменивать большую квартиру без учета этой нелепо.
Тут был полный набор печатной продукции 70-80-х, разные глупости 60-х, толстые журналы, голубенькие и коричневатые, как и положено лицам с либеральными убеждениями, имевшим отношение к данной жилплощади. И конечно, бабкины спецкниги. Например, том "Клиническое руководство по черепно-мозговой травме" от института нейрохирургии им. Н. Н. Бурденко. Глава 1 "История хирургии головы" содержала: 1.1. Доисторические трепанации. 1.2. Древний Египет. 1.3. Античность. 1.4. Европейское средневековье и арабский Восток 1.5. Возрождение. 1.6. Восемнадцатый век. 1.7. Девятнадцатый век. 1.8. От ремесла к науке. 1.9. Нейротравма в России (до 1917 года). 1.10. Заключение.
Это было слишком специально, а вот Медицинская энциклопедия вполне годилась. Разумеется, он полез в том на букву "К":
"Кома (греч. koma - глубокий сон; синоним коматозное состояние) - остро развивающееся тяжелое патологическое состояние, характеризующееся прогрессирующим угнетением функций ц. н. с. с утратой сознания, нарушением реакции на внешние раздражители, нарастающими расстройствами дыхания, кровообращения и других функций жизнеобеспечения организма. В узком смысле понятие "кома" означает наиболее значительную степень угнетения ц. н. с. (за которой следует уже смерть мозга), характеризующуюся не только полным отсутствием сознания, но также арефлексией и расстройствами регуляции жизненно важных функций организма".
Конечно, он не считал, что в самом деле пребывает в коме. Если кома, то лежат и фактически не существуют. Мог ли он сказать, что не существует? Да, вполне мог, потому что существовал он как-то не так. И уж если он в своем уме назвал некую сущность, влиявшую на него, комой, то сравнение имело основания. Если говорят, что "камень на сердце", то на сердце и в самом деле что-то такое лежит.
Так что метафоры вполне реальны. И уж если он назвал это комой, то, надо полагать, не зря, так что какие-то ее реальные симптомы - пусть и в разбавленном виде - присутствуют и у него.
"Этиология. Кома не является самостоятельным заболеванием; она возникает либо как осложнение ряда заболеваний, сопровождающихся значительными изменениями условий функционирования ц. н. с., либо как проявление первичного повреждения структур головного мозга (например, при тяжелой черепно-мозговой травме)…
Кома может развиваться внезапно (почти мгновенно), быстро (за период от нескольких минут до 1–3 ч) и постепенно - в течение нескольких часов или дней (медленное развитие К.).