С этого-то случайного знакомства и началась Ингина приключенческая эпопея среди московских охотниц-франтих. Ни одна из них не была москвичкой по рождению, но и лимитой их не получилось бы назвать. Олю Шумскую, жгучую брюнетку без малейших признаков томности, вывез в столицу из Ростова-на-Дону невоздержанно щедрый любовник-кавказец, втрескавшийся по уши в ее темные очи. От этой щедрости он и погорел в Москве и домой вернулся уже без неблагодарной звезды своих очей, довольно быстро разобравшейся, что к чему, нашедшей для начала нового благодетеля из числа столичных кооператоров и затем с его помощью поступившей на секретарские курсы. Катю Рудникову, напротив, в Москву определили папа с мамой учиться на зубного терапевта в столичном институте имени Семашко, к самому профессору Персивальскому. Правда, в институт Катя ходила исправно в свободное от поисков время, даже если и не спала перед этим всю ночь. Родителей она побаивалась. Папа и мама Кати были солидными людьми родом из Новороссийска: она – директор школы, он – помощник капитана на сухогрузе дальнего плавания "Иван Бабушкин". Плохо было только то, что их красавица дочка совсем не дружила с головой. И даже среди "полубобров" обладала скверной репутацией и крайней самовлюбленностью. У девушек нового Ингиного круга общения благотворительность вообще была не в чести, но существовал и некий кодекс поведения. Деньги уважали и считали весьма и до копейки, но это не мешало давать их в долг. Само собой, предполагалась обязательная отдача точно в срок, а если сумма превышала известную величину, то и с благодарностью в виде хорошего подарка. Взимать проценты считалось вульгарным и неприличным. Правило было удобным и справедливым и касалось всех, кроме Кати Рудниковой. Катьке же ничего не стоило в мгновение ока промотать присланную родителями матпомощь или дань от знакомых мужчин, остаться на бобах без отложенной копейки хотя бы и на еду и пойти побираться по подругам. Взятое в долг она не возвращала никогда, даже не из принципа, а потому, что при ее невообразимом мотовстве не смогла скопить ни разу нужную сумму.
Но хуже всего было то, что Катька, без зазрения совести, на чистом голубом глазу и с детским наивным благодушием могла кинуть любую свою товарку в неблаговидной ситуации и еще сказать, что та, дескать, сама виновата. Отбить выгодного кавалера прямо на глазах у подруги тоже не являлось для нее из ряда вон выходящим обстоятельством. За подобный демарш любая другая незамедлительно получила бы в морду в ближайшей дамской уборной, но Катьке сходило с рук. Скорее всего, из-за ее постоянного и порой агрессивного нытья, что ей, Катьке, дескать, хуже всех – и денег у нее нет, и за квартиру не плачено, и мужчины попадаются исключительно жлобы и негодяи. Но во всех вышеперечисленных бедах Катька была виновата только сама. Из-за нелепого транжирства, неумения отложить копейку на текущие расходы, из-за чрезмерных и часто капризно-дурацких претензий к имущим ухажерам, от которых Катька требовала всего и сразу, за одни лишь красивые глаза. Да и в повседневности характер ее был далек от уравновешенного. Кате Рудниковой и в ломаный грош не встало бы затеять ссору на пустом месте, разжечь ее от вполне безобидного слова и наговорить гадостей, а после как ни в чем не бывало умилительно извиниться, считая, что, получив словесное прощение, она тем самым имеет право и далее вести себя как заблагорассудится. Но с Катькой дружили и общались, не изгоняя ее из круга по нескольким причинам. И самая главная из них содержала тот простой факт, что Катьку невозможно было отлучить обычными мирными средствами. Прилипчивая, как степной репей, с непробиваемой кожей крокодила, она, когда случалась нужда, вовсе не замечала нежелательности своего присутствия. И делала наивный вид, сопровождаемый таким невинным выражением абсолютно круглых светло-голубых очей, что подруги размягчались сердцем, а вскоре уже списывали ее закидоны на врожденный непорядок в голове.
Но у Катьки помимо кошмарного числа недостатков имелись и некоторые иногда полезные достоинства. Она была глупа, безинициативна и ведома, как раскормленный пудель на поводке. Ее запросто и в секунду получалось выманить из дому, когда необходимость заставляла искать компаньонку для вечернего или дневного похода. Катька была в этом смысле безотказна. Оля Шумская рассказывала, что однажды уговорила Катьку составить ей компанию на похоронах своего двоюродного дедушки в Рязани. И Катька поехала, просто так, от нечего делать. А еще одно "ценное" достоинство Катькиного нрава скрывалось в ее патологической душевной лени. Ей тоскливо было знакомиться и заводить отношения самой, и потому, получая приглашения на вечеринки с кавалерами, она непременно звала с собой подруг, никогда не ходила одна. Пусть сделают черную работу по налаживанию контакта с сильной половиной человечества, а она уж посмотрит, что получится. И товаркам ее тоже случалась от того выгода, увеличивалось поле для поиска. К тому же Катьке Рудниковой лень было позаботиться даже о такси и прочих организационных хлопотах, и она с легкостью перевешивала заботы на чужие плечи. Себе же оставляла лишь труд "выглядеть соответственно". Мимо зеркала и перед платяным шкафом Катька могла циркулировать днями. В перерыве читая лишь одну-единственную имевшуюся у нее книгу. И не книгу даже, а фотокопию зарубежного перевода "Богатые мужчины и успешные женщины", и при этом всерьез хвалилась, что держит у себя запрещенный в Стране Советов самиздат. Не задумываясь и не понимая, что подобный хлам не допущен в печать только лишь ввиду исключительной пошлости и вопиющей бульварности, а вовсе не по политическим, диссидентским соображениям.
Инга подружилась с голубоглазым идолом, конечно же, быстро. Да и не требовалось здесь особых усилий, только единожды составить шебутной Катьке компанию да одолжить пятьдесят рублей. И все, она стала для Кати Рудниковой в доску своей. А с ее помощью проникла и далее, в круг девиц в смысле разумности совсем иного калибра. И нашла неплохую для себя среду, возможно и не обозначавшую дальнейшую жизнь, но дающую возможность переждать и самоопределиться на будущее. Оля Шумская, "самая" себе на уме, наиболее подходила для равноправных, взаимовыгодных отношений, только ни в коем случае нельзя было дозволять ей пить в обществе, особенно мужском, иначе, в любом варианте развития событий, получался "вынос тела". Оля, право слово, никогда не скандалила, не ударялась в непристойности, но, выпив, таращила глаза, как разбуженная солнечным днем бухая сова, и толку от нее было чуть. Приходилось прекращать общение и срочно выдворять Олю домой. Инге удавалось с Шумской справляться, за что Оля ее ценила и уважала, даже как-то ввиду финансовых трудностей передала во временное пользование Матвея. Общий кавалер всех "полубобров" мужчиной оказался щедрым и без обременительных претензий, но очень уж непостоянным. Казалось, Матвей готов был к обожанию поголовно всех хорошеньких и юных модниц сразу, и его действительно получалось сдать только во временное пользование.