Рассказ раскисал сообразно весенней распутице, и Люсино лицо дробилось и плавало в лужах, и чтец вылавливал его из луж, сомкнув ладони, но лицо проливалось сквозь пальцы… Холодные ветры реализма положили конец безобразию. Они подморозили рассказ. Взошла луна с профилем Конст. Леонтьева. Тогда Люся спросила:
- Кого вы больше любите: собак или кошек?
Рука чтеца гладила Люсино запястье. Люся принимала ласку с вялой покорностью.
- Вообще-то, - сказал чтец, разочарованный этой покорностью, - мне нравятся жирафы. Да, пожалуй, жирафы…
Какой-то незнакомый мужчина подошел к их столику и выразил желание поцеловать чтеца в губы. Незнакомец думал, что чтец согласится, но чтец отказался наотрез. Незнакомый мужчина размахнулся, дабы ударить обидчика, свет погас, что в знаковой системе общепита - разлука, дальняя дорога, бой часов, когда же - вспыхнул, незнакомый мужчина исчез. Чтец заглянул под скатерть, не там ли спрятался незнакомый мужчина, но под скатертью были черные кримпленовые ноги, да еще скомканная салфетка, а незнакомца не было.
- Нет, жирафы не в счет, - сказала Люся. Она взглянула на чтеца - тот обомлел.
- Видите ли, Люся… - сказал чтец, стыдясь за жирафов, - вы - прекрасны!
Люся фыркнула в тарелку.
- Не спорьте! - воскликнул чтец. - Что делать, если мне… Нет, собаки мне попадались: бульдоги, пудели, таксы, много такс. Но кошек я не видел, не довелось… так случилось.
- Врете! - вырвалось у Люси. - Кошек в каждом городе навалом!
Официанты стали выносить пьяных; пьяные немного бузили у них на руках.
- Что из того, что навалом… - вздохнул чтец.
Чтец спохватился, замахал руками, стал извиняться и сказал, что кошек видел, что соврал, что не видел, что ему неловко, что соврал, и кошек он - больше, да, больше, чем собак, хотя собаки тоже - ничего, в них тоже, знаете ли… ну, взять, к примеру, пасть…
- Я так и знала! - с облегчением воскликнула Люся. - Так и знала, что кошек вы - больше, чем собак… Хотите, я вам открою секрет?
- Хочу, - шепнул чтец черным бархатным шепотом.
- Я собираю открытки с кошками.
СКАЖИ, АРТИСТ, ТОЛЬКО ЧЕСТНО, СКОЛЬКО ТЫ ПОЛУЧИШЬ ЗА СВОЙ КОНЦЕРТ? - Чтец посмотрел в зал. Зал пахнул шоколадной конфетой. Его разглядывали в морской бинокль. Чтец этого не любил. Когда он развернул записку, задний ряд раскатисто хохотнул, и вслед за хохотом раздался пронзительный девичий визг, это был радостный визг освобожденного тела. Это Наташке лифчик расстегнули, - объяснила позднее Люся. - А Наташка у нас, знаешь, какая? В баскетбол играет!
- И большая у тебя коллекция?
Люся с ужасом посмотрела на чтеца - они стояли в очереди к гардеробщику, неловкому в своих телодвижениях.
- Там хрыч… - упавшим голосом сказала Люся.
- Какой еще хрыч? - оглянулся чтец.
Оказалось, что в очереди стоит преподаватель медучилища имени Клары Цеткин, который однажды при всех назвал Люсю тупой. Зато Хрыча иначе, чем Хрычом, никто не звал, и Хрыч это знал - и ненавидел, и носил длиннющий галстук - почти до колен. Розовый, в голубой горошек.
- Ерунда, - сказал чтец, смерив Хрыча глазом. - Он ничего не понимает и не видит.
Но Люся как зачарованная глядела на Хрыча, и Хрыч сказал, мелко дрожа лицом:
- Я все вижу, Петрищева! Я все вижу!
Галстук укоризненно ходил, точно маятник.
- Вы обознались! - подступил к нему чтец с угрозой. - Это моя жена - певица Галина Вишневская. Какая еще Петрищева! Извольте лучше смотреть!
Хрыч - человек невысокий и, кажется, не борец - опасливо покосился на чтеца.
- Беру слова обратно, - примирительно сказал он.
- Вот это по-мужски, - похвалил его чтец, и они с Хрычом обменялись затянувшимся рукопожатием, после чего Хрыч предложил ему папиросу. Чтец сунул папиросу в рот, но от огня отказался.
- Мне всюду мерещатся мои ученицы, - пожаловался Хрыч. - Даже дома, бывает, сижу, ем, а они пищат из-под холодильника. Или ложусь в постель - а они тут как тут и дергают за трусы, донимают. Я против них веник завел, отмахиваюсь, а они все за трусы, понимаете, даже обидно. Нехорошие такие девушки.
На улице было ветрено и сыро. Чтец поднял воротник плаща; от ветра ныли уши. Большие грязные куски льда сочились грязью. Бился и ухал призыв.
- Когда же наконец потеплеет? - рассвирепел чтец.
