Утром среди отдыхающих мгновенно распространился тревожный слух: у причала подрались "базарские" братки из Усть-Каменогорска с чеченами. Дрались из-за какой-то молоденькой усткаманьской проститутки, которую привезли с собой "базарские", в числе прочих, надеясь здесь "оттянуться" комфортом. Но на эту девицу "положил глаз" кто-то из чеченцев. Нет, он не стал к ней в наглую приставать, он втихаря предложил ей денег. Та не отказалась его "обслужить". Про то прознали "базарские", и решили проучить как "предательницу", нашедшую подработку, так сказать "по совместительству", а заодно и "клиента". Их "застукали" в каком-то помещении на дебаркадере причала. "Базарские" были поддатые, и оторвав друг от друга "сладкую парочку" стали их нещадно избивать… Чеченцу удалось вырваться, но он быстро вернулся уже с подмогой. Впрочем, массовой драки не случилось. Охрана санатория ее вовремя пресекла. Больше всех пострадала девица, ставшая причиной всего сыр-бора. Ее госпитализировали с переломами ребер и сотрясением мозга. "Кавалер" отделался разбитой физиономией. Конечно, на том инцидент исчерпан не был. К полудню понаехала полиция и следователи… А чуть позже к Сергею, загоравшему с Любой на пляже, неслышно, по-кошачьи, подошел Вахид:
- Отойдем, пошептаться надо…
Когда Сергей, спешно натянув майку, поспешил вслед за Вахидом к границе песчаного пляжа, провожаемый любопытнейшими взглядами… Здесь вполголоса и осматриваясь по сторонам чеченец поведал:
- Попрощаться пришел… Мы через час уезжаем.
- Это из-за вчерашнего?- догадался Сергей.
- Да… Тут разбирательство началось, нам лучше свалить на всякий случай,- пояснил Вахид.
- А говорил, что вы ничего и никого не боитесь,- как-то само-собой с языка Сергеея сорвалась язвительная реплика.
- Мы и не боимся. Наши хоть сейчас готовы идти с "базарскими" драться. И если бы на нас наехали в каком-нибудь калбитском районе, я бы сам их и повел. Но здесь русский район, а я с русскими ссориться не хочу, ни с кем, ни с братками, ни с ментами,- опять же как гвоздь в доску забил Вахид.
Сергею стало неудобно за свою язвительность:
- Извини… Жаль, мне кажется нам еще было о чем поговорить.
- Конечно… мне тоже жаль. Я ведь так как с тобой со своими ни с кем говорить не могу. Меня даже старики, что всю жизнь при советской власти прожили, многие не понимают. Но я уверен, что прав, нам с вами необходимо прийти к согласию. Как ты думаешь, Серега?- неожиданно как-то по свойски, едва ли не с надеждой спросил чеченец.
- Не знаю Вахид… Могу лишь от себя сказать. После разговоров с тобой, я по иному стал воспринимать чеченцев. Ведь раньше… ну как тебе…- Сергей замолчал не находя слов, но Вахид поспешил ему на помощь
- Не надо друг, не объясняй, я все понимаю, и рад, что ты меня выслушал и понял… Счастья тебе и твоей семье, удачи. Прощай,- он протянул руку…
После того, как "Голубой" покинули чеченцы, а вслед за ними устькаманская братва, обстановка в санатории стала более чем спокойной и все отдыхающие в том числе и супруги Коростелевы уже безо всяких помех предавались отдыху. Наконец-то они смогли отправиться в долгожданный "круиз" на паруснике и обозреть все Бухтарминское водохранилище. Сергей думал, что оно примерно тех же размеров, что и хорошо ему знакомое Обское. Там можно было заплыть туда, откуда не видно берегов, по нему плавали многочисленные яхты с разноцветными, замысловатой конфигурации парусами. Но там, перегороженная под Новосибирском Обь, разлилась по степной равнине, а здесь в горах, воде просто некуда разлиться, ибо ее "теснят немые громады". Потому берег здесь был виден отовсюду, даже в самом широком месте ширина водохранилища не превышала восьми-десяти километров. Зато берега очень живописные: сопки, поросшие соснами и кустарником, среди которого преобладал шиповник. С окрестных гор в водохранилище стекало множество речушек. В устьях некоторых из них располагались турбазы. Там тоже сдавались домики с тем же "джентельменским" набором услуг. Напротив "Голубого", на противоположном берегу водохранилища в заливе "Аюда", располагалась одноименная турбаза, зажатая меж двух отвесных сопок. На том же берегу, что и "Голубой" километрах в десяти, за поселком "Октябрьский", где когда-то до образования водохранилища в Иртыш впадала горная река Бухтарма располагалась турбаза "Алтайская бухта"… Турбазы, конечно, были много меньше "Голубого" по "вместительности", и естественно еще менее комфортабельны. Те не менее, каждое лето на берегу этого "моря" отдыхало в совокупности до ста тысяч человек, причем до трех четвертей приезжало из России. Туристский бизнес, это одна из немногих отраслей, что позволяла выжить в постсоветский период местному населению. Все остальное: промышленные предприятия, бывшие совхозы и колхозы- все хозяйственные субъекты или "стояли", или еле сводили концы с концами.
