Тьма обступала ее со всех сторон, ничего не было видно. Однако она что–то чувствовала. Чье–то присутствие. Чье–то прикосновение. Николь растолкала Мишо, который на этот раз не храпел.
- Тебе приснился кошмар, это пройдет.
- Неправда… Я не спала… Я уверена, что здесь кто–то есть. Мишо зажег свет.
- Видишь - никого.
- И все же я готова была поклясться… - прошептала она. - Но все равно, здесь чем–то пахнет. Мне не нравится этот запах.
*
После случая с ножом Мишо почти поверил, что у его пасынка, возможно, и в самом деле мозги слегка набекрень, что, впрочем, никак не сказалось на их отношениях.
- Тебя, похоже, это удивляет, - говорил он жене, - но я это знал еще до женитьбы. Вся округа это знала. Я думал, что будет хуже. Я даже боялся за Татава. Но знаешь, твой парень вовсе не псих. Просто он не совсем такой, как мы. Егo надо показать врачу.
И вот однажды в четверг Николь с сыном явились на прием к доктору Варембургу.
- Отвечай вежливо, когда доктор будет тебя спрашивать. И не держи руки в карманах.
Доктор был полным мужчиной, и казалось, что он постоянно думает сразу о двух вещах, связывая их воедино неопределенным "так–так–так''.
- Как тебя зовут, молодой человек?
- Его зовут Людовик Боссар, господин доктор. Поверьте, не так–то все это весело. У парня… даже и не знаю, как сказать. С ним беда, господин доктор. У него не в порядке с головой.
- Но почему вы так думаете? Так–так–так.
Сквозь полузадернутые тюлевые занавески Людо пытался разглядеть в окне затерявшееся за соснами море. Доктор Варембург вежливо выслушал Николь и - так–так–так - приступил к осмотру. Он заставил Людо покашлять, проверил его слух, зрение, измерил рост, вес и в итоге заключил, что данный случай не входит в компетенцию терапевта, а требует вмешательства специалиста. Николь записала адрес коллеги доктора Варембурга, психиатра, практикующего в Бордо.
- По крайней мере, ты уж точно крепкий малый!
- Они мне завидуют, - ответил Людо.
На следующей неделе Мишо повез Николь с сыном в город. Пользуясь случаем, они решили также посидеть в кафе и съесть по мороженому.
- А чем занимается психиатр?
- Головой, - заявила Николь. И, повернувшись к сыну, сидевшему сзади, продолжила: - Видишь, чем из–за тебя приходится заниматься!..
После короткого разговора со взрослыми доктор провел мальчика в некое подобие будуара с роскошными коврами и безделушками, стоявшими на низком столике. В воздухе пахло смолой и свежей краской. Усадив Людо на диван, доктор занял место за своим столом. Когда он улыбался, его верхняя губа морщилась и казалась накладной. Он часто потирал свою лысину вялой пятерней. С приветливым видом доктор начал задавать кучу нескромных вопросов: не занимается ли мальчик по ночам рукоблудием, видел ли он уже пенис своего отчима, испытывал ли он желание по отношению к своей матери, бьют ли его родители. В конце беседы, наклонив к Людо свою блестящую лысину, доктор сообщил ему, что фрейдистская фаллическая символика напрямую связана с образом гладко выбритого черепа, ''из чего проистекает некоторая двусмысленность взаимоотношений с пациентками и даже с пациентами…" Консультация обошлась в триста франков. Николь пришлось записать адрес еще одного доктора, специализирующегося на "параноидальной дисфункции".
- Я ничего не понял, - сказал Мишо, когда они устроились за столиком в кафе.
- Он сказал: с головой у него неважно.
- Только аппетит у него из–за этого не страдает, смотри–ка.
Людо раньше всех закончил пить кофе по–льежски, и рот его был вымазан взбитыми сливками.
- Еще хочешь, малыш?
Людо утвердительно кивнул. На своем стуле он обнаружил расплющенную розоватую жвачку с отпечатком чьего–то пальца и тут же поверх отпечатал свой. Затем отлепил ее и незаметно сунул в рот.
- Ему нельзя так много есть. От этого бывают глисты.
- От этого не будет… А что этот доктор подразумевает, когда говорит, что у него с головой не в порядке?
- Он только дал адрес специалиста. Тот уж и скажет, что делать.
- Да, дорогое удовольствие - быть с приветом! И что это даст, когда мы узнаем?
- Ничего. Впрочем, мы ведь уже знаем. Как хочется пить после мороженого! Я бы выпила стаканчик сотерна или мартини.
Николь и Мишо взяли аперитив. Людо. впервые попавший в город, разглядывал прохожих: сотни лиц, сотни глаз, сотни ног: люди входили в кафе, выходили, официанты что–то выкрикивали, звенела мелочь, дамы набрасывали манто, раздавались взрывы смеха, сквозившие потоки воздуха смешивали тысячи запахов. Вошли две пожилые дамы, в руках одной из них была перевязанная картонка с пирожными. Они удобно устроились на диванчике, раздвинув полы меховых манто, и стали лихо расправляться с огромными пирожными с кремом. Они жевали, двигая челюстями как–то вбок, подобно жвачным животным, сопровождая эти движения прищелкиванием языка, едва уловимым дрожанием подбородка, подергиванием бровей, сгибанием шеи, вызывавшим подрагивание перьев на их шляпах.
