- Тогда я не знал, - ответил Башир, - но после Лея мне все рассказала, а я расскажу сейчас вам.
И Башир продолжил:
- Через несколько минут после того, как Лея вернулась, ее позвали в кабинет хозяев. Там была только Эдна. Она поинтересовалась, для чего Франсиско вызвал Лею на улицу. Лея ничего не ответила. Она решила, что лучше уж потерять место, чем сказать что-либо Эдне.
Но та приблизилась к ней и вполголоса потребовала:
"Говори…"
В ее глазах вновь появилось выражение жестокости и презрения, совсем как в те времена, когда она служила в проклятых лагерях. И Лею охватил ужас. Однако у нее была еще воля сопротивляться. "Я в Танжере, - сказала она себе. - Эта женщина больше ничего не может мне сделать! К тому же она не знает, что я была ее рабыней". И Лея продолжала молчать.
Тогда Эдна взяла левую руку Леи и, задрав рукав платья, обнажила цифры. Да, она знала. Она узнала Лею в первый же день. И теперь девушка пропала. У нее не было больше воли. Тело и даже душа перестали принадлежать ей. Ее больше не существовало.
Когда Эдна снова приказала ей говорить, несчастная слово в слово повторила все, что узнала от Франсиско.
"Ну и к чему ты так упорствовала, дело-то самое обычное, - сказал Эдна тем жестким голосом, каким говорила в лагере смерти. - Забудь обо всем. И никому ни слова".
И Лея ничего нам не сказала - ни Франсиско, ни мне.
Тут крики из толпы прервали Башира: слушатели были крайне изумлены, а некоторые просто ушам своим не поверили.
- Эта девушка обезумела!
- Зачем же она подчинилась?
- Да как такое возможно?
Башир намеревался ответить, но не успел. Тонкая таинственная мелодия внезапно зазвучала где-то внизу, у его ног. Все узнали флейту Кемаля, заклинателя змей. Из раздувшегося мешка, что лежал у него на коленях, показались две страшные головы и принялись раскачиваться в такт музыке. Все поняли, что хотел сказать молчун Кемаль.
И Башир продолжил свой рассказ:
- Если есть деньги, дела в Танжере можно уладить быстро. Так, Ноэл раздобыл для Франсиско фальшивые документы и вписал его по всем правилам в команду "Радуги" (так называлась яхта).
Очутившись на судне, Франсиско немедленно отправился в машинное отделение и занялся двумя моторами. Он возился там целыми днями, отдавая этому делу всю душу, поскольку, кроме любви к Лее и к свободе, он еще испытывал большую любовь к красивым сложным машинам. Он без конца собирал, разбирал и вновь собирал детали, наматывал и разматывал проволоку, ввинчивал и вывинчивал винты и болты, до блеска начищал каждую железку. Он обращался со всем этим так заботливо и бережно, как лучший ювелир обращается со своим дорогим товаром. Работая, он все время пел. Матросы на яхте оценили его трудолюбие и веселый нрав.
Я проводил время то с ним, в машинном отделении, то развлекался на палубе яхты.
И вот однажды утром неподалеку от "Радуги" я заметил Варноля. Он разговаривал с одним арабом, которого все сторонились из-за его связей с таможней и полицией. Я почувствовал в душе некоторое волнение, но в тот момент я и знать не знал о том, что Лея все рассказала Эдне. Варноль больше не появлялся. Араб же вернулся тогда, когда яхта вышла из порта. Я его видел, но было уже слишком поздно: я не мог ни с кем переговорить, поскольку спрятался в спасательной шлюпке, накрытой чехлом и подвешенной за бортом яхты.
Тут бездельник Абд ар-Рахман, тугодум с большими претензиями, воскликнул:
- Что ты хочешь этим сказать, горбатый дьяволенок?
Ему с раздражением ответил Мухаммед, уличный писец:
- Ты что, не понимаешь: он тайно проник на борт яхты и оказался в открытом море.
С десяток восхищенных голосов подхватили:
- В открытом море!
И Башир продолжил свой рассказ:
- Ну что мне оставалось делать, друзья мои? Я не мог отказать себе в удовольствии совершить это путешествие, ведь я никогда не бывал на столь великолепном судне, которое к тому же должно было плыть так далеко.
Все обернулось для меня весьма благоприятно. Досмотра не было. Когда яхта вышла из порта, я покинул свое укрытие. Ноэл и госпожа Элен вскрикнули от удивления, но ничуть не рассердились, а мой друг Флаэрти подмигнул мне. Потрогав мои горбы, Ноэл сказал, что я очень хорошо сделал, что сел на судно: я принесу им счастье…
О друзья мои, о мои братья! Сколько чудес, сколько очарованья явилось передо мной в тот день! Солнце светит на море совершенно иначе, чем на суше. И море совсем иное, когда плывешь по волнам под лучами солнца. И у ветра иной вкус. И у старого города и касбы иные очертания и краски. А какое восхитительное спокойствие! И какой простор!
В этот момент чей-то голос, одновременно восторженный и жалобный, прервал рассказ Башира.
