Сама трасса была на большем протяжении грунтовая, типа "стиральная доска", и лишь только в некоторых местах заасфальтированная. Асфальт был положен главным образом в деревнях, но такого жуткого качества, что, как сказал водитель: "Лучше бы уж вовсе не клали!" Трассу, видно, иногда ремонтировали, но весь ремонт заключался лишь в том, что на выбоину в асфальте раз в десять лет накладывали пришлепку, которая торчала над дорогой, как шляпка гриба и нещадно подбрасывала проходящие автомобили. Машины теряли частично как груз, так и собственные части, поэтому на обочине валялось много всякого, а из одного грузовика видать разом выскочили сразу два ящика пустых бутылок. По грунтовке изредка пускали грейдер, но этого хватало не более чем на месяц.
Дальше Хрючинска, если верить карте, шла дорога на Курлов, однако
Шахов по ней никогда не ездил, и никто из его знакомых тоже не ездил. И была ли такая дорога в действительности – было неизвестно.
Шахов, немало поездивший по нашей необъятной Родине не раз сталкивался ситуацией, когда по карте автомобильная дорога есть, а в реальности дорога вроде тоже существует, но никак уж не автомобильная. Говорят, точно такая дорога и вела из Хрючинска до городка Курлова. Предполагали, что в скором будущем все население
Курлова вымрет от наркомании и связанных с ней гепатита С и СПИДа, и туда будут заселяться другие народы. Сейчас же эта была очень опасная территория. Нечто типа Чернобыльской зоны, только в социальном аспекте. Главный областной нарколог на совещании, когда его спросили, что же делать, только напустил туману, шпаря медицинскими терминами. Губернатор помотал головой и спросил его прямо: "Я, знаете, ничего не понял. Доктор, скажите просто, что можно сделать?" Тот снова стал говорить о бесплатных одноразовых шприцах, но конечный вывод был в том, что излечения от наркомании на настоящее время не существует, тем более, если человек сам этого не хочет. А, кроме того, на это требуется очень много денег и это теперь тоже отдельный медицинский бизнес. Нередко человек, казалось бы, излечившийся, начинает много пить или курить, чтобы хоть как-то себя задурманить. Шахов как-то в Петербурге ночью подвез на своей машине одного такого парня. По дороге парень сообщил, что только что вышел из клиники по лечению от наркомании, а сейчас ему надо съездить в одно место, чтобы срочно ширнуться. Они приехали в какой-то темный район. Парень, оставив в залог сумку в машине, вышел, стукнул в окошко на первом этаже, что-то сказал, потом зашел в дом. Минут через пятнадцать из подъезда вышел какой-то незнакомый парень, расплатился с Шаховым и забрал сумку.
В одной знакомой Шахову питерской семье ценой невероятных усилий сына вроде бы вылечили, и мать хотела его срочно женить, чтобы хоть какой-то был присмотр, смена круга общения. Появилась очень хорошая девочка, которая действительной полюбила парня. Мама была очень довольна, но от девочки и от ее родителей информацию о прежних пагубных пристрастиях сына скрыла. Поначалу все шло вроде как очень хорошо, но однажды она сама приехала к ним домой, потому что несколько уже дней не могла до них дозвониться. Дверь в квартиру была не заперта. В квартире стояла грязь и вонь. На столе в комнате лежали шприцы, грязная посуда. Оба, сын и невестка, лежали на диване в совершенно невменяемом состоянии. Позже мать всегда ощущала свою вину перед родителями невестки. Она даже представила, как он чуть не насильно закатал жене рукав, наложил жгут и ввел в вену иглу.
Впрочем, не исключено, что это она сама, увидев, как он снова начинает тонуть, решила погибнуть вместе с ним. Получилось, что она, мать, сама убила ее, пытаясь вытащить своего сына. Вина матери была очевидна, но осуждать ее сложно – ведь она была только мать, которая любыми средствами пыталась вытащить своего ребенка из этой страшной трясины и до конца верила, что это возможно.
В Любимове с наркотиками поначалу боролась местная группировка бандитов-"спортсменов", которые по какому-то своему спортивному принципу решили не пускать наркотики в свой родной город. Любая торговля наркотой в Любимове была запрещена под угрозой жестокого наказания. Как раз тогда показательно и подожгли дом цыган, традиционно круглосуточно продававших сначала водку, а с наступлением новых времен переключившихся на героин. Возможно, в этом у бандитов было просто чувство самосохранения. Разрешить продавать тяжелые наркотики было бы все равно, что впустить в город чуму и надеяться не заболеть самим. Известно, что крупные наркогрупировки вели с ними безуспешные переговоры, чтобы все-таки торговать и платить им долю. Спортсмены на это не соглашались и в один момент куда-то все исчезли. Тут же пошли слухи о какой-то грандиозной бандитской "стрелке" в районе больших песчаных карьеров, где всех спортсменов будто бы перебили, как зайцев, а потом там же рядом на кирпичном заводе и сожгли. Однако ни одного реального живого свидетеля этого дела в ходе расследования обнаружено не было.
