Отчим хотел вручить Матвею три тысячи рублей (по тем временам большие деньги). Он сказал, что делает это по завещанию мамы Матвея, но Древин отказался от денег и даже оскорбительно намекнул, что предпочитает честно заработанные рубли сомнительным тысячам. Отчим не стал спорить и доказывать чистоту происхождения денег. Он просто спрятал их в ящик письменного стола и повернул ключ в замке.
На этом они и расстались.
Потом время незаметно ускорилось, и Древины стали людьми пожилыми. Это случилось как-то неожиданно. Вот были люди молоды и вдруг – старость.
Сын их, Ефим, окончив школу, поступил в Московский университет на Ленинских горах, защитил диплом с отличием, был оставлен в аспирантуре, до срока защитил диссертацию и принят на работу в крупный центр по разработке космических технологий.
Древины очень гордились своим сыном. Только и печалились постоянно, что Ефим очень занят и видят они его крайне редко. Здесь необходимо признаться: и прежде сын рос необщительным и даже угрюмым сверх меры ребенком, любил одиночество и никогда особенно не ценил родительский очаг и ласку.
А Древины по-прежнему любили друг друга. Их авторитет в школе был высок, Матвей даже опубликовал небольшую книжку по вопросам воспитания, и его, после публикации, дважды приглашали на Центральное телевидение в передачу о педагогике.
Супруги были сравнительно здоровы и после шестидесяти лет даже не думали уходить на пенсию.
Жизнь тем временем раскручивалась по невиданной спирали. Казалось, сбывались их самые смелые мечты. Началась перестройка, заговорили о плюрализме, свободе слова и печати. Толстые литературные журналы начали публиковать фантастические по смелости, ранее совершенно закрытые цензурой тексты.
Зое и Матвею казалось, что поток великой литературы не иссякнет никогда. В эйфории свободы, в книжном изобилии они как-то не сразу заметили, что опустели полки магазинов и возникли серьезные проблемы с заполнением небольшого холодильника "Саратов". Впрочем, они никогда не баловали себя деликатесами, излишествами разными и теперь не очень горевали, отправляясь на "охоту" за костью со следами мяса или десятком яиц.
В девяносто первом году ушел на пенсию прежний директор школы, а новый и молодой решил устроить некое коммерческое заведение и назвал его "лицеем". Места в этом "Лицее" Древиным не нашлось, да им, если честно, и не понравились новые веяния и платная система преподавания.
Первое время пенсию им спускали регулярно, потом начались перебои, и Древины поняли наконец, что такое настоящая нищета. В магазинах появились продукты, по телевизору показывали роскошь иноземной жизни, а они питались одной лапшой и картошкой, поджаренной на подсолнечном масле.
Да и книжный поток как-то вдруг иссяк. Оказалось, что замечательных, некогда запретных произведений не так уж много, и толстые журналы уже не радовали Древиных так, как прежде. Да и денег на внезапно подорожавшую подписку у них не было. Даже в Москву они перестали ездить. Билеты на электричку и в театр стали предметом роскоши. Износились купленные давно вещи. И в дождливый, осенний день Зоя поняла, что ей не в чем выйти из дома.
Матвей сделал попытку найти работу, уроки, но работы не было и для молодых. Они обратились к сыну за единовременной помощью, но Ефим в это время был за границей. Он преподавал в каком-то университете на севере Европы. На письмо ответила его жена. Она написала, что ждет ребенка, денег лишних у нее нет, и старикам придется рассчитывать только на самих себя.
Однажды к ним в гости пришел старый директор Иван Павлович Зеленский. Он сказал, что теперь навещает только тех, у кого есть лифт и кто живет на первых этажах, но к Древиным он забрался на четвертый, потому что увидел однажды у магазина Матвея и понял, что его бывшим коллегам и друзьям совсем худо.
Иван Павлович сказал Древиным, что им нужно срочно ехать в Израиль, используя национальность Матвея, а иного выхода у них нет.
– Сейчас, – сказал он. – Все едут за границу, кто может, потому что новой России не нужны дети и старики. Ей вообще не нужны больше люди, а нужны только полезные ископаемые, которые можно продать и на эти деньги содержать кремлевский двор и придворных жуликов.
Древин спросил у старого директора, почему так получилось, но директор только пожал плечами и положил на стол конверт.
– Вот, – сказал он. – Там немного денег. Вам хватит, чтобы уехать.
– Нет, нет и нет! – запротестовал честный Древин.
– Да, да, да, – сказал, тяжело поднимаясь, старик. – Это долг. Там старикам дают хорошую пенсию. Вернете.
И они уехали, захватив с собой жалкий скарб и два десятка самых любимых книг. И вот теперь Матвей Древин рыдал на плече у верной жены – Зои. Холодильник их был полон, причитающиеся деньги старики получили, и пособие ежемесячное пополняло их бюджет, да к тому же им удалось за семь тысяч долларов продать свою квартирку в Подмосковье. И эти деньги были с ними, и тем не менее старики были глубоко несчастны в Израиле. Все вокруг им казалось чуждым, враждебным, опасным.
