Девчонки! Было очевидно, что они хорошо относились к Людо, однако он не позволял себе разговаривать с ними. Иногда он замечал устремленный на него задумчивый взгляд Лиз. Значит, и она за ним следила. Она выходила в парк как раз тогда, когда он прогуливался там, устраивала так, чтобы он заметил ее присутствие, но никогда с ним не заговаривала. В него летели мелкие камешки, он слышал смех. Но никого не видел. В часовне или в столовой, чувствуя себя в безопасности в окружении других детей, она осмеливалась улыбаться ему. И почти каждый день Людо находил у себя под подушкой леденцы от кашля, разноцветные ленты или миниатюрные яйца из хлебного мякиша. Однажды он нашел белый платок - своего рода безмолвное любовное послание. На стенах его комнаты вокруг прикрытых рукой лиц красовались нарисованные красным карандашом вензеля и губы.
От Максанса не ускользнули перемены, произошедшие с Людо. Вечером, дождавшись ухода Одилона, он появился в комнате Людо.
- Ты совсем не такой, как раньше, - жалобно повторял он. - Я же знаю… Совсем не такой.
- Какой же я был? - спросил Людо.
Максанс беспомощно развел руками.
- Да я не знаю… Только когда ты приехал, я снова увидел свой дом. Увидел мать, сестру матери, аллею, обсаженную гортензиями, слева от нее - вольер, а дальше - террасу над озером. Там после обеда мы ели бисквиты с корицей… А еще там была моя мама…
- А моя мать, - перебил его Людо, - варит варенье из ежевики… Она приносит мне завтрак в постель… А машину ее я вожу…
Максанс был единственным ребенком у своих родителей, но они рано умерли. И он с упоением делился с Людо воспоминаниями детства, воспоминаниями о событиях, которые никогда не происходили в действительности.
*
Только ночью, гуляя под звездным небом, Людо вновь становился самим собой. По голосам, по скрипу панцирных сеток он мог определить, кто спит, кто еще бодрствует, и достаточно ли глубок сон воспитанников, чтобы выйти наружу незамеченным. Однако нередко дверь в конце коридора оказывалась запертой, и ему приходилось отказываться от своих намерений.
Впрочем, он не был единственным, кого снедала тайная страсть к ночным прогулкам. Ночью в Центре Сен–Поль появлялись свои кочевники, свои скитальцы, и если отбой отправлял в объятия Морфея детей, одурманенных снотворным, то, казалось, он выпускал на свободу тайных демонов, скрывавшихся под обличьем нормальных обитателей Центра. Иногда Людо замечал тень мадемуазель Ракофф и принимался за ней следить. Она двигалась широкими стремительными шагами, будто спешила прийти куда–то к назначенному сроку, углублялась в аллеи, но затем возвращалась назад, не дойдя до конца, и Людо, опьяненный собственной смелостью, уже не боялся ее и представлял, как заговорит с этой безоружной тенью, бормотавшей на ходу какой–то вздор.
Фин также вела ночную жизнь. Неф приходил к ней несколько раз в неделю. В постели они спорили. Кто–то из них хотел, кто–то нет. Как Николь и Мишо. Однажды, к изумлению Людо, Дуду, спасаясь от медсестры, пришедшей спросить у Фин через дверь, не слышала ли та какой–то шум, спешно вылез через окно, у которого мальчик устроил свою засаду.
Иногда кухарка не спала в своей комнате, и Людо недоумевал, где же она проводит ночь.
В тот вечер он тоже ждал. Повсюду царило спокойствие. Сердце его глухо стучало. Ночь делала неразличимыми пальмовые ветви и рыбьи плавники на обоях. Набравшись терпения, Людо слушал шум леса и западного ветра, который шептал об океане. Я стану моряком как ты и сказала впрочем мне уже лучше… со мной что–то не так но все налаживается и когда ты приедешь ко мне в июне ты меня не узнаешь скажешь что это не я. Он сделал глубокий вдох и вышел в коридор. Это был самый опасный момент. Надо было пройти участок, освещенный ночником, и тайком войти в комнату Одилона, находившуюся через две двери по коридору. Босые ноги прилипали к полу, и Людо продвигался, приноравливаясь к ритму доносившегося из комнат храпа. Дверь в комнату карлика бесшумно отворилась, и он вошел.
Одилон спал, посасывая большой палец; он был так плотно завернут в одеяло, что напоминал мумию. Людо подошел к креслу, на котором под толстым молитвенником лежала аккуратно сложенная одежда, обшарил карманы красного пиджака - безрезультатно. В карманах брюк тоже ничего не оказалось. Людо снова приблизился к кровати. Залитый лунным светом, карлик, будто грызун, издавал тихое и тонкое посапывание - он лежал на боку и держал руку под подушкой.
Людо впервые отважился проникнуть к нему ночью. Сейчас он мог воочию убедиться в усыпляющем действии трех таблеток, подмешанных к гранатовому напитку, которым так любил наслаждаться карлик. Подойдя совсем близко, Людо опустился на колени и, нащупав под подушкой сжатый кулак, вытащил его наружу. Разжимая пальцы, чтобы забрать ключ от коридора, он вдруг увидел прямо перед собой широко открытые изумленные, но не видящие глаза карлика. Людо застыл в оцепенении и затаил дыхание. Жалобно всхлипнув, Одилон снова закрыл глаза. Тогда Людо рванул ключ и вышел из комнаты.
