Кругом на платформе женщины в робах да кое-где старики. Молодых мужчин не видать. На нас посматривали, но без особого интереса. Здесь всяких видывали: вольных, наемных, ссыльных, мобилизованных на трудовой фронт… А может, приняли за местных, что заплутали в лесу. Но по сложившейся у зеков привычке, никто ни о чем не спрашивал. Мы тоже помалкивали.
Я взял Зоины холодные ладошки, сунул себе под рубаху, чтобы согреть.
- У тебя сердечко так стучит! - произнесла она почти беззвучно, губы у нее были синие. А как ему не стучать? Спаслись. А если нет? Если успели просигналить и нас на путях ждут?
Состав между тем выскочил на открытое пространство. Показалась промзона, обнесенная колючей проволокой, за ней зона жилая: десяток длинных бараков, прозванных, как мы потом узнали, лежачими небоскребами.
Поезд встал. Народ молча расходился по сторонам. Мы двинулись в одну, потом другую сторону, но в растерянности остановились: идти-то было некуда. Хотя и оставаться, торчать на виду, было еще опасней.
Потом-то мы сообразили, что, спасаясь от преследователей, мы оказались в их логове. Из огня да в полымя! Одна надежда, что никакой ищейке не придет в голову искать беглецов там, где каждый человек под присмотром.
Пока оглядывались да переминались, не заметили, как за спиной возникла женщина. Темноволосая, смуглая, в руках клюшка.
- Так вы ко мне? - спросила уверенно. - Тогда в блок номер шесть! - И более решительно: - За мной! Марш, следом! - И поскакала по вихляющей тропке в глубь строений, хоть и с клюшкой, но так быстро, что мы едва за ней поспевали.
Первая мысль: нас с кем-то спутали. Вторая: если и не спутали, то на людях не стали брать, а повели куда надо. И третья… Нет, мы и не могли мечтать, что нам в этот день вторично повезет.
Зоя на ходу успела шепнуть:
- А если сдаст?
- Зачем же ждать? - спросил я так же тихо, глядя в спину женщине и замедляя шаг.
- Не знаю… У меня нет сил.
Зоя первой решилась шагнуть в блок. Я пошел следом, но все время казалось, что мы, как в том глухом лесу, глубже и глубже увязаем в болоте: собаки, поезд, лагерь, женщина, блок… Не окажемся ли сразу в комендатуре?
Хроменькая привела нас в помещение, наполовину врытое для тепла в землю. Скользнула между нар в три этажа, с кем-то на ходу поздоровалась. Но по нашему поводу - мы все время были начеку: ушки на макушке - никаких слов не было произнесено.
- Располагайтесь, - предложила будто старым знакомым. - Это мой угол.
Мы продолжали стоять. Надо было что-то объяснить, спросить. Женщина внимательно посмотрела на Зою, глаза у нее были черные с маслянистым отливом.
- Деточка, - произнесла ласково, - успокойся. Я не кусаюсь. Сними мокрую одежду, пусть подсохнет… И молодой человек… Тут вы найдете сухую робу. Небось, голодные? Есть затируха с луком. Переодевайтесь. А я сейчас…
Женщина подхватила пустой котелок и исчезла.
Зоя с оглядкой произнесла:
- Влипли. Но все равно. Давай я тебе помогу… Ты, и вправду, можешь заболеть.
Одежда была ветхой, но чистой. Пока переодевались, хромоножка успела сбегать на раздачу, принесла в котелке затируху, жидкую, буроватого цвета кашицу из муки и дикого лука. Пояснила, что котловка у них никудышная. А хлебная норма пятьсот грамм. Бывает, конечно, и выше, шестьсот, семьсот… Но у них говорят: убивает не маленькая, а большая пайка… За нее норму нужно дать! А кому это под силу?
Кашицу мы мгновенно проглотили. Благотворительница есть отказалась, сказала, что вечером пьет только чай, заваренный листьями брусники. Калорийно и спасает от цинги. Сегодня в лесу, пока трудилась, листиков и даже ягод нащипала!
- Пилите лес? - спросила Зоя недоверчиво.
- Моя прежняя профессия - детский врач, - сказала женщина. - А здесь мы работаем на лесоповале… С шести до шести… Двенадцать часов, как говорят, отдай!
Она ни секунды не стояла на месте. Развесила, как смогла, нашу одежду, сама переоделась и снова исчезла: побежала мыть котелок. Ее клюшку, глухо стучащую об пол, было слышно издалека.
- Так не сдаст? - спросил я Зою. Наверное, я был назойлив в своих подозрениях, она даже рассердилась.
- Откуда мне знать?
- Думаешь, она не догадывается, кто мы?
- Может, и догадывается… И что?
Мы говорили слишком громко, женщины с ближайших нар повернулись в нашу сторону. Нас с интересом разглядывали. Сперва на расстоянии, а некоторые, приблизившись, в упор. Кто-то для виду поинтересовался: где Надя, она не сказала, куда ушла?
Если и не Надя - теперь мы хоть знали, как ее зовут - так кто-то, подумалось, другой, из любопытствующих, побежит и донесет.
Вернулась наша Надя, с котелком, в котором опять что-то дымилось. На ходу повторила, что на лесоповале разные работы: трелевка, лесосплав, шпалопиление… Она, как инвалид, работает учетчиком… А ее муж трудился на шахте, сейчас заболел, лежит в другой части блока… Она хочет его навестить.