- Ну разве не несчастье - иметь такого ребенка? - ныла Николь.
- Тебе еще грех жаловаться. Он добрый. А бывают злые.
Уходя, Людо прилепил жвачку на прежнее место и, надавив на нее большим пальцем, как печатью, оставил на ней его след.
*
Зимний туман размыл все краски пейзажа и внес смятение в души. После полудня тьма быстро опускалась на порт, где заранее зажженные огни уже засветло оповещали о близящемся конце дня.
Снова наступило Рождество. Бланшары не прочь были отпраздновать его вместе, но при условии, что Людо не будет. Однако Мишо не уступил.
- Ну уж нет, малыш останется. Ведь он ничего дурного не сделал. Чего не о всяком скажешь.
Николь залепила пощечину мужу, отменила визит родителей, а в сочельник заперлась у себя и даже не пошла на рождественскую мессу. Мишо, Татав и Людо ужинали в мрачном молчании у наряженной елки, потерявшей всякий смысл. Ночь Мишо провел внизу, на диване.
Николь появилась лишь через два дня, бледная как покойник, и пожелала всем счастливого Рождества, высыпав из ночного горшка посреди кухни добрую сотню окурков.
Госпожа Бланшар приезжала в Бюиссоне несколько раз в неделю.
- Ну, как поживаешь, дочка? Знаешь, отцу все хуже и хуже. Как схватит спину до поясницы - хоть криком кричи. Все сырость проклятая, доктор говорит. Ну а сырость у нас. сама знаешь, как тот сорняк - повсюду. А ты–то как? Аппетит–то хоть есть? Не очень–то ты пухленькая. Если хочешь родить ребеночка своему благоверному, надо бы поправиться. Слышь, в прошлый раз я видела твоего… ну. сама знаешь… в общем, чокнутого. Как он похож на… понимаешь кого… Его не должно здесь быть, когда ты забеременеешь.
- Это не я хочу ребенка, - занервничала Николь. - а Мишо.
- Да я не про то. Я только говорю, что нельзя смотреть на чокнутого, когда беременная. Послушай, есть же дома для психов. Ему там будет хорошо. А ты сможешь снова видеться с отцом.
- Доктор говорит, у него ничего нет.
- Ну да, что же он еще скажет, твой доктор, если с больным ухом идешь к зубному! Да, скажу я тебе, плохо все это кончится.
Однажды в четверг, подавая Николь поднос, Людо споткнулся и пролил горячий кофе прямо на нее.
- Ты не только придурок, но еще и опасен…
В следующий раз он встал спозаранку, надел воскресный костюм и спустился на кухню готовить завтрак. Все было сделано идеально: безупречное расположение прибора на подносе, ровный слой масла на тартинках, правильная пирамида из кусочков сахара на блюдце говорили о неимоверном старании.
Людо осторожно поднялся по лестнице. Прежде чем постучать в дверь, он бережно поставил поднос на пол. Затем достал из кармана английскую булавку, уколол себе большой палец, держа его над чашкой, и стал наблюдать, как алая кровь смешивается с дымящимся кофе. Потом спрятал булавку и постучал.
Николь была расположена поговорить.
- Не забудь натереть полы внизу. А после обеда приедет моя мать, так что погуляй на улице. Если будешь слушаться, то сможешь вечером посмотреть телевизор. Что ты сейчас собираешься делать?
- Татав разрешил мне поиграть с его железной дорогой.
- А уроки?
- Я все сделал.
- Тогда ладно… Послушай, это ты мылся вчера в моей ванной?
- Нет, не я.
- Но запах был твой, мне пришлось проветрить.
Людо развернул кресло–качалку и пристально посмотрел ей в глаза.
- Это мой отец там мылся.
Николь стушевалась.
- Ты хочешь сказать: Мишо, да?
- Кто мой отец? - шепотом спросил Людо и отвернулся.
Николь побледнела.
- Что ты болтаешь, кретин?
- Ничего не болтаю, - ответил он обычным голосом.
Все чаще и чаще Людо обиняками упоминал в разговорах своего отца, пользуясь тем, что другим при этом казалось, что он имеет в виду Мишо. Однажды он хладнокровно заявил, что отец приходил забрать его после урока катехизиса. В другой раз отец прокатил его на машине. От этих провокационных заявлений Николь просто цепенела.
- Не разыгрывай хитреца, Людо, - ворчала она, впрочем, довольно вяло.
Сейчас она снова откинулась на подушки.
- Ты становишься скрытным, это нехорошо. Чему тебя учат на законе Божьем?
- Там про римлян и евреев. Как Понтий Пилат умывал руки. Иисуса распяли на кресте, она говорит. На Голгофе. Фарисеи. Все из зависти.
- Смотри–ка, да ты кое–что знаешь… Надеюсь, тебя учат также послушанию и уважению к старшим?
- Не знаю.
- А молитвы ты знаешь?
- Есть одна, только никак не могу запомнить. Скукота.
- Какая?
- "Отче наш".