– Это всего лишь эксперимент.
– Как-как? – переспросил Браун. – Эксперимент? И что же это за мерзостный, богопротивный, варварский эксперимент, а, мальчик? Можете мне ответить?
– Все, что вам нужно сделать, это нажать вон ту черную кнопку. Видите, под экраном? Черная кнопка. Сразу все и узнаете.
– Ну уж нет, сынок. Никто здесь ничего нажимать не будет, пока я не услышу хоть какие-то объяснения.
Я бросил взгляд на Стива – тот уже выпрямился. Чтобы Стив начал действовать, требовался какой-то отвлекающий маневр.
– Объяснения?! – взревел я. – Объяснения? Вон они, ваши объяснения… там ! – И я ткнул пальцем в дальний угол комнаты.
Жалкий, вообще-то говоря, приемчик. Я к тому, что об этом фокусе можно прочесть в первой попавшейся книжке. Другое дело, что книжки мне, как видно, попадались все больше хорошие, а сам этот фокус, если бы он не срабатывал хоть изредка, наверняка выкинули бы из их переизданий.
Не скажу, что на сей раз фокус сработал образцово. То есть сработать-то он сработал, но не до конца. Браун смотрел в указанном направлении лишь долю секунды, однако хватило и ее. В ту же самую долю секунды Стив, благослови его Бог, выскочил из мрака, отшвырнул Хаббарда в сторону и метнулся к экрану, распластавшись в прыжке.
И в этот же самый миг Браун развернулся и выстрелил.
Я услышал, как пискнул Лео, услышал, как Хаббард, не сумевший сохранить равновесие, врезался в книжный шкаф. Увидел, как из шеи Стива летят, забрызгивая стену, кровь и кусочки хрящей. Увидел струйку дыма над дулом Браунова пистолета. Увидел, как Браун, да сгноит Господь его душу, поднимает, на манер подлого, гнусного бандита, каким он и был, дуло к губам, чтобы сдуть дымок. Маска, естественно, помешала этому, так что звука, обычно сопровождающего подобный жест – негромкого, торжествующего присвиста, – не последовало.
И, читатель, я увидел еще кое-что. Я увидел, как занесенная в замахе рука Стива упала на черную кнопку под экраном и вдавила ее с силой десятка мужчин, и клянусь, и буду клясться до моего последнего часа, что, когда я бросился вперед, чтобы подхватить его падающее тело, улыбка – сияющая улыбка, обращенная ко мне и только ко мне одному, – освещала его лицо, пока он не отвалился назад и не умер у меня на руках.
Эпилог
Горизонт событий
– Оно попросту не способно ничему научиться , верно?
– Ну все как на прошлой неделе.
– В следующий раз ничего, кроме пива.
– Ты бы все-таки поддерживал его, Джейми.
– Я? С какой радости? Он же весь обтрухался.
– Не говори так, дорогой, это некрасиво.
– А где та девушка, с которой он был на прошлой неделе? Почему, интересно, она нам не помогает?
– О, так ты не знаешь?
– Чего?
– Она его бросила.
– В чем дело?
– Внемлите!
– Подпорки выбиты – вперед. Смотрите-ка, оно живет, пошел, пошел, взметая пыль, скользит его тяжелый киль.
– На поэзию потянуло, Эдди?
– Почему же и нет?
– Ладно, что мы с этим-то делать будем?
– М-м. Ни одно такси его, такого изгвазданного, не возьмет, правильно?
– Где я?
– В Каире, Пиппи.
– При дворе Клеопатры.
– Состоишь у меня в камердинерах.
– О нет, только не это. Не Каир.
– Ну тогда в Париже. В будуаре мадам Помпадур.
– Дважды Эдди?
– Да, Пип, что тебе, мой сладкий?
– Это ты?
– Это я.
– Скажи мне только одно.
– Все что угодно, бесценный мой, все что угодно.
– Ты голубой?
– О господи, на сей раз у него точно крыша съехала.
– Заткнись, Джейми. Да, Пиппи, голубой, как небо, спасибо, что спросил.
– Слава богу…
– Эдди, клянусь. Если ты попробуешь воспользоваться его состоянием…
– Чш-ш. Смотри, он отключился, окончательно и бесповоротно. Вырубился вмертвую, бедный ягненочек.
– Вот же засранец. Ладно, пожалуй, я все же попробую дотащить его до дому.
– Мы попробуем, большое спасибо, что так мило меня попросил.
– Ты хочешь сказать, что не доверяешь мне?
– Нет, не хочу, но могу, если тебе сильно захочется.
– С добрым утром, Билл.
– С добрым утром, мистер Янг, сэр.
– Тут у меня письмо в почтовом ящике. К профессору Цуккерману.
– Оставьте мне, сэр. Я прослежу, чтобы профессор его получил.
– Да ладно. Мне все равно нужно его повидать. Я тогда и остальную его почту прихвачу.
– Очень хорошо, сэр.
– Да, не правда ли? Чудо как хорошо.
Я пересек лужайку, решив, что будет Билл кричать, чтобы я сошел с травы, или не будет – это мне теперь по тамтаму.
На втором этаже распахнулось окно, над лужайкой поплыли сразу два голоса:
– Ну и ну!
