Эту шапку участковый нашел в чулане у Жарика. А затем ещё выяснилось, что его совершеннолетний сообщник регулярно занимался шапочным промыслом, весьма популярным в Эпоху Кролика. Вечером он заходил в пустой трамвай по пути в депо и высматривал одиноких мужичков, желательно, выпимших. Если такой мужик подворачивался,
Депутат, придерживаясь обязательного ритуала, просил закурить, а затем бил и отнимал шапку. Или наоборот. И сорвали черну шапку с моей буйной головы…
Это и стало причиной первого заключения Жарика в возрасте шестнадцати лет. Он мне почти не рассказывал о своих тюремных впечатлениях, как и о своих преступлениях. Мне только запомнилось, что в зоне часто приходится драться, а это очень больно, когда трезвый. И ещё то, что ночью там не выключают свет.
Когда я спрашивал Жарика, как там выжить, он отвечал, что в этом нет ничего особенного, если вести себя нормально и оставаться в любых обстоятельствах человеком. Каждый там думает только о том, как бы оттуда выбраться, и до тебя никому нет дела. Вот только не очень хорошо, что я в очках.
Я думал, куда же я буду класть очки, когда попаду в тюрьму? Под подушку, как в пионерском лагере? Но там они могут сломаться, а новые мне негде будет заказать, если и на воле найти оправу почти невозможно. В тумбочку, как в больнице? Но в тюрьме, наверное, нет тумбочки.
Я боялся, что мне разобьют очки в первый же день, а потом я несколько лет буду жить почти слепой. Кроме того, я много фантазировал, но слишком редко воплощал свои фантазии в жизнь. А
Коля всегда делал то, что взбредало ему в голову. Чем более дико это казалось нормальным людям, тем вернее успех. Значит, никто не догадается.
В этом вся разница между мной и убийцей Николаем Жаровым, признанным лучшим преступником 2005 года в нашем городке.
II
Сыну моего друга Сидора дали одиннадцать лет за убийство таксиста.
Сидор работал так называемым челноком и, как обычно, полетел за джинсами в Турцию. Он закупил для семьи продукты, но деньги оставлять не стал, чтобы Сережа не истратил их на героин. В таких случаях Сережа приходил в церковь, где подрабатывала пением его бабушка, она не выдерживала страданий внучка и давала на дозу. Или устраивал припадок при матери, и она тоже раскошеливалась. Но не на этот раз.
Сережа поймал такси, отъехал от центра, зарезал шофера и забрал выручку. Потом он почему-то вернулся на место преступления. Не знаю, что думал по этому поводу Фрейд, но мне кажется, что Сережа хотел взять из машины ещё что-нибудь, хоть радиолу. Его схватили. Сидор не заводил разговор об этом несчастье, но однажды я все-таки спросил, что он чувствует. Он ответил, что так, в конце концов, даже лучше.
Исправить сына все равно невозможно, а его пребывание в зоне все-таки обходится дешевле. Он, по крайней мере, не ворует из дома.
В детстве Сережа был белокурый ангелочек, предмет всеобщего умиления, но иногда неприятно удивлял своими выходками. Мог во время застолья ударить пожилую гостью тяжелым предметом по голове или укусить друга семьи за пах. "Бедовый, весь в папу", – радовалась мать. "И в дедушку", – горевала бабушка.
Серьезные неприятности начались после того, как Сережа поступил в техникум. Отцу сообщили, что мальчик ворует вещи из гардероба, и на него будет заведено уголовное дело. Сидору с трудом удалось откупиться.
Тем временем опытный Сидор стал замечать в поведении сына что-то слишком знакомое. Он проверил вены Сережи и увидел, что они сплошь изжалены уколами. Сидор стал проверять сына каждый вечер, и дырки на венах исчезли. Поведение же оставалось томным. Сидор проверил вены на ногах и обнаружил, что Сережа теперь колется туда. Сидор избил сына, и дырки на ногах исчезли. Сережа стал колоться под мышки.
Как трудного подростка на учете милиции Сережу в сопровождении отца направили на воспитательную экскурсию в колонию для несовершеннолетних. Но эта педагогическая мера возымела противоположное действие. Глаза у мальчонки загорелись. Он признался папе, что больше всего на свете желал бы попасть сюда, к пацанам.
Для него это было так же закономерно, как после школы мечтать об университете.
И вскоре его мечта сбылась. Поскольку Сережа оказался ещё и игроманом, он из лагеря не давал Сидору покоя. Периодически он звонил домой и слезно умолял папу выслать ему денег в виде рассыпных сигарет, чтобы он мог вернуть карточный долг. Иначе его прикончат.
Сидор покупал горы сигарет, потрошил пачки, набивал мешки и отвозил передачи на зону.
