"Дорогой папочка, приезжай скорей!" Павел, который непосредственно присутствовал при чтении этого письма, вспоминал об этом так: "Я никогда не видел человека более бледного, а потом более красного, чем Фома – и все этого за одну минуту". Фомин тут же написал в ответ, что никакой такой Лены (так, оказывается, звали маму малыша) знать не знает, и чтобы "гнали ее в шею", и что ребенок наверняка вовсе не его, потому что "все драли всех" и что "он не намерен" и так далее… Родители Фомина, получив это письмо, заперлись на кухне и устроили там совет, как им быть дальше. Лена, впрочем, что-то почувствовала или как-то узнала. Мамаша Фомина видит ее на следующий день всю в слезах и сразу кидается к ней: "Ой, что ты, Леночка, у тебя же молоко пропадет!" – "Он нас не любит!" – "Не переживай! Он, как увидит своего сынульку Петечку, (чмок-чмок, сю-сю-сю) чистую свою копию, то сразу же и оттает…" – ну, и конечно, обе, обнявшись, тут же плачут радостными слезами. Через год с хвостиком возвращается из армии Фомин, орет: "Какого черта она в моей комнате делает, и все с места сдвинула?" Ему несут ребенка как икону. Он отворачивается. В конечном итоге, родители поперли из дома его самого, сказав: "Можешь делать, что хочешь, а Петечку, нашего любимого внука, мы никому не отдадим, и никуда они с Леной отсюда не уйдут, а тебе еще совестно будет о ребенке!" Фомин тут же пустился в загул и вот через пару дней заявляется в дымину пьяный и рвется в комнату к Лене и ребенку. Родители устроили в дверях заслон, мать схватила скалку, отец – кочергу, хотели уже и соседей на подмогу звать. "Если она мне как бы жена, мать моего ребенка, что ж вы меня к ней не пускаете!?" – орет Фомин. Лена в комнате в плач, ребенок, естественно, тоже завопил. Дом весь проснулся, гудит, соседи в нижнем белье свешиваются через перила. В конце концов, кто-то вызвал милицию, Фомина скрутили и увезли в отделение. И что же, в конце концов? Перебесился. Все-таки ребенок – родная кровь! В результате они с Леной поженились, живут все вместе и счастливы. Павел даже был на той свадьбе. Хорошо тогда погуляли.
Многие отмечают, что в армии начинаешь ценить самые простые физиологические радости жизни: например, какое наслаждение просто лежать в траве, смотреть в небо, никуда не бежать и ничего не делать; какое счастье поесть горячего супа с мясом, а потом, пардон, сходить по большой нужде – тоже, кстати, очень реальное удовольствие: сидишь в одиночестве в известном домике на отшибе, старясь не дышать носом, читаешь клочок газеты неизвестной давности, смотришь в щели на горы. А какое чудо напиться воды из родника в жаркий день после долгого мучительного перехода! Это было простое, животное счастье. Как-то, будучи посланными по какому-то делу, Павел с Вовкой Юдиным продрыхли у леса на стогу сена, считай, почти целый день. А однажды Павел, еще по первому году службы, без зазрения совести и каких-либо моральных терзаний трахнул жену своего же лейтенанта – причем она сама того хотела. Зачем-то тогда зашел к ним в квартиру, и все случилось как бы само собой – прямо на столе и на полу. Теперь это было бы трудно понять, но тогда они были очень молодые и здоровые животные. А в Любимове Павел появился лишь однажды очень ненадолго сразу после дембеля, и тоже был замечательный момент, когда он шел по весенней улице, цокая подковками надраенных сапог, в сдвинутом на затылок голубом берете – невообразимо красивый в своей обвешанной значками дембельской форме гвардии старшего сержанта воздушно-десантных войск. И была тогда даже мысль с замиранием в груди, как перед прыжком с парашютом:
"Вдруг встречу ее? Вдруг бросится ко мне?" Но он уже никогда не встречал Ольгу. Позже узнал от кого-то, что как раз в это самое время Оля родила первого ребенка. Потом Павел поступил в училище, и там вдруг (неожиданный казус!) оказалось, что вот он, считающий себя опытным бойцом, теперь снова превратился в ничего не умеющего новичка. Довольно щуплый на вид инструктор по рукопашному бою кореец по фамилии Пак делал с ним все, что хотел. Специально на нем и показывал приемы.
А первая его любовь, Оля, оказывается, вышла замуж за парня по фамилии Королев, который пришел из армии через год после того, как забрали Павла. Павел когда-то его наверняка даже видел, но в лицо абсолютно не помнил – Королев был из другой школы, на два года старше Павла. Не исключена была ситуация, что как раз-то его,
Королева, Оля и ждала из армии, а Павел был просто эпизодом этого ожидали. После армии, уже женившись на Оле, Королев, поступил на вечерний факультет строительного института в Москве, там же работал на стройке и очень быстро пошел вверх по карьерной лестнице без резких взлетов и падений. И наконец, стал чуть ли не совладельцем крупной строительной фирмы, так что, в конечном итоге, оказался довольно успешным человеком. Известно, что они с Олей так и живут в
Москве, вполне обеспечены, а по российским меркам – даже богаты, и, говорят, у них уже трое детей. То есть, как однажды подумал Павел, это, может быть, оказался неплохой выбор для Ольги. Что бы там ни было, это была первая его настоящая любовь, и он бережно хранил память о ней, и был искренне рад, что у Оли все хорошо.