Вода в водохранилище была средней температуры, теплее чем в Катуни, но с "Обским морем" не сравнить, холоднее. Причем вдали от берегов она оказалась теплее, чем в "Голубом заливе". Когда на парусники вышли на середину водохранилища, капитан объявил: кто хочет искупаться в теплой воде, ныряйте прямо с палубы. Сергей с Любой заранее знали об этой "услуге" и потому взяли с собой купальные принадлежности. Когда нырнули… и в самом деле здесь вода была градуса на два-три теплее чем в заливе.
В процессе "круиза" который продолжался более шести часов, причаливали к различным пристаням и общались с местными. Они охотно вступали в контакт и в разговорах, через нарочито-напускную веселость постоянно ощущалась какая-то особая, слышимая не ухом, а каким-то внутренним нервно-ментальным органом, что бывает только при общении людей одной нации… То было нечто подобное неслышимому стону, стону от безысходности. Казалось они все не знали зачем живут, и в этой безысходности как за соломинку цеплялись за мифологическую надежду, что Рудный Алтай, как часто именовали Восточно-Казахстанскую область, вернут в Россию. Здешние русские в отличие от тех, что в Прибалтике "вцепились" в более высокий чем в России уровень жизни и бытовой культуры, и тех, кто в Средней Азии и Закавказье встали "раком" перед "коренными" всячески перед ними лебезя и унижаясь… Нет, эти не имели, ни обеспеченной жизни, но и перед новой титульной нацией в "согнутое" положение не становились. Они оставались до конца русскими, пожалуй даже став после развала Союза еще более русскими, чем были до того, чем русские живущие в России. Они все без исключения хотели в Россию… но только со своей землей, которую обустраивали не одно поколение их предков. В разговорах они почти не жаловались, только "эзоповым языком" констатировали, что на своей земле стали после девяносто второго года людьми второго сорта, что их просто пропили тогда в Беловежской пуще. Говорили и то что область, бывшая в советские времена процветающей, в основном за счет своей развитой горнодобывающей промышленности и цветной металлургии… Сейчас область влачила жалкое существование. И все это было наглядно отображено в виде безжизненных больших и малых предприятий, зияющих пустыми окнами многоквартирных домов в расположенных вдоль побережья городах и рабочих поселках: Серебрянске, Новой Бухтарме, Октябрьском, Первомайском. Апофеозом общения с местными жителями стал вопрос, заданный на причале поселка Октябрьский, мальчиком лет двенадцати, удившему рыбу прямо с дебаркадера. Когда Сергей поинтересовался у него, как улов, маленький рыбак, кивнув на ведерко, в котором плескалось несколько небольших окушков, поднял все те же "стонущие" глаза и спросил:
- Дядя, вы из России?... Скажите, там русским нормально жить?...
Благодаря расследованию, "завертевшемуся" вокруг побитой устькаманьской проститутки из "Голубого" убрались не только чеченцы, но и "базарские". Таким образом в отсутствии "крутых" для мирного отдыхающего народа настала настоящая "лафа". Ходи в чем хочешь, куда хочешь, никто к тебе не привяжется, не пристанет, не обидит, не ограбит, ни днем, ни ночью, ни на дискотеке, нигде, даже если ты упал и валяешься пьяным. Все категории смирных отдыхающих использовали создавшуюся благоприятную обстановку в своих интересах. Обычно отдыхающих сразу предупреждали, что подвыпивших, и тем более сильно пьяных, почти наверняка ограбят, что заставляло любителей "поддать", предаваться своей радости в номерах или домиках. Сейчас выпивохи почувствовав свободу, пили и падали "где хотели", и в кафе, и на пляже, и даже в лесу. Теперь уже администрация предупреждала, чтобы не пили по укромным углам и в лесу – ночи были довольно прохладные и незамеченный пьяница мог запросто замерзнуть. Как будто "с цепи сорвались" любительницы загорать "топлесс", то есть без бюстгальтеров. Говорили, что отдельные дамы и до того на пляже их снимали, но чеченцы настолько бурно на это реагировали, подсаживались, делали недвусмысленные намеки, даже не обращая внимание на сопровождающих дам мужчин, в том числе и мужей… После ряда, возникших на этой почве инцидентов, любительницы излишне обнажать свои прелести, были вынуждены от оного воздерживаться. Сейчас же, почувствовав себя в безопасности, они сразу же вновь поснимали бюстгальтеры. Таковых оказалось не так уж мало. Причем, если сначала "разделись" в основном молоденькие девушки, то дня через два к ним смело присоединились и тридцатилетние, и даже кому было уже за сорок – "мода" распространялась как моровое поветрие.
Люба, вертя головой во все стороны, регулярно отслеживала этих, как она их называла, "сисечниц", не забывая строго следить, смотрит ли на них муж. И если перехватывала его взгляд, тут же начинала шипеть как потревоженная змея:
- Что уставился… чего увидел? Там смотреть-то не на что, первый номер, самое большее второй…- Или – Куда глазеешь?... Не ее это грудь… силикон закачала, не видишь, что ли как ее раздуло. Нормальной груди, что ли не видел?