После освобождения Сережа кое-как устроился грузчиком в магазин, но проработал там недолго. Платили слишком мало. Он купил себе роскошный пиджак и проводил время в казино. Однажды я встретил взрослого Сережу, когда зашел к Сидору в гости. Мальчик сел с нами за стол и выпил рюмку водки, хотя и было заметно, что этот напиток не доставляет ему большого удовольствия. Он завел с взрослыми житейский разговор, выказывающий удивительную наивность понятий или артистические способности. Дело в том, что он на двоих с приятелем купил подержанную машину по баснословно низкой цене, но она сломалась раньше, чем стронулась с места. Теперь машине требовался ремонт, который обходился дороже её первоначальной стоимости.
Мальчик спрашивал совета у папы, и Сидор ответил, что на его месте просто оставил бы эту машину на улице. Когда же Сережа ушел гулять, мой друг с недоумением заметил:
– Какой он все-таки дурак!
Сереже исполнился двадцать один год. Казалось, что он стал обычным нахлебником, но это было не совсем так. Однажды, когда Сидор был в отъезде, мать нашла невменяемого Сережу в пене и блевотине на полу ванной. Он и не думал завязывать. Из дома пропадали деньги и вещи. Сидор бил сына, но это было бессмысленно.
– А не кажется тебе, что однажды ночью он тебя прирежет? – поинтересовался я.
– Кто? Он? Да я его перегаром задавлю, – отвечал смелый Сидор.
Действительно, Сережа был такой тщедушный, такой предупредительный. Мы никак не могли поверить в то, что он порезал
Андрюху Чернышенко, легендарного громилу, самбиста и убийцу, наводившего ужас на других бандитов. Однако Андрей пришел к Сидору требовать денежной компенсации за ущерб. А затем Сережа убил шофера.
Учитывая то, что у двух моих друзей к тому времени сыновья умерли от наркотиков, так и напрашивалась мысль: за что такое наказание?
Я и Сидор родились в одном уральском городе, в один день, в одном роддоме, где познакомились наши мамы. Точнее, я родился днем раньше, а наши мамы до этого мельком встречались на заводе и узнали друг друга в коридоре. Но с мифической точки зрения такие мелочи не имели значения.
– Что вы здесь делаете, Надежда Захаровна? – якобы спросила моя мама.
– Да то же, что и вы, Лидия Семеновна, – отвечала мама Сидора.
Через несколько лет наши семьи переехали в другой город, но продолжали дружить. Стало быть, длительность моей дружбы с Сидором равна жизни минус один день.
Мы рассказывали эту байку при знакомстве с девушками бесчисленное количество раз. Сидор при этом добавлял, что мы лежали в соседних колясочках, и он попросил у меня закурить. Но на девушек это почему-то не производило сильного впечатления. Очевидно, их не очень интересовало, где именно и как мы родились, раз уж мы здесь.
Но это позднее. А до этого мы с Сидором посещали один детский комбинат. С тех пор как у него, так и у меня сохранилась фотография, на которой мы стоим под ёлкой. Я в сатиновых шароварах, длинной рубахе навыпуск, подпоясанной веревкой, и махровой шляпе-медузе, какие продавались в Сочи. Пухленький Сидор – в коротких тугих штанишках на лямочках и заячьих ушках на макушке.
Согласно Сидору, история этой фотографии такова. На новый год воспитательница распределяла роли в праздничном утреннике. При кастинге выяснилось, что я умею плясать вприсядку, в отличие от более крупного и неуклюжего Сидора. Так я получил роль Иванушки в шикарной рубахе и длинных штанах, а он стал позорным зайчиком с ушками. И это до сих пор вызывает его жгучую зависть.
На прогулках мальчики играли в войнушку. Мы разбивались на две армии: немцев и русских, красных и белых, богатырей и псов-рыцарей – в зависимости от последнего фильма, строили две снежные крепости и нападали друг на друга. Сначала в нашей с Сидором армии было значительное численное преимущество, потому что мы были русские и красные. Но скоро авторитарный Сидор распугал бойцов, и они стали перебегать к фашистам. Наконец, последний наш рядовой признался, что остается за нас только из-за меня, потому что я добрый, а Сидор злой. И дезертировал после очередного пинка. Мы остались вдвоем, но все равно побеждали, потому что Сидор расшвыривал белогвардейцев как медведь собак.
Во время тихого часа некоторые мальчики показывали девочкам глупости. Один извращенец даже поцеловал девочку в щеку и потом с каким-то гадким смаком рассказывал:
– Я её поцеловал, а она мне дала пощечину. Проститутка.
Мама этого мальчика пила водку с мужчинами, пока он гулял во дворе. Воспитательницы считали его очень красивым, но избалованным, он часто бился в истерике и обзывал их непонятным словом
"проститутка", напоминающим толстую птицу.
За подобные проступки мальчиков ставили в угол в одних трусах.
Однажды и я оказался в углу за то, что переговаривался с девочкой с соседней раскладушки. Я стоял в каморке воспитательницы, получал нотацию и выламывал себе пальцы, чтобы сделать ещё хуже.
– Ты же себе так пальцы сломаешь! – удивилась воспитательница и оставила меня одного.