Тот мир предал их, а новый не принял. И, как им казалось, не мог принять.
– За что, – говорил Матвей Древин. – Мы честно работали. Мы не воровали, не грабили, не мошенничали. Мы учили наших ребят только хорошему: доброму и светлому их учили. Что случилось? В чем наша вина?
– Наверно, в этом, – отвечала Зоя. – Мы не так жили и не тому учили наших школьников. Им, наверно, теперь также трудно, как и нам. Они тоже бедны, потому что пришло время, когда честность и достоинство не нужны людям.
– Но почему? – вопрошал Древин. – Разве Пушкин, Толстой и Чехов зря писали свои книги. И Булгаков зря спасал своего Мастера и самого себя?
– Наверно, зря, – говорила Зоя. – Что-то было не так в том нашем мире.
– А в каком мире всё так? – спрашивал Матвей.
– Этого я не знаю.
Древины записались в русскую библиотеку, но, как ни странно, посетили ее зал всего лишь дважды, а потом и вовсе перестали туда ходить. Книги, привезенные с собой, были читаны неоднократно. Телевизор – это изобретение человеческого гения стало их окном в мир. В мир, который они оставили.
Старики жили делами России, думали о России, спорили о России. Иногда им начинало казаться, что они и не уезжали никуда, а жили всё там же, только с четвертого этажа перебрались на первый.
Однажды вечером у телевизора они вдруг стали спорить о будущем правительстве Российской Федерации. Матвей называл одни фамилии, а Зоя – другие. Супруги внезапно перешли на крик и набросились друг на друга с непривычной и необычной злобой.
– Господи! – замолчав вдруг, тихо сказала Зоя. – Мотя, что с нами происходит. Если мы потеряем друг друга, мы потеряем все. Тогда и жить не надо.
Они обнялись, но память о той ссоре занозой застряла в сердцах Древиных. И сердца их теперь болезненно ныли от страха и предчувствия новых размолвок.
И тут случилось непредвиденное: их телевизор сломался. Срок гарантии не истек. Старики отвезли свой аппарат в мастерскую – и вернулись в опустевший дом.
По привычке сели на диван, как раз напротив исчезнувшего экрана, и молча уставились в пустоту.
– Знаешь, – наконец сказал Матвей Древин. – Страшно сознавать, что жизнь прожита зря.
– Глупости, – сказала Зоя. – У нас есть сын. Он большой ученый. И придумает что-нибудь замечательное для людей.
– Еще одну атомную бомбу, – сказал Древин. – Или газ, способный убить все живое на земле… А может быть, способ, как из одной яйцеклетки вырастить сразу полк солдат в касках и с оружием… Слушай, давай разом кончим это. Устал я жить, честное слово. Пойдем на море, возьмемся за руки и уйдем в воду. Вот и все.
– Идем, – просто согласилась Зоя.
Уже стемнело, когда они добрались до пляжа.
– Я думаю, не нужно раздеваться, – сказал Древин.
– Конечно, – ответила Зоя. – Мы что – купаться пришли? Давай только посидим немного.
И они сели на песок у самой кромки моря. Чуть слышно шелестел накат волн, вдали, в море, мерцали огни, а со стороны набережной слышались приглушенные звуки восточной мелодии.
– Ну, пошли! – поднялся Древин.
– Идем, – сказала Зоя.
Они не заметили этого человека во всем черном и в шляпе. Он стоял спиной к ним. Между ними и морем. Он стоял неподвижно, сгорбившись.
– Откуда он взялся? – раздраженно прошептал Древин.
– Не знаю, – отозвалась Зоя.
Матвей опять сел на песок.
– Подождем, пока уйдет, – сказал он.
Они ждали пять минут, десять, ждали час… Человек в черном не уходил. Он, казалось, застыл в одной позе и на одном месте.
– Знаешь, – тихо сказала Зоя. – Мне не нравится все это. Давай утопимся завтра – без этого страшного человека. Он наверняка бросится нас спасать. А нам не нужны спасатели.
– Хорошо, – согласился Матвей, и они направились обратно, к набережной.
Шагов через сорок Древин невольно обернулся, но никого не увидел у кромки волн. Пляж был пуст.
Эту историю рассказали мне сами Древины. Они так и не решились утопиться. Постепенно начали привыкать к новой жизни. Матвей даже устроился на работу по уборке, а Зоя нашла добрую подругу: такую же учительницу литературы из Вологды.
Телевизор старики смотрят гораздо реже, а вот к морю прогуливаются чаще, особенно после заката. Сидят там, у воды, на теплом песке, под высокими звездами и ждут чего-то. Наверно, того человека во всем черном. Но он ни разу больше не появлялся на пляже города Бат-Яма. Видимо, не было в том нужды.
1998 г.