- Я подарю тебе дикую розу… Розляйн, розляйн, розляйн рот…
- Да, и стихи тоже, - согласилась она. - Если ты не сможешь найти цветов, ты мне подаришь стихи… о дикой розе…
- Это стихи о тебе, - поправил я. - Ты - дикая роза.
- Ты же их не забудешь? А потом я поцелую тебя вот так, - и она поцеловала коротко, но сильно меня в губы. - И мы пойдем дальше…
- По рельсам?
Но Зоя шутку не приняла.
- Не будет никаких рельсов. Это будет другая дорога… Скажем, лунная. А о прошлом, только без вагончика, можно повспоминать. Вот я хочу знать, где ты был до вагончика. Таловка не в счет. - И тут же предупредила: - Только не то, что мы о себе напридумали. Ладно?
- Все придумывают, - возразил я. - Разве ты не придумываешь?
- Придумываю, - сразу призналась Зоя. - Еще как придумываю! Для них. Не для тебя. - Поколебавшись, добавила: - Но про тебя я чуточку знаю.
- Знаешь? Про меня?
- Знаю, - повторила Зоя. - Однажды Мешков заставил девочек переписывать наши дела, мы еще не догадывались, зачем ему нужно.
- У нас были дела? У каждого? - поразился я.
- У каждого. И у тебя. Отец - командир Красной Армии, служил на границе, в начале войны пропал без вести… Так ведь?
Я не стал отвечать. Я знал, что не так. Но только покачал головой.
- Ну вот. Мешков тоже знал, - вздохнув, сказала Зоя. - И велел дописать: "Расстрелян как враг народа".
- И ты дописала?
- Конечно.
- И про себя?
- Нет. Про меня другие дописали.
- А что они дописали?
Зоя молчала.
- Если не хочешь, не говори, - предложил я.
- Нет, почему же… Я отца, и правда, не помню. Он умер, когда мама была беременной. Он был инженер по строительству железных дорог…
Бабушка рассказывала, что его вызывали на допросы, это когда готовили какой-то процесс инженеров… Он не выдержал… А потом маму выслали без права переписки и бабушку забрали, а меня сдали в детдом…
- А это - правда?
- Не знаю. Думаю, что он отравился.
- А Мешков откуда узнал?
- Он инструктором в райкоме работал, многих знал. А не знал, так догадывался. При случае и сам доносил. - Зоя говорила медленно, с видимой неохотой. Мне показалось, что она устала от такого разговора.
И еще одно как пронзило: Зоино предчувствие, что рельсы - это судьба. Не ее ли отец проложил дороги, по которым гоняют наш вагончик?..
- Ну вот, - прервал я молчание. - А хотела вспоминать!
- Так ведь я не об этом, - печально произнесла Зоя. - Это ведь их интересует, кто куда делся и почему. А я хочу, чтобы ты был только ты. Ведь была же у тебя своя жизнь?
- Наверное, была, - неуверенно отвечал я.
- И у меня была. А теперь она у нас вместе. Бабушка мне рассказала, что, когда мне было шесть лет, я сочинила стихи: "Я люблю тебя, а ты меня, и получается - луна!" И объясняла я так, что влюбленные - это две половинки луны, а когда они обнимаются, то, похоже, будто из двух месяцев получается одна луна…
20
Утром постучались в окошечко. Не сильно. Зоя от страха закрылась ватником с головой, даже дышать перестала. Но, кажется, и я чуть перетрусил. Уж слишком неожиданно. Мы не то что позабыли об опасности, мы старались о ней не помнить. Расслабились, поверили самим себе, что в этом лесу можем быть одни. А вот уж не одни. Но кто это? Железнодорожники? Охотники? Или эти… охотники за нами?
Постучались вторично, более настойчиво. Понятно, что там, снаружи, не просто догадывались, там знали, что здесь кто-то есть. И они, кто бы ни был, не оставят нас в покое. А нам придется открывать.
Наверное, я произнес это вслух, а Зоя пискнула из-под ватника, что открывать не надо.
- Не надо! Не надо! Не надо!
- А как быть? - спросил я. - Взломают дверь…
- Пусть ломают. Я не хочу… Там этот… Там майор из поезда… Я его боюсь!
