Три дня спустя его выписали. Врачи говорили, что медикаментозное лечение дало прекрасные результаты, однако Мирон продолжает настаивать, что это - благодаря хумусу.
И Узи тоже
В июне мы с Мироном поехали на Синай. Узи тоже должен был поехать, но продинамил. В последнюю минуту он кинул нас ради встречи с каким-то немцем из компании "хай-тек" из Дюссельдорфа, который мог предложить его фирме миллионный контракт. А мы собирались устроить настоящий сабантуй в честь того, что Мирон больше не считался психом, и Узи чувствовал себя неловко из-за обуявшей его детской жажды обогащения. Поэтому он обещал, что сразу же после встречи присоединится к нам.
- Спорю с тобой на что хочешь, что он не приедет, - сказал Мирон. - Давай заключим двойное пари: во-первых, он не приедет, а во-вторых, не пройдет и трех месяцев, как он женится на Батате.
Я не хотел ни на что спорить с Мироном, потому что все, что он говорил, звучало грустно, но верно. "Батата" - так мы называли между собой занудную подружку Узи, которая также была завязана во всех этих махинациях, связанных с его фирмой "хай-тек", и которые Узи так любил проворачивать. Помнится, как-то он спросил нас, почему мы зовем ее Батата, и Мирон ответил в том духе, что у нее, мол, есть кожура, но внутри она сладкая, как батат. Не думаю, что Узи купился на это, но больше он не спрашивал.
Если жизнь - это тусовка, тогда Синай, без спору, - это оттяг. И даже мы с Мироном, хотя и в повседневной-то жизни почти ничего не делаем, смогли оценить покой и безмятежность, царящие в этом месте. На пляже было полно стильных девчонок, и Мирон все время подкатывал к ним, изображая бывалого путешественника по Востоку, что отчасти даже сработало.
У меня на все это не было ни сил, ни желания, так что я просто покуривал косячки, пялился на море, раздумывал, пообедать ли блинами или рискнуть заказать какую-нибудь рыбу. И еще я приглядывал издалека за Мироном, проверяя, действительно ли с ним все ОК. У него остались некоторые странности - например, он все время пытался нагадить возле нашей халупы, потому что ему было лень дойти до туалета в ресторане. Но, по правде говоря, подобные штучки он вытворял и раньше, до того, как сбрендил.
- Мне кажется, у меня что-то выйдет с той низенькой с пирсингом, - сказал он мне как-то ночью, когда мы вернулись из ресторана на берегу, - она ведь милашка, правда?
… Обкуренные, мы сидим на берегу и смотрим на море.
- Да будет тебе известно, - говорю я ему, - когда случилась вся эта история с твоей госпитализацией, мы с Узи клево подыграли тебе, но как же ты нас всех напряг!
Мирон пожал плечами: "Это было так странно, я вдруг начал слышать голоса - всякие разговоры, песни. Будто какое-то испорченное радио, и ты не знаешь, как его выключить. Это бесит, когда ни на минуту не можешь остаться в покое. Говорю тебе, я чувствовал, будто кто-то пытался морочить мне голову. А потом это вдруг прекратилось". Мирон взял окурок, оставшийся от косяка, и зарыл его в песок.
- Я скажу тебе еще кое-что, - проговорил он, - я знаю, что это звучит немного странно, но мне кажется, что это был Нимрод…
Наутро, вопреки всем прогнозам, приехал Узи. Жаль, что я не поспорил с Мироном. Как только Узи бросил свою сумку в нашу хату, он потащил нас в ресторан, сжевал кальмара и рассказал, что его немец оказался еще большим лохом, чем он ожидал, и что он, Узи, счастлив быть с нами, его лучшими друзьями, здесь, на Синае, его самом любимом месте на земле. После этого он покрутился по пляжу, полный воодушевления, бросаясь с криком "Братан!" ко всему, что двигалось, и обнимаясь с каждым бедуином или египтянином, который не был достаточно проворен, чтобы убежать.
Подустав от этого, он заставил нас с Мироном играть с ним в нарды, победил нас обоих, потом разгромил одного бедуина, который, согласно уговору, должен был после проигрыша тащиться за своим лысым противником по пляжу и кричать: "Берегитесь, девушки, Абу Гара силен!"
Мирон попытался успокоить Узи при помощи косячка, но тот еще больше разошелся. Он стал нахально приставать к сорокалетней американке, но через минуту остыл, съел три блина, сказал нам с Мироном, что тащится от здешнего покоя, заказал кебаб и предложил нам всем поехать с его новым другом-бедуином, который оказался водителем такси, поиграть в казино в Табе. Мирон был решительно против, потому что верил, что у него выгорит с той с пирсингом, но у его сексуальных надежд не было никаких шансов против энергичного напора Узи. "Смех смехом, - сказал мне Мирон, когда мы садились в машину, - а парень, похоже, совсем свихнулся".
