Когда я думал об этой идее, то так обрадовался, что начал смеяться, я думаю - первый раз в жизни. С того дня я начал делать огромную трубу. Каждый вечер я занимался ею, а по утрам прятал части на складе. Работа заняла у меня двадцать дней, а в последнюю ночь я пять часов потратил на то, чтобы собрать трубу, и она растянулась приблизительно на половину цеха.
Когда я смотрел на нее готовую, ждущую меня, я вспомнил свою учительницу социологии, которая сказала мне однажды, что тот человек, который первым использовал палку, не был самым умным или самым сильным в своем племени. Таким палки не были нужны. Просто тот, первый, нуждался в палке для того, чтобы скрыть свою слабость и выжить. Я не думаю, что на свете был человек, который хотел бы исчезнуть более, чем я, вот поэтому-то я и изобрел эту трубу. Именно я, а не тот гениальный инженер с дипломом Техниона, который руководит нашим заводом.
И вот я пополз по трубе, не зная, что будет ждать меня у другого выхода, - может, там будут дети без ушей, которые сидят на кучах моих шариков, может быть.
Не знаю, что точно произошло после того, как я миновал определенное место в трубе, я только знаю, что теперь - я здесь. Думаю, сейчас я ангел - у меня есть крылья и такой овал над головой; здесь сотни таких, как я. Когда я сюда добрался, они сидели и играли в шарики, которые я пускал по трубе за несколько недель до этого.
Я всегда думал, что рай - это место для людей, которые всю свою жизнь вели себя хорошо, но это не так. Бог слишком милостив и милосерден, чтобы принять такое решение. Рай это просто место для тех, кому в земной жизни не удалось быть счастливым по-настоящему. Здесь мне объяснили, что самоубийцы возвращаются на землю, чтобы заново прожить свою жизнь - не удалось с первого раза, так удастся со второго! Но те, кто действительно не нашли себя в жизни, приходят сюда, и у каждого из них свой путь в рай.
Тут есть летчики, которые, чтобы попасть сюда, сделали мертвую петлю в определенной точке бермудского треугольника. Тут находятся домохозяйки, которые добрались сюда, выбравшись через заднюю стенку своего посудного шкафа. Математики, которые обнаружили топологические искажения в пространстве и через них проникли сюда. Так что, если ты действительно несчастлив там, на земле, и всякие типы говорят тебе, что ты страдаешь от "серьезных расстройств восприятия", поищи свою дорогу сюда. А как найдешь, захвати с собой колоду карт, потому что нам уже здорово надоело играть в шарики…
Сумасшедший клей
- Не трогай это, - говорит она мне.
- А что это? - спрашиваю я.
- Это клей, особый клей, супер-клей.
- Для чего ты его купила?
- Мне нужно, - был ответ, - мне нужно многое склеить.
- Нет у нас ничего, что нужно склеивать, - я рассердился, - не понимаю, для чего ты покупаешь всякую чепуху.
- По той же причине, что ты женился на мне, - ответила она, злясь, - чтобы только убить время.
Я не хотел ссориться, поэтому промолчал. И она замолчала.
- Он хоть хороший, этот клей? - спросил я.
Она показала мне рисунок на упаковке, на котором был изображен человек, висевший вниз головой, - подошвы его ботинок, смазанные этим клеем, прилипли к потолку.
- Никакой клей не сможет удержать человека в таком положении, - сказал я, - его сфотографировали наоборот - на самом деле он стоит на полу. Они просто вертикально закрепили щетку, чтобы казалось, что она свисаете потолка. Посмотри, как изображено окно на рисунке - фиксатор жалюзи стоит наоборот, видишь? - показал я на упаковку; она не посмотрела.
- Ну, уже восемь, - сказал я, - мне пора бежать. Я взял свой портфель и поцеловал ее в шеку. - Я сегодня вернусь поздно, потому что…
- Я знаю, - она прервала меня, - дополнительная работа.
Я позвонил Михаль с работы: "Я не смогу прийти сегодня, нужно вернуться домой пораньше".
- Почему? - спросила Михаль, - что-нибудь случилось? - Нет. Хотя… да. Я думаю, что она догадывается.
Наступила долгая пауза, я мог слышать дыхание Михаль на другом конце линии.
- Я не понимаю, почему ты продолжаешь жить с ней, - прошептала она наконец, - вы же ничего не делаете вместе, уже даже и не ссоритесь. Я не в состоянии понять, что удерживает вас вместе. Я не понимаю этого, - сказала она еще раз, - просто не понимаю… - И заплакала.
- Не плачь, Михаль. Послушай, - я решил соврать, - кто-то вошел, я должен прервать разговор. Я приду завтра, обещаю. Тогда и поговорим.
Я вернулся домой рано. Войдя, сказал "Привет", но мне никто не ответил. Я прошел из комнаты в комнату - ее нигде не было. На столе в кухне я обнаружил совершенно пустой тюбик из под клея. Я хотел подвинуть к себе стул, чтобы сесть, - он не стронулся с места. Я потянул его еще раз - не тут-то было - она приклеила его к полу! Холодильник тоже не открывался - она приклеила дверь. Я не понимаю, почему она занялась этими глупостями, она ведь всегда была нормальной, не знаю, что с ней случилось.