- Ты, первый раз в жизни пустившийся в плавание, - ты многое забыл, - сказал слепой рыбак Абдалла. И он продолжил, и речь его была похожа на песню: - Ты забыл о хлопающих на ветру парусах, о запахе смолы и соленых брызгах. О, какое это счастье - быть в море, даже если ты не видишь его собственными глазами!
- Мы действительно все были счастливы, - сказал. Башир и продолжил рассказ:
- Ноэл на своем судне, казалось, был совсем другим человеком: быстрым, ловким, зорким - настоящим капитаном. "Англичанин только в море чувствует себя самим собой", - смеясь, говорил он. Госпожа Элен мечтала о путешествии, которое мы предпримем после того, как сбудем ящики с сигаретами неподалеку от Альхесираса. Чтобы тщательно замести следы, мы должны были сначала пойти в Валенсию, потом в Аликанте и, наконец, в Алжир. Мой друг Флаэрти рассказывал мне, как он, разбогатев, примется вместе с Ноэлом готовить новые, еще более прибыльные экспедиции. "Тогда я снова смогу объехать весь мир", - говорил мой друг Флаэрти, и лицо его при этом молодело лет на двадцать.
Но счастье их всех ни в какое сравнение не шло со счастьем Франсиско, склонившегося над своими моторами. Глаза его выражали райское блаженство.
Вскоре показался Альхесирас: порт, пристани, пальмы, городская толпа. Мы встали на рейд. Госпожа Элен с моим другом Флаэрти и еще двумя матросами в шлюпке отправились к пристани. Меня они взяли с собой. Продажа доставленных нами сигарет должна была состояться только ночью, и у нас была уйма времени, чтобы побывать в городе.
О друзья мои, до чего же замечательное дело - путешествие! Прошло всего несколько часов с того момента, как мы покинули Танжер, а уже все решительно было другим. В Танжере огромное количество испанцев. Можно даже сказать, что там они составляют свой, отдельный город. В Альхесирасе их, пожалуй, даже меньше, однако это Испания. И кафе, и гуляющая публика, и дома, и полицейские, и таможенники, и солдаты приграничной охраны - все было мне внове. А всякая новизна дурманит как вино.
Если б вы только видели все то, что продавалось открыто: часы, авторучки, лекарства, шелковые чулки, ткани - и то, что продавалось из-под полы - на пристанях, террасах кафе, улицах и на рынке, - вы бы не поверили своим глазам.
Всюду попадались торговцы моллюсками, креветками, лангустами, они носили свой товар в необычайно красивых плетеных корзинах.
Мы поели в портовом ресторане, где служащие таможни, солдаты приграничной охраны, матросы с военных кораблей, моряки с иностранных прогулочных яхт, контрабандисты - все сидели вперемежку друг с другом, за одними столами, в немыслимо душном и шумном помещении.
Затем мы уселись в коляску, запряженную двумя лошадьми, и направились в отель, что утопал в роскошных садах и был назван в честь королевы. Там мы встретились с превосходно одетым и изысканно вежливым испанским чиновником. Он поцеловал руку госпоже Элен, после чего мой друг Флаэрти сунул ему толстую пачку банкнот - плату за ночную выгрузку сигарет. И они условились о месте и времени встречи.
Настроение у нас было прекрасное, и мы вернулись на мол, чтобы сесть в шлюпку. Но тут по выражению лиц наших двух матросов мы поняли, что не все обстоит так благополучно, как нам представляется. Мы посмотрели в ту сторону, куда глядели они, - туда, кстати, было устремлено много взглядов - и увидели, что в непосредственной близости от нашей яхты стоит на якоре небольшое испанское военное судно.
"Скорей! Скорей!" - то и дело кричала госпожа Элен двум гребцам, когда мы сели в лодку и поплыли.
Ноэл широкими шагами расхаживал по палубе. Как только мы добрались до него, он сказал:
"Вот идиотство! Они явились, чтобы забрать Франсиско. Они знают его настоящее имя, его действительное положение - словом, все…"
"Но откуда они могли узнать?!" - недоуменно спросил мой друг Флаэрти.
Ноэл жестом показал, что не имеет ни малейшего понятия, но тут я вспомнил, как Варноль и подозрительный араб переговаривались неподалеку от яхты, в танжерском порту, и рассказал своим друзьям обо всем, что видел.
"Они предупредили о Франсиско специальной телеграммой", - проворчал господин Флаэрти.
Но тут Ноэл раздраженно воскликнул:
"Меня, как вы понимаете, вовсе не Франсиско беспокоит! Пока он на моем судне, под английским флагом, ему не грозит никакая опасность. Неприятность в том, что этой проклятой береговой охране приказано наблюдать за нами".
"А я уже договорился на эту ночь о выгрузке сигарет", - сказал господин Флаэрти.
"Неужели мы ничего не можем сделать?" - спросила госпожа Элен.
"Я кричал так, словно у меня глотка луженая, - стал рассказывать Ноэл, - я протестовал, заявлял, что не потерплю, чтобы со мной обращались как с преступником. Грозил, что буду жаловаться… Они отправились в город за указаниями. Подождем".