В Табе "Абу Гара" и бедуин безжалостно трясли казино. Они переходили от стола к столу, оставляя за собой растерянных крупье и опаленную землю. Время от времени Узи запихивал себе в рот огромные куски яблочного пирога и торта "Маркиз". Мы с Мироном тихо сидели в сторонке и ждали, пока он устанет. Но он все больше расходился. Когда Узи с бедуином закончили разгром казино и поделили прибыль, мы поехали на пропускной пункт. Мы с Мироном напомнили Узи, что нам надо возвращаться, но он не желал и слышать про это. По его мнению, было еще очень рано, и ничего не случится, если мы зайдем в пару клубов в Эйлате, а уж потом вернемся. Перед тем, как расстаться, он дал бедуину свою визитную карточку и они расцеловались - раз восемьдесят, наверное. Мирон попытался уговорить бедуина отвезти нас обратно на пляж, оставив Узи продолжать свои приключения в одиночку. В ответ бедуин сделал нам выговор, сказав, что очень стыдно бросать такого хорошего друга, как Абу Гара, когда гульба в самом разгаре, и он сам с удовольствием пошел бы с нами, но ему нельзя переходить через границу. Потом он поцеловал и нас тоже, сел в машину и отвалил.
Когда Узи надоело в клубе "Спираль", мы пошли в бар "Яхта", а оттуда - в какой-то отель, который назывался "Blue что-то там", и только после того, как мы с Мироном дважды решительно отказались пригласить в номер девушек по сопровождению, Узи перевернулся на живот и захрапел.
После наших приключений на Синае дела компании Узи резко пошли в гору. Кроме немецкого лоха Узи нашел еще двоих - американца и индийца, и было похоже, что он собирается потрясти мир. Мирон сказал, что это лишнее доказательство того, какие психи все эти бизнесмены, - ведь с тех пор, как Узи тронулся умом, дела его идут все круче и круче. Иногда мы еще пытаемся выташить его с нами - сходить на пляж или поиграть на биллиарде, - но, когда он приходит, то все время говорит о том, как клево быть с нами вместе, а сам отвечает на звонки по сотовому телефону, и через час общения с ним пропадает желание жить.
- Не волнуйся, это у него пройдет, - пытаюсь я успокоить Мирона, пока Узи погружен в какие-то трансатлантические переговоры - как раз в тот момент, когда подошла его очередь бить.
- Конечно, пройдет, - понимающе говорит Мирон тоном опытного психа, - но если это и впрямь полосами, то после него твоя очередь…
Хозяин дома сходит с ума
Утром я проснулся страшно испуганный. Не зная, от чего это, я вжался спиной в матрац и старался не шевелиться, пока не пойму, что же меня так напугало. Однако время шло, я так ничего и не понял, а страх мой все рос и рос. Тут я, все еще неподвижно лежа в кровати, говорю себе, во втором лице, как можно более безмятежно: "Успокойся, чувак, успокойся. Это все не по-настояшему, это тебе только кажется". Но мысль о том, что ЭТО, что, бы оно там ни было, сидит в моей голове, давит на меня со страшной силой. Я решаю несколько раз непрерывно повторить, свое имя. Это наверняка должно успокоить меня. Только вдруг почему-то оказывается, что и имени у меня нет. Это заставляет меня подняться. Я ползаю по квартире, ищу счета, письма, что-нибудь, на чем было бы мое имя. Я открываю входную дверь и смотрю на ее наружную сторону - но там только оранжевая наклейка с надписью "Живи в кайф!" На лестничной клетке я слышу детский смех и звук приближающихся шагов. Я закрываю дверь и приваливаюсь к ней. Спокойно, сейчас я вспомню, а если не выйдет, может быть у меня никогда и не было имени? Что бы там ни было, не стоит оно того, чтобы я так потел, и чтобы пульс разнес мне голову. "Успокойся, - снова шепчу я себе, - успокойся, как бы там тебя ни звали. ЭТО не может так длиться долго, еще немного, и это пройдет".
Слегка успокоившись, я звоню Узи и Мирону и забиваю с ними стрелку на пляже. Это в каких-то четырехстах метрах от моего дома, и я прекрасно помню дорогу. Только вот все улицы вдруг кажутся мне другими, и я должен останавливаться и смотреть на таблички, чтобы проверить, они ли это. И не только улицы, все кажется другим, даже это мятое низкое небо.
- Я предупреждал, что придет и твоя очередь, - говорит Мирон и лижет мороженое, - вначале я свихнулся, потом Узи…
- Я не сходил с ума, - протестует Узи, - так, немного крыша поехала.
- Как это ни называй, - продолжает Мирон, - сейчас твоя очередь.
- Ран тоже не сумасшедший, - начинает горячиться Узи. - Зачем ты ему голову дуришь?
- Ран? - спрашиваю я, - так меня зовут?
- Ну, ладно, - уступает Узи, - может быть, он всего лишь чуть-чуть сумасшедший. Дай откусить.
Мирон дает ему мороженое, точно зная, что назад его не получит.