– Какие мы нынче утром веселые.
– Особенно если учесть, в каком состоянии они пребывали вчера.
– Привет, ребята, – сказал я, махнув им рукой. – Лихо мы вчера погудели.
– Можно подумать, он хоть что-нибудь помнит.
– Это кто-то из вас дотащил меня до дому и уложил?
– Мы оба .
– Спасибо. Простите, что так надрызгался. До встречи.
Я взлетел по лестнице к квартире Лео и бодро стукнул в дверь.
– Войдите!
Лео стоял у шахматного столика, вглядываясь в позицию и подергивая себя за бороду. Увидев меня, он удивленно заморгал.
– Профессор Цуккерман?
– Да.
– Э-э, мое имя Янг, Майкл Янг. Мы с вами соседи.
– Разве доктор Бармби переехал?
– Нет, соседи по почтовым ящикам. Янг, Цуккерман. Алфавитное соседство.
– А, да. Понимаю. Конечно.
– Ваш переполнен, и кое-какая почта попала в мой, вот я и подумал…
– Дорогой мой юный друг, вы очень добры. Боюсь, я прискорбнейшим образом пренебрегаю очисткой моего почтового ящика.
– О, не страшно. Мне это не составило никакого труда.
Лео принял от меня стопку почты. Я быстро пробежался глазами по комнате: ноутбук, книги по холокосту, у шахматной доски – кружка с шоколадом.
– Вы производите впечатление человека кофейного, – сказал он. – Не желаете чашечку?
– Большое спасибо, – ответил я, – но мне нужно бежать. Хм, – я взглянул на доску, – у вас белые или черные?
– Черные, – ответил Лео.
– Тогда вы проигрываете, – сказал я.
– Я ужасно играю в шахматы. Друзья посмеиваются надо мной.
– Как клево. А я ни черта не смыслю в физике.
– Вам известно, чем я занимаюсь? – удивился он.
– Да нет, просто ляпнул наугад.
– А вы что изучаете? Я улыбнулся:
– Я знаю, вид у меня слишком молодой, но вообще-то я заканчиваю диссертацию. По истории.
– По истории? Вон оно что? И какой же период?
– Да так, никакой в особенности.
Он окинул меня быстрым взглядом, словно заподозрив, что я пытаюсь провернуть некий студенческий розыгрыш.
– Вы, наверное, сочтете меня нахалом, – сказал я. – Но не позволите дать вам совет? Существует нечто, что вам совершенно необходимо сделать.
– Что именно? – Брови Лео изумленно полезли вверх. – Что мне совершенно необходимо сделать?
Я взглянул в эти синие глаза и… нет, подумал я. Не с глазу на глаз. И не все сначала. Может быть, отправлю ему письмо в ближайшие дни. Анонимное.
– Возьмите эту пешку, – сказал я, указывая на доску. – Иначе конь поставит вам вилку и вы потеряете качество на размене. Ладно, простите, что потревожил. Возможно, еще увидимся.
Я доехал на велосипеде до торговой улочки, именуемой Кингз-Пэрейд. Проснувшись поутру, я обнаружил, что еды в доме практически не осталось.
– Ах да, еще одно, – обратился я к хозяйке расположенной напротив Корпуса продуктовой лавки. – У вас не найдется кленового сиропа?
– На второй полке, милый. Прямо над "Брэнстоном".
– Прекрасно, – сказал я. – Уж больно он, знаете, хорош с беконом.
Следом я решил заглянуть заодно уж и в музыкальный магазин. Вот-вот должен был выйти последний альбом "Ойли-Мойли".
– "Ойли-Мойли"? Сроду о них не слышал.
– Не смешите меня, – сказал я. – Я же покупал у вас их альбомы. "Ойли-Мойли". Знаете, Пит Браун, Джефф Уэбб. Бросьте, это одна из величайших групп мира.
– Вы сказали, Пит Броун? Могу дать вам Джеймса Броуна.
– Да не О-У… А-У! Браун. Пишется как название электробритвы.
– Впервые о нем слышу.
Магазин я покинул, пыхтя от злости. Придется вернуться, когда за прилавком появится кто-нибудь помозговитей.
Однако, пока я переходил улицу, в памяти моей кое-что всплыло. Одна статейка из журнала.
Отец Питера Брауна родился в Австрии, стране Моцарта и Шуберта. Может быть, по этой причине некоторые из пишущих о классической музыке критиков впадают от его песен в такую ярость, что выставляют себя полными козлами, проводя параллели между кое-какими темами "Открытой шири" и "Зимним путем" Шуберта.
Одна из пациенток доктора Шенка носила фамилию Браун.
Только не говорите мне, не говорите, что я воспрепятствовал созданию "Ойли-Мойли". Это было бы слишком жестоко.
Впрочем, тут нет никакого смысла. Ведь все же сработало . Все сработало. Я возвратился туда, откуда мы начали. Воду эту никто не пил. Гитлер появился на свет. Я видел книги на полках Лео. И дважды Эдди там, где ему следует быть.
Навстречу мне топал пижонистый типчик с маленькой козлиной бородкой, какую и я когда-то пытался отпустить.
– Прошу прощения, – сказал я.
– Да?