Мы уселись за столик у окна, выходящего на Нассау-стрит. Выходящего на Нассау, следовало, наверное, сказать. На столике стояли: солонка, перечница, хромированный держатель для салфеток, хромированный же кувшинчик с молоком, бутылка кетчупа "Хейнц", баночка горчицы "Гульден" и пепельница.
Первое, что сделал Стив, усевшись, – вытащил пачку сигарет "Стрэнд" и вытряс из нее одну для меня.
– Со "Стрэндом" ты никогда не одинок, – процитировал я, отказываясь от сигареты.
– Извини?
– Ну, ты же знаешь, плакаты, которые висели по всей Америке. Рекламные щиты, так они у вас называются. В пятидесятых, по-моему. "Со "Стрэндом" ты никогда не одинок". Знаменитый провал рекламной кампании. На плакате мужчина, один-одинешенек, с сигаретой в зубах. Люди миллионами отказывались от этой марки, потому что она стала ассоциироваться с одинокими неудачниками.
– Да? Никогда об этом не слышал. Так ты и вправду не хочешь?
– Вправду.
Тут я вспомнил, что, проснувшись, увидел на столике у кровати пачку сигарет. И до меня вдруг дошел смысл его вопроса.
– Бог ты мой, – сказал я. – Ты хочешь сказать, что я курю ?
– "Лаки". Ну, вчера вечером еще курил. Две пачки высосал. Но если теперь не хочешь… слушай, это же отличная возможность бросить.
– Как ни смешно, – ответил я, – как раз и хочу. У меня внутри что-то вроде дыры, в самой середке. Я думал, она связана с моей… ты понимаешь, с неспособностью хоть что-нибудь вспомнить… но, возможно, – а, ладно, какого черта… Давай, попробую.
И я взял ее. Стив щелкнул латунной "Зиппо" и, придерживая мою руку, поднес зажигалку к кончику сигареты.
– Йо-хо! – воскликнул я, затянувшись. – О да! Точно, этого я и хотел. Господи , хорошо-то как! Почему же я раньше не знал? Хотя нет, видимо, знал…
Повеселев, я огляделся вокруг и обнаружил, что курят здесь очень многие.
– Поразительно, – сказал я. – А мне казалось, курильщиков в Америке почти извели.
Стив рассмеялся и совсем уж было ответил мне что-то, но тут…
– Привет, Майки, привет, Стив. – К нам подошла официантка с двумя меню и двумя стаканами ледяной воды.
– Здравствуйте… Джо-Бет, – сказал я, прочитав имя на приколотой к ее переднику карточке.
– Чем могу вас нынче порадовать? – спросила она, вручая нам по меню и вытягивая из хромированного держателя две салфетки. Прежде чем я успел хотя бы взглянуть на первую строчку меню, показавшегося мне невероятно толстым и сложным, она уже разостлала перед нами салфетки, поставила на каждую по стакану воды и, взмахнув блокнотом, распахнула его.
– Э-э… – промямлил я, нервно поглядывая на ее нависший над страницей карандаш. – Ты первый, Стив.
– Пожалуй, как обычно, Джо-Бет, и Майки тоже.
– Ах, мальчики, нет в вас авантюрной жилки, – с шутливым презрением вздохнула официантка, отобрала у нас меню, черкнула что-то в блокноте и стремительно удалилась.
– Когда-нибудь мы тебя еще удивим, – пообещал ей в спину Стив.
– Хм, я понимаю, вопрос дурацкий, – наклонясь к нему, прошептал я, – но что я тут обычно ем?
Стив подмигнул:
– Подожди немного, увидишь…
– Знаешь, – сказал я, любовно вглядываясь в горящий кончик сигареты, – некая часть меня начинает получать от происходящего удовольствие. Такое безумие, такая бестолковщина.
– И правильно, – отозвался Стив, – так к этому и относись.
– Похоже на сцену из кино, из "Вспомнить все".
– "Вспомнить все"? Никогда не видел.
– Нет? Арни, Шарон Стоун… по роману Филипа К. Дика.
Он покачал головой:
– Прошло мимо. Так тебе знакомо это место? Вспоминается что-нибудь? Запах блинчиков, запотевшие стекла, окраска стен?
Теперь уже я покачал головой, улыбаясь:
– Не-е-е. Н у, то есть, не в точности. Хотя закусочные такие я в кино видел тысячи раз.
– Знаешь, что странно, Майк? Этот твой английский выговор. Он почти совершенен, понимаешь? Однако ты употребляешь слова вроде "кино" и "мило", которых англичане никогда не используют. В Англии говорят "фильмы", "приятно", "да что вы!" и так далее.
– Я всегда говорю "кино". Как и множество англичан. То же относится и к "мило". В конце концов, разве мы не испытываем постоянного воздействия американской культуры? На самом-то деле Джейн талдычит, будто я разговариваю, как… – Я умолк, нахмурившись.
– Джейн? Какая Джейн?
Я на манер завзятого курильщика потер пальцем нос.
– Вот тут не уверен. Она носит белый халат, и она меня бросила. Это я знаю. И еще она забрала "рено-клио".
– Что забрала?
– Это такая марка машины. Французская. "Рено-клио".
– Как "Клеопатра", что ли?