Люся обожала чтеца за победу над Хрычом и шла задумчивая. Чтец совсем разленился и склонялся к тому, чтоб поспать. Его пугали дальние проводы…
Вставал вопрос: куда их деть? Общежитие не годилось. Что до гостиницы, то там заправляли администраторы, коридорные - и ежели слукавить, волею автора преодолеть рутинную заповедь, рассказ получит фантастический оттенок, насторожит недоверчивого читателя, который, усомнившись раз, дальше не верит уже ничему. Так что пришлось - в угоду читателю - переселять чтеца на первый этаж, предоставлять одноместный номер, распахивать окно и рисовать пейзаж пустынного двора, и впихивать в окно грузную героиню, подсаживать ее - чтец закряхтел, налился кровью, - ну! - Люся заехала чтецу сапогом по щеке - и оказалась в комнате. И вот она в кресле; на столике разводы от стаканов, чтец споласкивает два стакана в ванной, которая придумана не зря, а тот командированный, что ближе к утру ломился в дверь, обнаружив полоску света под дверью, остался не у дел, в черновике. Места ему не нашлось - рассказ пошел другим путем, минуя командированного.
- Да, - сказал чтец, разливая дагестанский коньячок, - можно сказать: приключение.
Люся сбросила куртку. Опять две кучерявые женщины пели у нее над сердцем.
- Как же ты здорово отшил Хрыча! - не могла успокоиться.
Чтец занавесил окно, тяжело опустился в соседнее кресло.
- Пьем?
Выпили.
- Да… - сказал чтец. - Медучилище… Ты трупы видела?
- Видела, - сказала Люся.
- Ну и как: страшно?
- Не знаю, - сказала Люся.
Чтец тоскливо посмотрел на кровать, не представляя себе продолжения.
- А ты сам можешь сочинять стихи? - спросила Люся.
- Мы с Наташей ходим парой, - сочинил чтец. - Мы с Наташей санитары.
Люся догадалась, что чтец шутит, и радостно захихикала. Лицо у нее при этом стало толще. Чтец не знал, что еще сказать, и сказал:
- Ну, ладно, пора спать.
- Я пойду, - встрепенулась Люся.
- Куда ты пойдешь? - Дежурную грубость фразы оценит сведущий читатель; над ней всплакнет иная читательница (из наиболее чувствительных).
Чтец встал, нетвердыми шагами подошел к Люсе и потрогал ее за обветренную щеку.
- Сколько тебе лет?
- Пятнадцать.
Чтец думал, что ее ответ несколько ободрит и утешит его, но утешения не наступало. Он признался, что заигрался, что зацепиться не за что, признался он себе.
- Ну ладно, - сказал чтец и неудачно чмокнул Люсю в нос вместо рта. Нос был холодный и какой-то пластилиновый, что ли.
- Ты - прелесть, - сказал чтец не слишком уверенным голосом.
- Пусти меня, мне плохо! - взмолилась Люся, отпихивая чтеца. Чтец придавил ее, вжал в кресло, целуя.
- А мне, - вдруг разозлился чтец, - хорошо? Хорошо, думаешь? Хорошо?
- Пусти… - отбивалась Люся. - Пусти!
- Не пущу, - мрачно отвечал чтец. - Да что это ты? - удивился он. - Что?
Люся глотнула, дернулась - и сдалась. Горячий и сильный поток сразил чтеца, ударил ему в лицо, залепил нос, глаза. Чтец замер в ужасной догадке. Чтец с размаху сел на пол, продирая глаза. Низко перегнувшись через подлокотник кресла, Люся уперлась руками в пол и клокотала, как большая птица. Давясь, чтец опрометью кинулся в ванную, пустил воду, сунул голову под кран. Он долго фыркал, отплевывался, отмывался, чертыхался. Затем, насухо вытершись полотенцем, осторожно заглянул в зеркало. В зеркале изобразилось полнейшее смятение черт. Чтец с интересом рассмотрел застывшую маску смятения - и маску разорвал беззвучный чистый смех.
- Осчастливил… - фыркал чтец, - осчастливил…
Он вышел в комнату. Люся по-прежнему стояла на руках, боясь пошевелиться. Чтец распахнул окно и подошел к ней, светлый от радости.
- Ну, все бывает, - сказал он, поглаживая Люсю по голове. Он помог ей подняться и повел в ванную. Она едва шла, бормоча невнятные слова, но в ванной сказала зло и отчетливо:
- Не хочу в милицию!
Чтец вытер ей лицо холодным мокрым полотенцем и сказал совсем по-человечески:
- Вот что, Люся. Ты сейчас помоешься, а потом ляжешь спать. Мы с тобой оба сильно устали.
Она посмотрела на него и заплакала.
- Перестань, - скомандовал он. - Залезай в ванну. Раздевайся и залезай.
- Ты меня очень ненавидишь?
Тогда чтец наговорил ей много хороших, ласковых слов и ушел, прикрыв дверь. Из чемодана он достал старенькую застиранную ковбойку, покрутил в руках и метнул к Люсиному креслу. Он снова давился, и пот выступал на лбу, стекал к подбородку, но мужество не оставляло его. Он заходил в ванную споласкивать ковбойку, и Люся вымученно улыбалась ему из воды.
- Не смотрю, не смотрю, - ворчал он и действительно не смотрел и не видел. Наконец, расстелив постель, он улегся с сигаретой, натянув на себя красивый бежевый свитер, пахнущий лосьоном; окна не закрыл. Внюхавшись в воздух, чтец нашел, что воздух вполне благоприятен и можно спать. Он докурил сигарету и задремал.
Проснулся он от прикосновения Люсиной руки. Она сидела в темноте на краешке кровати и гладила чтеца по волосам.
- Ложись, - улыбнулся ей сонный чтец, двигаясь к стенке, - холодно ведь - простудишься.
- А командированный не придет?
- Дурочка! - улыбнулся чтец. - Он остался в черновике. - Она легла, прижавшись к нему крупным телом.