Открыв дверь столовой, он испытал ощущение всемогущества и едва удержался от дикого победного крика. Он был свободен. Центр Сен–Поль со всеми его обитателями растаял как сон, и Людо остался наедине с ночью, полной таинственной жизни. Он подошел к яслям, протянул руку к размытым силуэтам барашков и, убрав фигурку, принадлежавшую Одилону, поставил на ее место один из пластмассовых скелетиков Татава.
Выходя из столовой, он задумчиво посмотрел на дверь, ведущую на девичью половину, и подумал, можно ли ее открыть его ключом.
Снаружи Людо обдало свежим ветром. Резкий холод распространялся в ночи подобно запаху. Небо и земля купались в океане лунного света, среди которого глухо стонал лес цвета коралловых рифов. Людо прошел шагов двадцать вдоль замка в северном направлении и перешел, будто реку вброд, террасу, через которую он заранее тайком проложил тропинку из сосновых иголок. Почувствовав под босыми ногами холодный песок, Людо обернулся. На фоне светлого неба чернели силуэты строений. На первом этаже светилось одно из окон.
Он быстро зашагал по аллее, раскачивая головой и размахивая руками, взахлеб вдыхая ледяной воздух, радостно подставляя его потокам свое нагое тело и непокрытую голову - наконец–то он был свободен. Спустившись к реке и оставив на берегу пижаму и барашка, залез в воду. Он разговаривал сам с собой, плескался в свежей проточной воде, брызгая на прибрежный ольшаник, затем, пренебрегая опасностью, направился к середине реки.
Когда он вышел и лег на траву, глядя в звездное небо, по его телу, покрытому гусиной кожей, пробежала чувственная дрожь. Мерцающие созвездия… Он всегда любил эти огни, горящие в ночи без дыма и пламени, хотя и не мог объяснить, жажду чего утолял их созерцанием. Какая сегодня сутра погода… в сущности Людо ты добрый… подай–ка мне поднос пока все не остыло… так что бы тебе доставило удовольствие… знаешь возможно ты хороший мальчик…
Он рысцой добежал до теннисного корта. Осмотрел машину и подумал, что в будущем мог бы найти себе дело по механической части. Багажник был пуст, он спрятал там принадлежавшего карлику барашка и вдруг нащупал какой–то тряпичный комок. Оказалось, что это были скомканные, влажные старые брюки. Вывернув карманы, он обнаружил аккуратно сложенный листок.
Ему по–прежнему не хотелось спать. Он вернулся к зданию Центра и, подгоняемый воспоминанием о Фин в объятьях Дуду, пересек террасу. Пройдя вдоль фасада, спрятался под ее окном, затем осторожно приподнялся и приник к щели в ставнях. Внутри, в пляшущих тенях, все предметы потеряли свой цвет и очертания. На выступающем в темноте одном из набалдашников кровати, казалось, колыхалась медуза, и Людо узнал знаменитую на весь Центр шапочку Грасьена. Больше он ничего не разглядел и ушел с тяжелым сердцем.
Одилон по–прежнему спал, когда Людо положил ему ключ назад под подушку. Затем зашел к Грасьену, увидел пустую разобранную постель и вернулся в свою комнату совершенно обессиленным. Ему хотелось тепла, хотелось поплакать, поговорить. Хотелось пойти к Максансу и спросить, ставила ли ему мать банки, когда он простуживался. Снимая запачканную песком пижаму, Людо выронил листок, найденный в машине. Это было письмо, истлевшее от влаги и порвавшееся на две части сверху вниз, только на левой стороне можно было что–то прочесть.
Поймите, Брюно, любимый, что я
Где же ваши прекрасные обещ
И вот уже три года как вы от
Момент, когда вы скажете Луизе правду.
Вы мужчина и офицер
Так чтобы я надела вашу форму.
отказываюсь от жизни, посвятив ее де
вы не решаетесь причинить ей страда
мальчиков после разрыва
и что вы основали Центр Сен–Поль
та любовь, в которой мы клянемся каж
вам наконец решиться выполнить ваши обя
чтобы она узнала правду от други
моя жизнь, моя любовь, моя стра
ваша Элен, любящая вас на
Людо свернулся калачиком на полу и закрыл глаза. Все кого–то любят: родители - своих детей. Фин - Дуду и Грасьена, мадемуазель Ракофф пишет любовные письма. Только его никто не любит, только он всегда один.
Наутро двойное происшествие: исчезновение барашка и появление на его месте скелета - привело Центр в крайнее возбуждение. Мадемуазель Ракофф допросила по очереди всех детей. Людо молчал, как и все остальные. Карлику, у которого эта черная магия вызвала панический страх, он высказал предположение, что тот наверняка совершил смертный грех, обман или кражу и что его барашек возвратится лишь после того, как он сознается в своем преступлении.