– Да нет, К-Л-И-О.
– Виг-Клио! – Стив в волнении пристукнул кулаком по столу.
– Виноват?
– Виг-Клио, это два здания в кампусе. Им по сто лет. Мы были там вчера вечером, на заседании Клиософского общества.
– Клиософского?
– Конечно, неужели не понимаешь? Там дискуссия была, о политических отношениях между Америкой и Европой. Нудятина страшная, так что мы смылись пораньше. Я о чем говорю-то, может, с тобой вот что приключилось: ты зашиб голову, заснул, пьяный как сапожник, и увидел сон! Настолько яркий, что до сих пор от него не очухался. Так? Тебе снилось, будто ты в Англии, а машину, ну, французскую, "клио", ты придумал, потому что в мозгу у тебя засело это слово! Вот и все! Поспорить готов!
Я смотрел на него, мне и хотелось поверить услышанному, но что-то сопротивлялось внутри.
– Наверное, это возможно…
– Да точно же!
– А что такое "Клиософское общество"?
– Ну, знаешь, оно там разные дискуссии устраивает. Названо в честь Клио, музы истории или еще чего.
– Истории! Ну конечно… истории… – В сознание мое начали просачиваться ручейки воспоминаний. – Я же занимаюсь историей, верно?
– Господи, да ты чем только не занимаешься. Точно не скажу.
– Я имею в виду – изучаю историю. Я… как это называется, история – мой основной предмет.
С мгновение он внимательно вглядывался в меня, желая увериться, что я не шучу.
– Очнись, Майк. Философия. Твой основной предмет – философия.
Я вытаращил глаза:
– Философия? Ты сказал – философия? Ууй! Стив поднял выпавшую из моих пальцев сигарету и раздавил ее в пепельнице.
– Эй, ты бы поосторожнее, друг.
– Так я же ни аза в философии не смыслю.
– Факт первый. Неосторожное обращение с сигаретой может привести к ожогу. Факт второй. Ожог причиняет боль. Боль – это плохо. Вывод. Курите с осторожностью.
Появилась Джо-Бет.
– Два фирменных завтрака. Наслаждайтесь, мальчики.
Я, не веря глазам, уставился на водруженную передо мной башню блинов. Здоровенный кусок сливочного масла потихоньку соскальзывал с ее верхушки. На нижнем, так сказать, этаже тарелки завивались вокруг двух поджаренных яиц хрусткие ленточки бекона. Посасывая волдырек, уже выскочивший сбоку на пальце, я с изумлением созерцал этот громоздившийся на столе иноземный натюрморт.
– Неужели предполагается, что я все это могу слопать?
– Такова основная идея, – ответил, распрямляясь и расставляя пошире локти, Стив.
– А вот это? – поинтересовался я, беря со стола четыре пакетика с кленовым сиропом. – Это зачем?
В ответ он надорвал два своих пакетика и оросил их содержимым собственный бекон.
– Бекон с кленовым сиропом? – поразился я. – Теперь я точно знаю, что сплю.
Тем не менее, заставив себя попробовать завтрак, я обнаружил, что он не лишен определенных достоинств. Было в нем нечто неопровержимо правильное, как будто тело мое только его и ждало.
– Поверить не могу, – сказал я, управившись с едой, раскурив еще одну сигарету и радушно приветствуя темный наплыв дыма в легкие. – Не могу поверить, что столько всего съел.
– Может, именно в этом ты и нуждался, – отозвался Стив, наливая кофе из кувшинчика, который расторопная Джо-Бет мимоходом закинула на наш столик.
– И я всегда завтракаю таким вот манером?
– Разумеется. Почти каждое утро.
– Тогда почему во мне не пятнадцать стоунов?
– Как-как?
– Ну, знаешь, почему я не… – Я уставился в потолок и попытался произвести пересчет. – Почему во мне не двести фунтов или около того? Почему я не растолстел?
Стив ухмыльнулся:
– Это ты лучше бы у тренера спросил, у Хейвуда.
Что-то оборвалось у меня в желудке.
– О боже, – пробормотал я. – О боже, только не это. Ты хочешь уверить меня, будто я занимаюсь каким-то спортом, да? Та к я и знал.
– Давай выбираться отсюда. Твоя подача, питчер.
– Питчер?
– Да ладно тебе. Гони семь баксов, и мы в расчете.
Я вытащил из заднего кармана шортов бумажник, достал деньги.
– Семь баксов? – переспросил я, раскладывая банкноты по столу. – Слушай, они же все одного размера.
– Ну да, – ответил Стив, отбирая несколько бумажек. – А какими же им быть?
Мы вновь на Нассау, диснейлендовская готика смотрит на нас, и Стив объявляет, что нам надлежит прогуляться по кампусу.
Первый студенческий год, сообщает он, называется годом сосунка, второй – годом недоросля, третий – вьюноши, а четвертый, и последний, – годом зрелости. Судя по всему, мы с ним завершаем нашу юношескую пору и потому относимся к "классу" 1997-го, года нашего выпуска. Специальность Стива – физика, однако в ученые ему идти неохота. Возможно, он подастся в писатели. Он слушает лекции по истории, по поэзии, и они ему нравятся.
Пока мы прогуливаемся, на меня изливаются местные сказания.