Я подошел к телефону в гостиной, может, она пошла к своей матери. Трубку нельзя было поднять, она и ее приклеила. Я со злостью пнул телефонный столик - чуть ногу не вывихнул, - а он даже не сдвинулся.
И тут я услышал, как она смеется. Смех раздавался где-то надо мной. Я поднял голову и увидел ее - она висела вниз головой, ее босые ступни были приклеены к высокому потолку в гостиной.
Пораженный, я уставился на нее: "Скажи, ты что - свихнулась?" Она не ответила, только улыбнулась. Когда она висела там, вверх ногами, ее улыбка была такой естественной, как будто губы раздвигаются лишь под действием силы тяжести, без усилия.
- Не волнуйся, сейчас я тебя сниму, - сказал я и взял с полки книги. Я сложил несколько томов энциклопедии один на один и взобрался на них. "Может, будет немного больно", - сказал я ей, пытаясь удержать равновесие на книжной пирамиде.
Она продолжала улыбаться. Я потянул ее со всей силой, но ничего не произошло. Я осторожно спустился.
- Не бойся, - сказал я ей, - я пойду позвоню от соседей, вызову кого-нибудь на помощь.
Она рассмеялась: "Ладно, я никуда не уйду". Тут и я рассмеялся. Она была такая красивая и совсем нелогичная, там, под потолком, вверх ногами. Ее длинные волосы свисали вниз, ее груди под белой трикотажной блузкой приняли форму двух капель воды. Такая красивая…
Я опять взобрался на стопку книг и поцеловал ее. Ее язык прикоснулся к моему, и… тут книги у меня под ногами рассыпались, и я почувствовал, что парю в воздухе, касаясь ее лишь губами.
Из сборника "Моя тоска по Киссинджеру" Тель-Авив, 1994 г.
Фокус с цилиндром
В конце выступления я достаю зайца из цилиндра. Я всегда делаю это в конце, потому что дети очень любят животных. По крайней мере, я любил, когда был ребенком. Кульминационный момент: я передаю зайца детям, и они могут его погладить, угостить чем-нибудь. Когда-то так оно и было; сегодня же дети менее чувствительны, но, тем не менее, я оставляю зайца на конец выступления. Это фокус, который я люблю более всего, вернее, любил более всего.
Не отрывая глаз от публики, я опускаю руку глубоко в цилиндр и нащупываю там уши Казама - моего зайца. И тогда - "Вот вам - наш Казам!" - я извлекаю его наружу. Каждый раз это поражает, и не столько публику, сколько меня самого. Каждый раз, когда моя рука нащупывает в цилиндре эти смешные уши, я ощущаю себя волшебником. И даже несмотря на то, что я знаю, как это делается (под цилиндром в столе скрытая полость - вот и все), тем не менее, это словно настоящее чудо.
Вот и в прошлую субботу (30-го числа) я припас фокус с цилиндром напоследок. Дети на том дне рождения были совсем квелые. Некоторые из них сидели ко мне спиной и смотрели по кабельному TV какой-то фильм со Шварценеггером. Виновник торжества вообще был в другой комнате, играл в новую видеоигру, которую только что получил в подарок. Моя публика состояла из четырех детей.
Был исключительно жаркий день, я весь взмок в своем фраке, хотел поскорее закончить и отправиться домой. Я даже пропустил три фокуса с веревками и приступил к финалу. Я глубоко запустил руку в цилиндр, а сам уставился на маленькую толстушку в очках…
Заскочу на минутку в кабинет отца именинника и слиняю отсюда с чеком на триста шекелей…
Прикосновение к ушам Казама как всегда приятно удивило: "И вот вам - наш Казам!" Я потянул его за уши и почувствовал что-то странное - он был более легким. Я как всегда поднял руку в воздух, не отрывая взгляда от аудитории. И тогда я почувствовал какую-то влагу на пальцах, а толстенькая девочка в очках вдруг начала визжать - в правой руке я держал за длинные уши голову Казама с выпученными глазами. Только голову, тела не было. Голова и много-много крови. Толстушка продолжала визжать. Дети, которые сидели ко мне спиной, отвернулись от телевизора и начали мне аплодировать. Из соседней комнаты пришел мальчик со своей новой видеоигрой. Увидев оторванную голову, он начал восторженно свистеть. Я почувствовал, что съеденный обед сейчас выйдет обратно. Меня вырвало прямо в магический цилиндр, и тошнота прекратилась. Дети вокруг меня сходили с ума от восторга.
Ночью после выступления я не заснул. Я двадцать раз проверил реквизит, но так и не смог найти объяснение тому, что случилось. Я также не смог найти и трупик Казама.
Утром я отправился в магазин для фокусников. Там мне тоже ничего не смогли объяснить. Я купил зайца. Продавец пытался убедить меня взять черепаху. "Зайцы - это вчерашний день, - сказал он. - Сегодня детишки тащатся только от черепах. Скажите им, что это черпашка-ниндзя, и они со стульев попадают". И все-таки я купил зайца и его тоже назвал Казам.