Она повторила заказ и закурила.
- Мы с ней уже играли вместе, когда мне было три года. Она говорила, что у меня некрасивые руки, потому что завидовала моим волосам.
- Это все завистники, - прошептал Людо, убаюканный доносившимся как бы издалека голосом матери.
- Она всегда мне завидовала. Мы жили богаче, чем они. Ее отец был чернорабочим на верфи. У меня были красивые платья, красивые туфли, и ее это злило. Она вечно пыталась мне подражать. Делала такие же прически, разговаривала, как я, подражала во всем. Я надену розовые заколки - и она тоже, я приду на мессу с сумочкой - и она туда же. Ребятам она говорила, что мы сестры, но они смеялись над ней… На самом деле мы совсем не были похожи.
Николь закуривала и тут же тушила сигарету, снова закуривала, подолгу затягивалась, говорила, замолкала, нервно оглядывалась по сторонам. Разомлев от спиртного, Людо в полудреме улыбался матери.
- Потом меня отдали в пансион и я с ней стала видеться только на каникулах. Мы вместе ходили на пляж и встречались в кафе "Ле Шеналь". Кстати, здесь мы его и встретили, Мари–Жо и я… он сидел за столиком около боулинга, и мы смеялись над его акцентом…
- Кого? - рассеянно спросил Людо.
- Как кого? Американца. - голос Николь упал.
Ее темные очки блестели сквозь дым. поднимающийся из забитой окурками пепельницы. Она достала из сумочки помаду и принялась неторопливо подкрашивать губы. Наваждение рассеялось. Чувствуя на себе невидимый взгляд, Людо попытался вновь улыбнуться. Николь застыла как парализованная. И вдруг складка накрашенных губ дрогнула, а из–под темных очков по щекам медленно скатились две крупные слезы. Потрясенный, Людо протянул к ней руку, но мать вдруг отпрянула назад, опрокинув стул.
- Не прикасайся ко мне, подлец! - выкрикнула она безумным голосом и, пошатываясь, направилась к выходу.
VII
В конце лета Татав уехал в свой пансион. Людо всю осень трудился, выполняя ежедневные поручения Мишо. Корчевал корни, засыпал ров, рыл траншею для прокладки кабеля, сдирал старую краску со ставень, красил их, а затем перекрашивал - не понравился цвет. Кюре понадобились его сильные руки, чтобы укрепить крышу, грозившую обвалиться и текшую как решето при малейшем дожде. После успешной починки кровли кюре решил нанять этого крепкого парня за гроши для выполнения и других мелких работ. В качестве вознаграждения кюре приглашал Людо к себе в дом разделить с ним вечернюю трапезу, состоявшую из омлета.
- Он вовсе не выглядит злым, - сообщал кюре Мишо. - Ни идиотом. Он, скорее, просто чего–то боится.
Николь несколько раз напускалась на сына, но без особого пыла, словно разрыв с ним уже состоялся, нарыв был вскрыт, и теперь уже не было смысла выходить из себя. По ночам она запиралась на ключ.
В октябре у Людо заболели зубы, но он не посмел никому об этом сказать, и Мишо, заметив, как у него раздулась щека, отвез его в Бордо к дантисту. Тот обнаружил дюжину испорченных зубов, некоторым дуплам было лет по восемь. Лечение продлилось два месяца. Другой напастью была изжога, от которой Людо страдал также молча. Берту хотела прогуляться вместе в поле но ее подруга не захотела она сказала только не с этим чокнутым… но ведь это неправда я не чокнутый я даже умею читать и считать… я все помню у меня хорошая память а девчонки стали смеяться когда я рассказал "Радуйся, Благодатная" до конца… ты видишь он точно чокнутый он вечно шпионит около школы и к тому же его мать не признает.
Однажды ночью, услышав голоса Николь и Мишо. Людо вышел в коридор и стал прислушиваться.
- Я хочу тебя, - говорил Мишо. - Я не могу уснуть, когда возбужден.
- А я не хочу. И пока он здесь, этого не будет.
- Правда, не хочешь?
- Точно, не хочу. Это же не тебе снятся кошмары. Иногда всю ночь напролет. И такое ощущение, что не спишь. Что все происходит наяву. Вижу эти зеленые глаза, и они вдруг растут и превращаются в шары, и в каждом сидит этот идиот, этот идиот со своими зелеными глазами, и они начинают крутиться и крутятся всю ночь.
Слышно было, как Мишо вздохнул.
- Кажется, у меня есть идея, - сказал он после долгого молчания.
- У тебя вечно всякие идеи.
- У меня есть кузина, правда, мы целую вечность не виделись. Она работает в лечебнице… только это не совсем лечебница. Это заведение для слабоумных детей богачей.
- А почему она не приехала на свадьбу, если это и вправду твоя кузина?
- Ты же сама никого не хотела.
- В голосе Николь зазвучали кокетливые нотки.
- А что это ты раньше о ней ничего не говорил?
- Не приходило в голову. Я думал, что с парнем все и так уладится. Я черкну ей пару слов, а там посмотрим.
- Нечего тут смотреть.
- Мы станем забирать его на выходные и на каникулы, ему не будет там одиноко.
