Особое удивление, даже ажиотаж у обитателей нашего лагеря, вызвала его машина, на которой он приехал из Азовска. Летчики, техники, солдаты - все, кто был свободен, не преминули подойти к ней поближе и осмотреть это чудо техники со всех сторон.
Перед ними был "Мерседес-Бенц", выпуска 1938 года. На такой машине вполне мог гонять Штрилиц, только авто Гуторина, в отличие от автомобиля легендарного разведчика, имело зеленую камуфляжную окраску. Сразу родилось предположение, что прапорщик купил эту машину после съемок какого-нибудь фильма на военную тему.
Я отвел Гуторина в сторону, представился ему и предложил пройти, чтобы показать отведенную комнату. Прапорщик без особых эмоций взял вещи из машины и пошел за мной следом по дорожке к нашему бараку. Оглядев своё новое жилище, Гуторин поставил небольшой чемодан на кровать и произнес:
- Ну, расскажи замполит, чем мне надо будет заниматься.
Я обрисовал ему обстановку, рассказал о некоторых особенностях подготовки аэродрома и о подчиненных ему бойцах роты.
- Всё понятно, - коротко сказал он - а в город как съездить?
- Предупредишь меня, когда тебе будет нужно и на какое время.
- Да вот, сейчас надо. Забыл, понимаешь сигарет купить.
- Ты что, двадцать километров до города будешь мотать? Тут неподалеку село есть, там магазин. Кстати, и я с тобой съезжу - у меня тоже закончились.
Мы пошли к машине, народ возле которой понемногу разошелся. Уже стало довольно темно, но я знал, что некоторые сельские магазинчики работали допоздна, продавая горячительные напитки труженикам села. Двери у машины открывались необычно, не в ту строну, как у современной техники, а наоборот. Не глядя под ноги, я сел на сиденье и только тут обнаружил, что пола в машине практически не было. Виднелась только рама шасси, на которую пришлось примостить свои ноги.
- А куда пол девался-то? - удивленно поинтересовался я.
- Такая досталась, - усмехнулся в рыжие усы Гуторин, - пол не успел приварить.
Он завел мотор сразу, без приключений, чего я в глубине души серьезно опасался. А что еще можно ожидать от такой рухляди?
Мы медленно поехали, и следом за нами тут же поднялось облако пыли уже слабо различимое в сгущающихся сумерках.
- Замполит, посмотрим, на что способна моя старушка? - озорно подмигнул мне Гуторин и нажал на педаль газа.
Его машина, глухо заурчав, мощно рванула вперед и вылетела с грунтовой дроги на шоссе. Позади показались темные "Жигули" седьмой модели. Машина поравнялась с нами и тут же пошла на обгон. Видимо, водитель решил, что ему нечего тащиться за таким тарантасом и этот тазик на колесах следовало немедленно обогнать. Но прапорщик и не думал сдаваться. Его "Мерседес" еще сильнее разогнался и без всякого труда оставил далеко позади себя новейшее изделие тольяттинского завода. Ветер свистел у меня по всему телу, бесцеремонно надувая штанины брюк. Я с ужасом увидел мелькавший внизу серый асфальт и невольно поджал ноги.
- Включить музыку? - Гуторин протянул руку к магнитоле.
- Да, только музыки сейчас и не хватает! - пробормотал я, хватаясь за ручки двери и опасаясь, что на повороте попросту вылечу из кабины.
Оторвавшись от "Жигулей", Гуторин волей-неволей прекратил гонку, и мы поехали помедленнее.
- Как я их сделал? - спросил он.
- Лихо!
- У меня движок от "Волги", - пояснил прапорщик, удовлетворенно глядя на меня.
- Тогда понятно.
Я снова аккуратно поставил ноги на раму, а Гуторин включил автомобильное радио. Шла передача о творчестве композитора Бабаджаняна. Потом Магомаев запел песню "Свадьба" и под его раскатистый голос мы доехали до села.
В некоторых хатах горели огоньки лампочек, а некоторые были совсем темными без хозяев, еще не вернувшихся с полей. Не зря говорят, что полевые работы длятся от зари до зари. В сельмаге у разбитной продавщицы, которой Гуторин подмигнул смеющимся глазом, мы купили сигарет "Ту-134". Пива, к сожалению, не было.
По дороге домой мы разговорились о службе в десантных войсках, где до этого служил прапорщик.
- Сам-то чего ушел из Рязанского училища? - спросил я так, на всякий случай, поскольку Крутов уже рассказал мне причину.
- Домой потянуло, в родные края, - ответил Гуторин, глядя из окна машины на темнеющую степь, проплывавшую мимо, - а если честно, списали по здоровью. Давление высокое, с парашютом прыгать нельзя. Это в десанте один из главных элементов боевой подготовки. Что за десантник, если он не прыгает? Это так, фуфло какое-то. У нас даже штабистов заставляли делать прыжки.
- Слушай, я смотрел наши фильмы про десантуру. Особенно понравился фильм "В зоне особого внимания". Что, точно они такие, какими их показывают - парни с железными яйцами?
- Точно, замполит, не сомневайся! Причем, наши голубые береты американским зеленым еще фору дадут как два пальца обоссать, - рассмеялся Гуторин.
