– Да перестань, – оборвала его мама, – какая я мать, и что я ему могу сказать?! Ты ведь понимаешь, что он может мне ответить, да и в праве будет ответить на мои слова – мне это страшно и больно даже представить, – пусть уж лучше курит… Его мало любили в детстве, а это уже искалеченная душа. Я помню лекцию в университете, где нам говорили, какой невосполнимый урон наносит детской психике отсутствие любви в семье; даже говорили, что Отелло потому и стал такой ревнивый, что его мало любили в детстве. Как раз такие люди и вырастают озлобленными, в них внезапно может вспыхнуть ненависть к окружающим людям и они могут совершиться преступление. Они не умеют любить, и от этого возникают серьезные проблемы в их личной жизни. А именно мать учит любить. Не кто иной, а мать! Именно она говорит ребенку, что он самый лучший. Я сразу Аркадия тогда вспомнила на лекции, и чуть не разревелась прямо в аудитории. Еще все тогда подумали, что это беременной девочке худо. Поэтому я очень за него боюсь, просто не знаю как…
– Ну, родная, – запричитал Антон Степанович, – ты уже совсем какую-то заумную систему построила, а в жизни все бывает не так, вырастают же люди, и замечательные, и даже в детских домах – вот, например, Саша Прокушев…
– У Саши родители на войне погибли, а Аркаша – в мирное время и не с родителями и не в коллективе – это-то самое и страшное! И еще вот что: в нем есть что-то жуткое от его отца – нескладная и невезучая судьба может быть у него… Дура, конечно, я тогда была, девчонка… Не надо было заводить ребенка!
История ее первого замужества была такая. После окончания педучилища в Н., Нина Еремина по распределению приехала в Любимов и поступила на работу в школу учителем младших классов. С первого дня пребывания в этом, казалось бы, симпатичном на вид городке, она пребывала в постоянном страхе. Ей выделили в общежитии жуткую комнату, куда к ней ломились пьяные мужики буквально каждую ночь. На работе учителя, главным образом женщины среднего и пожилого возраста, приняли ее очень холодно: слишком уж она была молода и красива. Все коллеги-женщины ее туркали, а все мужики к ней клеились. И тогда она неожиданно даже для самой себя вышла замуж за
Михаила Александровича Шахова, которого в городе знали главным образом как сына Александра Михайловича Шахова. Тогда ей казалось, что он был единственным нормальным человеком в этом городе. И буквально в один день все изменилось. От нее тут же отстала вся местная гопота. Тут же к ней начали уважительно относиться на работе. Она сначала не знала почему. Потом поняла – из-за свекра.
Старший Шахов был военным пенсионером по ранению и работал на фабрике заместителем директора по кадрам. Его в городе знали абсолютно все, отчего-то опасались и даже откровенно боялись. Теперь ее больше никто не трогал, и они с мужем жили в хорошей отдельной квартирке с окнами в сад и на реку. Кем был раньше свекор, она так никогда и не узнала и за всю свою короткую семейную жизнь не решилась спросить. Впрочем, отношения у нее со свекром с самого начала сложились очень хорошие. Иногда ей даже казалось, что свекор любил ее больше своего собственного сына. Странное это было ощущение. Она как-то кормила грудью новорожденного Аркашу, а
Александр Михайлович зашел как раз в это самое время посмотреть на внука. Возникло какое-то необычное чувство смущения. Нет, никогда он к ней даже намеком не приставал, но она всегда чувствовала, что находится под его защитой, и что он по-своему любит ее. Сам же ее скороспелый муж Мишаня Шахов, отец Аркадия, ничего из себя не представлял: пустобрех, к тому же любитель выпить, он болтался по жизни без какой-либо определенной цели.
На самом деле все был просто: невестка напоминала Александру
Михайловичу Шахову его вторую жену, которую он очень любил. После войны он жил с молодой женой в Москве, но постоянно мотался чуть по всей европейской части страны и однажды получил тяжелую контузию: граната взорвалась чуть ли не в метре от него – в руках у его товарища. Ни один осколок Александра Михайловича не задел, но контузия была страшная – он долго не мог двигаться и ничего не слышал и не видел, так как от удара, вероятно, случилось какое-то закрытое повреждение мозга. Довольно долго он лежал в госпитале, а потом дома – в Москве. Никто из врачей не мог тогда сказать определенно, что будет с ним дальше. Именно в это время жена и ушла от него. Впрочем, слово "ушла" тут не очень подходит. Она, молодая красивая женщина всего-то двадцати лет от роду, любила Сашу Шахова здоровым, сильным и красивым мужчиной, и не могла вынести его неподвижности. Александр Михайлович сам отпустил ее, жестко настояв на этом. Он вовсе не хотел, чтобы любимая женщина жертвовала из-за него своей жизнью и молодостью. Она должна была жить дальше, любить, рожать детей. Он сам оставил жену в московской квартире и уехал, а точнее был перевезен на родину к матери – в город Любимов. Кроме того, в Любимове до сих пор жила его первая жена, вышедшая замуж повторно уже во время войны, и его сын от первого брака – Геннадий.