Наконец, вернувшись к дому Хомякова, Шахов с Павлом сели в машину, просигналили. Хомяков тут же вышел и, отдуваясь, втиснулся на заднее сиденье. Тронулись. Разговаривая ни о чем, выехали из города, потом свернули с трассы на разбитую дорогу, ведущую к садоводствам. Ехать до теткиной дачи было не более двадцати минут.
Четверть часа – и ты уже за городом – недостижимая для обитателей мегаполисов привилегия жителей маленьких городов, впрочем, во все времена державших огороды, участки под картошку, а потом постепенно застроив их разнокалиберными дачными домишками. Место, где располагался участок тетки Лили, было очень хорошее – на высоком берегу. Вода тоже была рядом – большой пруд, каким-то образом постоянно наполнявшийся из бьющих на его дне родников. Сложно было понять, как эти водоносные слои поднимаются на такую высоту. Вроде других возвышенностей вокруг не было, и как здесь создается водяное давление Шахов, довольно посредственно учившийся в школе по физике, понять никак не мог. Отсюда имелся и удобный спуск к реке, берег которой зарос камышом, кустами и был застроен сарайчиками для лодок и лодочных моторов.
Теткина дача располагалась рядом с довольно обширным участком, огороженным очень высоким сплошным забором. Над забором виднелась только крыша со спутниковой антенной – сразу было видно, что это солидный жилой дом и еще там была куча всяких пристроек – наверняка баня, гараж и сараи. Впрочем, не все еще было закончено, строительство продолжалось, часть этого участка, выходящая на реку, имела еще временную ограду в виде металлической сетки, там же стояла бетономешалка. Железные ворота были распахнуты, и у дома сверкал металликом здоровенный внедорожник "тойота-лэндкрузер" с раскрытыми дверями, откуда из динамиков оглушительно на всю округу долбила музыка. Сам хозяин – довольно плотный коротко стриженый мужчина средних лет в шортах и майке с выпирающим пивным животиком тут же занимался по хозяйству – разжигал мангал для шашлыков.
Павел, остановившись сначала у дома тетки, крошечного облупленного строения, похожего больше на сарай, направился, было, прямиком туда, но заметил тетку в огороде – над грядкой задом кверху. Она, услыхав скрип калитки, распрямилась и, схватившись за поясницу, приставила ладонь козырьком над глазами, стала всматриваться, кто же там пришел. Оставшимся сидеть в машине Шахову и Хомякову было видно, как они с Павлом обнялись, расцеловались, потом зашли в дом. Павел, впрочем, тут же высунулся в окно, крикнул:
"Я сейчас! Клубники пока поешьте!" Стали искать по грядкам клубнику, но спелой еще было мало. Вскоре вышел Павел. Оказалось, история с соседом, как и предполагалось, не стоила и выеденного яйца: спор шел из-за какой-то помойной ямы, сделанной соседом не на положенном месте. Еще тетка жаловалась на здоровье, на суставы, на урожай, на погоду – короче, на все. Еще ко всему этому успела рассказать Павлу, что новый хирург-реаниматолог в местной больнице, которому самому было лет двадцать шесть, считает, что лиц старше пятидесяти реанимировать уже не нужно – они-де свое пожили. Поэтому все пожилые люди, попадавшие в больницу, его страшно боялись. Впрочем, и фамилию врач имел соответствующую – Гадецкий.
– Я теперь понимаю, из-за чего была гражданская война и кулацкие мятежи! Вот почему коммунисты были против частной собственности – потому что человек своего никогда не отдаст. А отнимать всегда очень сложно. Большевики это хорошо понимали! – прокомментировал ситуацию с помойной ямой Хомяков, впрочем, так толком и не понявший в чем конкретно состояла проблема.
Въезд на участок соседа был с противоположной стороны, поэтому сели на машину и подъехали туда.
Теткин сосед, мелкий частный предприниматель по фамилии Калугин, был, мало сказать, крайне раздосадован. Прежде всего, когда иномарка проехала мимо его ворот, он снова ощутил давно забытый им гадкий страх и тревогу. Он все еще продолжал разжигать мангал, который никак не разжигался, когда серебристая "ауди" вновь подъехала к его воротам и остановилась. Оттуда вышел вроде бы как самый что ни на есть обычный человек, подошел к забору, поздоровался и вежливо спросил Калугина: "Альберт Михайлович?" – и затем, увидев непроизвольный кивок, вошел на участок. И в этот момент Калугина вдруг объяла такая волна ужаса, что он со звуком пустил газы и чуть не обмочился. И первая мысль при этом была такая: "Вот и все, Лелик, отпрыгался!"
– Я племянник вашей соседки Калашниковой Елизаветы Васильевны
…– начал подошедший, а Калугин в страхе тут же подумал: "Вот сейчас вмажет!"