- Кроме того, все уладится без посторонних, да и расходов будет меньше.
Несколько минут ничего не было слышно, потом Николь шепотом заговорила:
- Так это же сумасшедший дом!..
- Там не сумасшедшие, а слабоумные. И потом, это частное заведение. Кузина работает там медсестрой. Похоже, она путалась с директором, пока тот был жив… Парню там будет хорошо.
- Это и в самом деле удачная мысль. Мишо. очень удачная мысль. Ну ладно, иди ко мне, если хочешь.
*
Татав приехал на Рождественские каникулы в середине декабря. Двадцать четвертого, после того как мальчики пообедали наедине, он с хитрым видом сказал Людо:
- У меня к тебе есть предложение.
- Какое такое предложение?
- Пройдемся к выгребной яме. Отпразднуем Рождество. Согласен?
Людо отказался под тем предлогом, что ему нужно накрыть на стол и почистить горох.
- Дрейфишь, да–да, ясное дело - дрейфишь. Только знай, если не пойдешь в Лагардьер…
Татав плутовато подмигнул, выпил большой бокал пива и исчез до самого вечера.
Вечером явились старики Бланшары, которых уговорили встречать Рождество вместе - разумеется, при условии, что байстрюка за столом не будет. Однако Татав поставил прибор для Людо, невзирая на протесты.
- Мне чихать, я хочу, чтобы он тоже был!
После мессы он поднялся к Людо, который спал как убитый, напичканный гарденалом: мать дала ему лошадиную дозу снотворного, чтобы он не мешал спокойно праздновать.
- Ты не захотел пойти со мной к яме, - сказал Татав, ухмыляясь и срывая с Людо одеяло, - но теперь вставай! Сегодня Рождество и у меня для тебя есть сюрприз.
Индейка пригорела, колбаса плохо проварилась, и настроение у Николь было отвратительное.
- Ах, дочка, насколько тебе было б легче, если бы ты не упрямилась и послушала меня раньше.
- Отстань от меня, мама.
- Полноте, все же Рождество. - пытался урезонить женщин Мишо.
- Да уж. Рождество, - вздыхал господин Бланшар, поклявшийся, что никогда в жизни не сядет с байстрюком за один стол и теперь старавшийся не встречаться с ним взглядом.
Елка, которую нарядил Мишо. стояла рядом с фисгармонией и вспыхивала голубыми и зелеными огоньками. Это действовало Николь на нервы и пробуждало воспоминания: огни маяков в море, вспыхивавшие сквозь толщу памяти. Она ненавидела маяки, елочные огни, ненавидела свои воспоминания.
На десерт Мишо разрезал рождественский торт, привезенный господином Бланшаром; хозяева и гости потягивали шампанское и обменивались подарками: Татав получил катер с дистанционным управлением, банку жевательной резинки новой марки "Малабар". томик Иерусалимской Библии и конверт, который он незамедлительно вскрыл, чтобы узнать, сколько там денег.
Взрослые, слегка разомлев от выпитого, шуршали оберточной бумагой, извлекая подарки: удочку для господина Бланшара, портмоне из кожи ящерицы для Николь, карабин "Винчестер" для Мишо. И тут Татав вдруг заявил, что теперь настала очередь его брата.
Механик быстро, ради приличия, снова завернул в бумагу клоуна, которого уже вручил пасынку до начала застолья. "От всей семьи", - сказал он, понизив голос, так, чтобы Николь не смогла услышать его слов. Людо во второй раз за вечер стал владельцем игрушки.
- А вот мой подарок, - торжественно провозгласил Татав. - Его можно есть, ей–ей, это вполне съедобно…
Прыская со смеху, он извлек на свет красивую коробку, перевязанную золотистой ленточкой, наводившую на мысль о роскошных шоколадных конфетах. Затем под хохот чертика из шкатулки–сюрприза обратился к Людо:
- Вспомни про суассонскую вазу!
Едва приоткрыв коробку, Людо моментально узнал омерзительный запах выгребной ямы и, потрясенный, едва не упал в обморок. Зловонные миазмы медленно распространялись по комнате, проникая во все ее уголки, смешиваясь с запахом сыра, вина и со сладковатым ароматом туалетном воды. Присутствующие оцепенели.
- Что это ты утворил, сукин сын! - выругался Мишо. Голос его звучал глухо.
На дне коробки посреди нечистот гримасничал неизменный белый пластмассовый скелетик. слишком хорошо известный Людо.
- Это моя месть, - паясничал Татав. - Дерьмо в шоколаде, только без шоколада, прямо из ямы…
Николь кусала губы и едва сдерживала дрожь, глядя на сына, сидевшего в прострации от снотворного и жестокой несправедливости, безотчетно опустившего рукав пижамы в тарелку с десертом, сына, который совсем недавно положил у двери ее комнаты несколько веточек папоротника, перевязанных стеблем пырея.
- Прямо из ямы, - повторил Татав, прыснув со смеху.
В тот же момент трехпалая рука механика наградила его знатной затрещиной. Мишо в бешенстве вскочил и обвел тяжелым взглядом присутствующих.
- Убирайтесь с глаз моих, все! - произнес он глухим, как из могилы, голосом и сам первый вышел из комнаты.