- А мы? - спросила, встревожась, Зоя.
- Вы пойдете со мной, - решила Надя. - Чтобы поменьше глаз… Меня, деточка, бояться не надо. Это было сказано вскользь, но достаточно выразительно.
Она понеслась, прихрамывая между нар, мы поспешили за нею. Мужская часть блока - те же трехэтажные нары. Кое-где с подстилкой из соломы, а где-то голые доски. Но мужчин было мало, видать, на смене.
Муж Нади лежал на нижнем ярусе. Мы сразу увидали, что он небрит, но на худом, с провалами щек, лице огромные, выразительные глаза. Еще мы заметили, что он длинный, ноги в шерстяных носках, не умещались на нарах и торчали в проходе.
- Он немец, - пояснила Надя. - Небось, заметили, тут сидят немцы?
Находясь в женской половине блока, я улавливал среди голосов немецкую речь. Говорили о нормах, о кормежке, а еще о каком-то постановлении НКВД по поводу политбанды, что расстреляли за саботаж и отказ от работы.
- Ну да, - тут же с оглядкой сказала Надя. - Двадцать четыре человека. Из нашего блока троих…
- Пленных? Фрицев? - спросила Зоя не очень тактично и смутилась.
- Ну что вы! - возразила Надя, не обидевшись. - Здесь сидят советские немцы. Кто с Волги, кто из других мест. Мой муж, как и я, - с Северного Кавказа…
- Так вы немка?
- Нет. Жена немца. Сама я башкирка. Мое настоящее имя - Надия. Но все называют Надя, я привыкла. А вот он, - указала на мужа, - Герман. Он, между прочем, винодел! - Это слово Надя произнесла со значением и при этом погладила мужа по голове. Пояснила, что он работал главным технологом на винном заводе. - Абрау - слышали? Ну неважно. Герман - создатель знаменитых в стране шампанских вин! Вы пробовали шампанское? Настоящее шампанское? - спросила Надя, обращаясь к Зое.
- Пробовала… кажется, - ответила Зоя.
- О! Тогда вы понимаете, что это значит! Настоящее шампанское приносит людям радость… Герман, ведь правда же? - обратилась она к мужу. - Твое шампанское, которое ты назвал "Надежда", было лучшим на довоенной выставке в Париже.
Муж едва кивнул. За время нашего присутствия он не произнес ни слова. Но все отражалось в его глазах. При разговоре о шампанском они ожили, в них затеплился свет.
- Он все понимает, - прошептала мне на ухо Зоя.
Надя догадалась, кивнула.
- У него был инсульт. Поражение речи… Уже год… И вот я с ним… До работы, после работы. Мне в этот блок разрешили приходить. Мы очень часто вслух вспоминаем, как он создавал вино. Это же как поэзия. Или нет… Как музыка! Создавать напиток, который делает людей счастливее… Сказано же: вино - это солнце в крови!
От ближних нар к нам придвинулись двое мужчин: седой, суховатый на вид старик и другой, помоложе, чернявый. Наклоняясь к Наде, стали выспрашивать, немцы ли мы, откуда прибыли, где поселили. Я уже заметил: ссыльные, как и зеки, не спрашивают у новичков подробности, а лишь статью и бывшее место проживания.
- Они из района! - излишне резко произнесла Надя. И, уже обращаясь к мужу, добавила: - Герман, это гости… Им приятно тебя видеть. Они даже знают твое шампанское. Тебе нравятся гости?
Герман перевел взгляд на Зою и кивнул.
- Вот и ладушки. Теперь гости подождут, а я тебя покормлю и побрею. Ты зарастаешь быстрей тайги!
Называя пришедших немцев по именам: Вальтер и Ханс, - наша спутница попросила их, раз уж здесь, побыть с гостями. То есть с нами. Но не особенно надоедать с вопросами. Гости устали с дороги.
Вальтер, тот, что помоложе, поживей, оказался бывшим кадровым военным, специалистом по танковым двигателям. Сейчас, конечно, разжалован, работает механиком на шахте. Ханс, высокий, немногословный, строгий на вид, - ботаник. До ссылки работал в ботаническом саду в Карлмарксштадте, что на Волге, выращивал цветы. Казалось бы, здесь не до цветов, но его профессию востребовали, хоть и специфично: он руководит так называемым цветочным цехом.
- Что же вы выращиваете? - с удивлением вопрошала Зоя. - Хризантемы? Розы?
- Ну какие там розы! - отмахнулся старик. - Делаем бумажные цветы… Для венков. Их знаете сколько нужно?
- Сколько?
Мужчины переглянулись и не ответили. Им, наверное, странным показалось объяснять аборигену, как вымирают ссыльные.
- Но роза у нас есть! - воскликнул более импульсивный Вальтер. С оглядкой на друга он поведал историю, как тот раздобыл черенок розы, непонятно где, и посадил при въезде в зону. - Единственная роза на всю округу! Вот поедете в другой раз на "кукушке", не прозевайте. Да вам там, на платформе, любой покажет… Поезд проходит, а все головы в одну сторону: как наша розочка, подросла ли? Как бутончик первый, проклюнулся? Как второй?
- Розляйн, розляйн, розляйн рот, - произнесла Зоя и посмотрела на меня. - Антон наизусть эти стихи знает.