— А не рановато тебе будет?
— Ага… — Барышня подняла обе руки и поправила волосы, от чего одеяло сползло и обнажило ее до пояса. — Как в постель меня тащить, так, значит, я уже взрослая. А курить мне, выходит, рановато. Так?
— Да я не в том смысле. — Взгляд Петра невольно задержался на небольшом, но уже вполне развитом бюсте с розовыми кругами вокруг алых сосков. — Утро еще. Ты бы хоть позавтракала сперва, что ли. А то только глаза раскрыла и сразу…
— Я утром никогда не ем. Только кофе.
— Ну так кофе себе свари.
— Ле-ень… — Безымянная гостья зажмурилась и сладко потянулась всем телом. — Поухаживайте за мной, дяденька, а? А то ведь все, только обещаетесь. Надавали авансов бедной девушке, а сами…
— А сам — что?
— Я ждала-ждала, пошла взглянуть, а вы в ванной заснули. Я воду выпустила, но… вон вы большой какой и тяжелый, мне же вас не сдвину гь. И не разбудить. Я тут в шкафу одеяло нашла, укрыла. И осталась в одиночестве. Я бы так, вообще-то, и дома могла.
— А… это… про волыну в грязном белье?
— Так я же вам в ванной раздеваться помогала. Вы при мне ее туда и бросили. И ботинки еще хотели засунуть. Я не позволила. А в такси вроде трезвый еще совсем был… Ну почти.
Петр подошел к стоящей возле изголовья кровати тумбочке, погасил в пепельнице окурок, достал из кармана халата пачку и задумчиво вынул из нее новую сигарету.
— И мне, — протянула руку девушка.
— На. — Он протянул ей пачку и, откинув мелодично динькнувшую крышку «Зиппы», чиркнул колесом зажигалки.
Держа чуть припухшими со сна губами сигарету, девушка потянулась к огню, и Волков скользнул взглядом по изящным линиям обнаженного юного тела.
— Слушай, — сказал он, — а… мы что… короче, вступили с тобой в какие-то договорные отношения?
— Как это? — сморщив нос, она подняла на него глаза.
— Ну…
— А-а… в этом смысле. А ты что, на самом деле, что ли, ничего не помнишь?
— Что ж я, по-твоему, придуриваюсь?
— Да нет, не похоже. В общем, я не проститутка. Если ты об этом. Ко мне там, в клубе, хмырь один клеился. Душный такой, весь та-акой на-а ра-аспа-альцовке… баксы веером — крутой, короче. Я на тебя в этот момент взглянула нечаяно, ну… ты подошел, взял меня молча за руку и привел за ваш столик. А на него, на хмыря этого, так посмотрел… я подумала, ты его убить хочешь.
— Хотел бы, убил. Значит, не хотел.
— Ага. Только он сразу слинял куда-то.
— А потом?
— Выпивали. Разговаривали. Друзья твои, эти двое, смешные очень. Особенно тот, который с бородой. Он из Москвы?
— Из Москвы.
— А он кто?
— А что?
— Да он мне Исаакиевский собор подарил. Мы мимо на такси проезжали, он и говорит: «Нравится? Это я построил. Дарю! Делай с ним что хочешь».
— А куда это вы с ним ехали?
— Здрас-сте… Да мы все вместе ехали. Я у тебя, между прочим, на коленях в это время сидела.
— Иди ты? — Петр стряхнул пепел в пепельницу.
— Ну надо же… А я-то еще удивлялась, что ты столько при мне уже выпил, а все трезвый.
— Далее излагай.
— Ну вот, — она сделала затяжку, — сначала мы там, в клубе, сидели. Вчетвером. Я, ты и двое этих твоих друзей. Один Саша, высокий такой, с усами, а другой Андрей Иваныч, из Москвы. А почему вы его — Андрей Иваныч зовете? Он же не старше вас, только бородатый.
— Ну…Андрей Иваныч, и все. Зовут его так. С детского сада. Он там воспитательнице так представился. С тех пор и зовут.
— А тебя — Волчара.
— Ты это… давай, знаешь… кому Волчара, а кому и Петр Сергеич.
— А ты и правда на волка похож. На крупного.
— Чем это, интересно узнать, я похож?
— Глазами.
— Да?
— Ага. Сразу видно.
— Ну, и потом что было?
— А потом этот ваш Андрей Иваныч ка-ак заоре-ет… Я думала, нас всех сразу свинтят, к нам же секьюрити тут же подлетели.