- Брось трепаться, этого никто не знает! - усомнился я. - Вы что, проводили десантную спаратакиаду?
- Где бы её провели, особенно после прошлогоднего сентября?
И без прапорщика я знал, что южнокорейский "Боинг", сбитый осенью прошлого года, послужил еще одной причиной обострения отношений между СССР и США. Рейган даже нас назвал "империей зла". Будто они - империя добра!
Гуторин, в это время, продолжал:
- И все-таки мы проверили кто из нас настоящий десантник. Получилось чисто случайно. Как-то привезли группу "мобутовецв" для обучения откуда-то из Африки, кажется из Анголы. Среди них был один здоровый такой негр-амбал. Всё время хвалился, что служил в зеленых беретах, на всех смотрел свысока. Ну, мы и решили проверить, чья школа лучше.
- И как, проверили?
- Наша лучше, по всем статьям. Только руку негру сломали, пришлось его лечить. Да ничего, он на нас не был в обиде. Зато мы научили его пить водку с пивом!
- Уж на это вы мастера, - засмеялся я, - чему-чему, а этому вы кого хотите, научите.
- Так что товарищ старший лейтенант, - тряхнул казацким чубом прапорщик, - подходи попозже вечером, после отбоя, я проставляюсь по случаю прибытия к новому месту службы.
- Посмотрю, как будет со временем, - ответил я, помня о свидании с Илоной.
Мы подъехали по дороге поближе к казарме и встали у деревьев. Позади оседала пыль, поднятая колесами мерседеса штрилицовских времен.
- Балдежная у тебя машина, - выдал я напоследок комплимент Гоуторину, - но, знаешь, бабцов здесь возить будет сложно. Могут вывалиться на дорогу в самый ответственный момент.
- На неделе устраним, замполит, - ответил Гуторин, закрывая за мной дверцу, - если сварка есть, то железо найдем.
Глава 7
В тусклом свете ночного освещения я увидел возле одного из летных бараков фигуру Волчатникова. Он сидел на скамейке у стены здания вместе с Илоной и о чём-то негромко разговаривал. Я почувствовал, как в груди шевельнулось чувство похожее на ревность или, скорее, досаду, причем, это чувство было обращено более к Илоне, чем к Волчатникову. Как будто именно она мешала мне подойти и поговорить с комэской. Наверное, потому, что внимание, которое тот мог уделить мне, он уделял сейчас девушке. С другой стороны, я ведь шел к Илоне, а не к Волчатникову.
Эта внутренняя раздвоенность начинала меня раздражать. "Может она ему нравится? - подумал я, - судя по тому, как он на неё смотрит…"
Мне она тоже нравилась, но не настолько. Что же делать? Уговорить Илону переспать с Волчатниковым, а потом вдвоем быть её любовниками одновременно? В полку были такие деятели - выбирали какую-нибудь девушку - телефонистку или планшетистку, а потом по очереди с ней спали. Мы смеялись над ними и называли "молочными братьями". Не знаю, откуда появилось такое название.
Мне стало грустно. Я посмотрел вверх и увидел бесконечное множество звёзд на темнеющем небе. На западе облака, подсвеченные снизу заходившим за горизонт солнцем, окрасились в молочно-розовый цвет. На ум сами собой пришли строфы Анненского. Они точно передавали моё настроение:
"Пережиты ли тяжкие проводы,
Иль в глаза мне глядят неизбежные,
Как тогда вы мне кажетесь молоды,
Облака, мои лебеди нежные!Те не снятся ушедшие грозы вам,
Всё бы в небе вам плавать и нежится,
Только под вечер в облаке розовом
Будто девичье сердце забрезжится…"
Я не пошел к Илоне.
Незачем мешать - пусть поговорит с Волчатниковым и, может, тому станет легче. Пойду к ней позже. Не пошел я на гулянку и к Гуторину. Из его комнаты слышался громкий шум, какой бывает во время таких сборищ. Пьяные разговоры, ненужные откровения, ни к чему не обязывающие заверения в дружбе - всё это было до боли знакомо и смертельно надоело. На следующее утро никто ничего не помнит, все клятвы по боку, каждый сам по себе.
Илона, как она и говорила у столовой, была одна в своей комнате в женском бараке. Я чувствовал, что она ждала меня. Причем, это не выражалось в каких-то особых приготовлениях, когда женщина накрывает стол, приводит себя в надлежащий, как ей кажется вид. Нет, всё было как обычно. Аккуратно убранная комната, на столе в банке букет полевых цветов. Однако у неё неуловимо изменилось выражение лица, появился особый блеск в глазах, словно зажглись маленькие свечки. Возникло особое напряжение в воздухе, то невидимое колебание материи, которое ясно дало мне почувствовать, что девушка волнуется.
- Я думала, что ты не придешь, - сказал она, внимательно глядя мне в глаза, - на крыльце днём ты был какой-то рассеянный. У тебя ведь есть девушка? Лида, кажется. Может, ты её любишь, а я навязываюсь? - она отвела глаза и посмотрела куда-то в окно, мимо цветов, стоящих на столе.