Геннадий родился уже во время войны – в сентябре 41-го и получил фамилию отца, однако Александр Михайлович, будучи уже в армии, до самого конца войны сына не видел. Причиной распада брака была банальная измена жены, приведшая к ее беременности от другого человека, причем от немца.
Тогда, в сорок девятом, никто толком не знал, как долго Александр
Михайлович будет лежать – мог и всю жизнь. Такие случаи были. Один такой контуженный лежал двадцать лет, пока не умер, у него даже ногти вросли в ладони. Но что-то там в Александре Михайловиче восстановилось – может быть, сгусток крови рассосался в мозгу, потому что через полгода он встал. А после этого необыкновенно быстро пошел на поправку, чему способствовали постоянные и упорные упражнения.
Еще через полгода его устроили на работу на должность заместителя директора бумажной фабрики по кадрам. Директором комбината в то время был Алексей Иванович Трофимов. Говорили, что он до войны был крупным партийным руководителем в Карелии, как раз в то время, когда там секретарем комсомола работал Юрий Андропов. Перед самой войной
Алексей Иванович был репрессирован, сидел в лагерях, а после освобождения и реабилитации назначен директором бумажной фабрики в
Любимове. Алексей Иванович с Александром Михайловичем были в очень хороших отношениях, можно даже сказать, дружили. Алексей Иванович даже после всех своих мытарств сохранил властность, способность принимать решения, однако любил выпить и поддавал хорошо, иногда под это дело даже ругал местную власть за головотяпство и разгильдяйство, стучал кулаком по столу и говорил: "Вот Юрке
Андропову позвоню!"
Как-то Александр Михайлович на вопрос внука, которому было тогда лет десять: "Почему мама уехала от нас?" – ответил без всякой лирики и лжи, типа "твоя мама-летчица погибла во время испытаний нового истребителя":
– Твоя мама хорошая и она тебя очень любит. Но она должна была уехать. Так сложились обстоятельства.
И Аркадий эти слова запомнил.
Сам Александр Михайлович в это время жил с хорошей женщиной, у которой внезапно появились серьезные проблемы со здоровьем.
Александр Михайлович занимался ею очень долго, тянул, как мог. Это была очень работящая и добрая женщина, которая всю жизнь заботилась о других, а теперь сама требовала ухода и очень тяготилась этим.
Александр Михайлович делал, что мог. Именно в это самое время
Аркадий и попал в интернат. На вопросы деда, как ему там живется, всегда отвечал: "Нормально". Дед нередко забирал его на выходные к себе, и именно дед раздобыл ему адрес матери. Мать Аркадия, вероятно, как-то связывалась с Александром Михайловичем, чтобы узнавать о сыне. Не исключено, что они даже встречались в Москве.
Одно было точно: мама бывшего свекра всегда очень уважала, и
Аркадий, подслушивая ее разговор с мужем на кухне, это почувствовал.
На какое-то время мама и Антон Степанович молчали. Потом они заговорили тише или плотнее прикрыли дверь на кухню. Антон
Степанович опять успокаивал маму, спокойно переубеждал.
– Но ладно, – вдруг совсем другим голосом сказала мама, – надо что-то придумать, чтобы эта поездка в Москву ему запомнилась. Ты бы билеты купил куда-нибудь, что ли? Мы с ним сходим вместе вдвоем.
Хорошо?
– Хорошо, – ответил мужчина, – посмотрю завтра, что идет на
Таганке или в "Современнике".
– Здорово! А ты думаешь, он любит театр? Я сомневаюсь, был ли он вообще когда-нибудь в театре. А если не в театр, то тогда – на хоккей или на бокс, или в цирк билеты купи – не знаю, что-нибудь надо придумать, только, пожалуйста, сделай это для меня, Антошечка, я тебя умоляю: купи на что-нибудь очень хорошее, куда просто так не попасть, на какой-нибудь чемпионат мира по хоккею…
– Да нет сейчас никакого чемпионата мира по хоккею, – засмеялся
Антон Степанович, – но я тебя понял, все будет сделано в лучшем виде!..
Аркадий не стал больше слушать, пошел и лег в постель. Он еще подумал, что зря ругают Любимов: ему там нравилось гораздо больше, чем в Москве – воздух свежий и народу меньше. И потом, что касается всяких хулиганов, так на Ярославском вокзале к нему тут же подвалила местная шпана, чтобы тряхануть, и только большой опыт позволил ему от них свалить. Потом он услышал, как отворилась дверь в комнату, увидел упавшую на стену полосу света и закрыл глаза. По запаху почувствовал, что подошла мама и долго стояла над ним, потом наклонилась – может быть, хотела поцеловать, но не поцеловала, а, тяжело вздохнув, ушла, а он вдруг подумал: "Она меня совсем не любит
– просто делает вид. Она любит тех своих детей и Антона Степановича, а меня – нет!" – задохнулся, заплакал и так и заснул весь в слезах.