Ну, исчезли и исчезли. А, учитывая, что время было кризисное, все постоянно менялось, то за всеми делами как-то особенно этой перемены и не заметили. Кому-то из предпринимателей даже удалось перескочить под милицейскую "крышу", которая казалось тогда более стабильной.
Хомяков как-то рассказывал о том периоде так: "Каждый месяц в определенный день приезжал некий Вадик, получал свои деньги – десять процентов с выручки – и уезжал. У меня был номер некоего мобильного телефона куда можно звонить, если возникнуть какие-то проблемы, но я практически ни разу им и не пользовался. Нет, вру, однажды к нам привязалась санэпидстанция, просто достала. Впилась как клещ и ни в какую! Приехала здоровенная жирная тетка и говорит: "Я вас закрою!"
То ли деньги ей понадобились больше, чем я предлагал, то ли что другое – может быть, наше помещение кому-то понадобилось и действовала она по заказу. Танюха как раз в это время рожала в нашем роддоме, полном тараканов, рассказывала: ребенка разворачивают, чтобы кормить – тараканы разбегаются во все стороны! И где была СЭС?
Я ей говорю, той тетке: "Скажите, сколько вам нужно?" Она категорически "нет" и нет. Короче, лицензия зависла. Тут как раз приехал Вадик, получает очередные бабки, спрашивает, как обычно:
"Как дела? Есть ли проблемы?" Я отвечаю, что проблемы есть: СЭС хочет закрыть магазин. Он только записал, как зовут врача, кивнул, уехал. Больше та тетка не приезжала, и я ее больше у себя никогда не видел. Я думаю, что с ней просто поговорили или напрямую, или через начальника – что проще всего – типа "эту точку не трогать – она наша". И справку я тогда получили без проблем, заплатили, конечно, какие-то деньги. Они и сейчас приезжают, всегда начисляют какой-нибудь штраф – а как без этого, им ведь надо на что-то жить и наверх отдавать. Так вот, Вадик так ездил, наверно, пару лет, а потом однажды не приехал. И телефон не отвечает. Тогда я договорился об охране с милицией. То же самое: в определенный день приезжает человек, и я передаю ему деньги, и также у меня лежат номера мобильного только с другими именами. Мне так спокойнее. Кстати, однажды я воспользовался телефоном. У нашего магазина бабки стали с рук торговать всякой дрянью. Я позвонил, пришел участковый и разогнал их. Участковому, конечно, пришлось немного дать. А помнишь, в нашем детстве был такой милиционер дядя Ваня Турков? Вот тот был настоящий шериф! Ездил по городу на мотоцикле "Урал" с люлькой. Всех и все в городе знал. Нас, помнишь, из монастыря тогда гонял?
Наконец, подъехали к теткиному дому, Павел загнал машину во двор, занес сумку с вещами в квартиру, и все трое пошли в пивную, которая называлось "У Фомы"
Глава 2.Впивной "УФомы"
Народу в пивной в этот час находилось немного, так как пить пиво было, в общем-то, еще рановато – полдвенадцатого. Основной люд тут, видимо, собирался к вечеру. Обстановка пивной была самая что ни на есть стандартная, включая подвешенный к потолку на кронштейне телевизор, чтобы можно было заодно и футбол посмотреть, поболеть всем вместе. В это время дня он работал без звука, показывая чьи-то скитания по пустыне на канале "Дискавери". Сели в углу, ближе к окну. Заняли целый длинный стол из толстых досок – как в старых пивных – вдруг кто еще придет. Пока же уселись втроем.
Принесли пива. Павел отхлебнул, причмокнул:
– Пиво-то какое хорошее! Откуда?
– Из Н. Там варят. Уж не знаю, правда, из чего! – сказал Хомяков.
– Каземя там на пивзаводе работал, рассказывал, что якобы какой-то особый дореволюционный рецепт, но мне кажется, что главное
– это вода! Там очень хорошая вода! Ее и просто так пить приятно.
Помнишь Каземю-то?
– Помню, конечно. Только трезвым его никогда не видел…
– Он умер пару лет назад. Конец его был ужасен. Будучи вдребезги пьяным, во время работы на том самом пивзаводе он упал в цистерну с квасом, утонул и пролежал там чуть ли не с неделю, и много людей этим квасом отравилось. Было страшное ЧП, однако правду народу не сказали, а сообщили, что просто попалась некачественная закваска.
Вообще там, в Н., на таких предприятиях чуть не все ходят в сосиску пьяные, я вот сам недавно в тамошней колбасе окурок нашел!
– А куда санэпидстанция смотрит? – спросил с удивлением Павел.
– Я же тебе говорил: СЭС смотрит только в свой карман! То-то ты с ней дела не имел! – яростно ответил Хомяков, видно для него это было наболевшее.
Кто-то громко и назойливо бубнил за соседним столиком, Павел обернулся – оказалось, это был тщедушный подвыпивший паренек, который говорил какому-то плешивому дядьке:
– Я толстые трубы варить не могу, а кузовню – могу. Я в армии этим гребанным шакалам-офицерам их машины варил! – Впрочем, вид у парня был несерьезный. Таких в армии обычно не любят и шпыняют.