Майор бы не стучал, подумалось. Да и штабисты… Они вышибли бы и дверь и стекло!
Мы прислушивались. Наступила долгая тишина. Может, те, за дверью, - возникла надежда, - постояли и ушли? Может, правда, какие-нибудь путевые обходчики, рабочие, которым, в общем, от нас ничего не надо?
Негромко и как-то приятно, по-домашнему, скреблись мыши за печкой. Потрескивала деревянная лежанка под нами. Не шевелясь и приподняв головы, мы старались уловить каждый чужой звук за окошком. И вдруг прозвучало из-за двери, но показалось - под самым ухом:
- Братцы мои, ну открывайте, что ли! Я ничегошеньки вам не сделаю… Вот, клянусь!
Зоя ладошкой закрыла мне рот, показывая, что надо молчать.
Но я уже понимал, что отмолчаться не удастся. Они разозлятся и вышибут дверь. Да враги бы с нами не чикались, не называли братцами…
Отклоняясь от руки Зои, я крикнул в сторону двери:
- А ты кто?
- Охотник, - такой был ответ.
- А зачем тебе открывать?
- Хочу поговорить.
- С кем? - спросил я, вылезая из-за печки, приближаясь к дверям.
Зоя поднялась вслед за мной, я почувствовал, как она прижимается к моей спине.
- С вами, с вами, - сказали добродушно за дверью. - Между прочим, я один, а про вас я знаю. - И после некоторого молчания: - От Глотыча я. Понятно?
Я повернулся к Зое, чтобы спросить, но она сама, прильнув к моему уху, зашептала, от ее губ стало горячо:
- Все равно не открывай… Кто бы ни был… Прошу!
- Мы вас боимся, - сказал я прямо в дверь. Зоя прижималась ко мне еще сильней, я чувствовал кожей, как она дрожит. - Если вы охотник, как говорите, идите в другое зимовье.
За дверью кашлянули. С минуту помолчали.
- В общем-то, как хотите… Но я, и правда, пришел вам помочь.
- А зачем нам помогать? - подала вдруг голос Зоя.
Я не ожидал, что она себя выдаст. Одно дело - мужик в зимовье, другое - женщина. Это было неосмотрительно, даже опасно. Но Зою, как говорят, понесло. Она злобно вопрошала, обращаясь к дверям:
- Мы просили о помощи?
За дверью снова кашлянули.
- Барышня, извините… Но вас ищут!
- Ну и что? Пусть ищут! - отвечала Зоя с вызовом. Однако при этом она прижималась ко мне. Слово "барышня" ее не смягчило. А я опять подумал, что бандюги да энкаведешники так не разговаривают и слово "барышня" уж точно не употребляют. Тут что-то не так.
Голос за дверью добавил:
- Глотыч просил вам помочь - вот и все. Не хотите как хотите. - И после паузы: - Я тут еще посижу на крылечке. А вы подумайте. Вам жить-то…
Мы с Зоей присели на лавку под оконцем и стали думать. За оконцем, хоть и малость просветлело, ничего, кроме буро-зеленой хвои елок, не видать. Но стало различимым Зоино лицо, оно было белей печки.
Я тихо спросил:
- Может, откроем?
Зоя промолчала, что могло означать и согласие.
- Он же к нам пришел от Глотыча, - продолжал я убеждать. Не только ее, но и самого себя. - И потом… Мне кажется, он неопасный… Да?
Зоя смотрела на дверь. Я подумал, что сейчас я верил ей больше, чем себе.
- Тогда что? Тогда открываем?
Зоя поцеловала меня в губы, решив на всякий случай проститься. Не до конца, значит, верила, что беды не будет. Но шагнула к дверям и решительно отодвинула засов.
- Входите! - крикнула и снова села, глядя не мигая на дверь.
И я повторил вслед за ней с такой же интонацией:
- Мы открыты! Открыты!
Чужие ноги застучали по нашему крыльцу, наискось со скрипом отворилась убогая дверца, и на пороге встал, чуть пригибаясь, человек с бородой.
Нет, бороду мы разглядели потом. Сперва увидели темную согнутую фигуру в проеме дверцы и почему-то сапоги. Потом стали видны борода и зимняя ушанка… Это летом-то! Лицо в сумраке зимовья показалось нам старообразным. Уже потом, на улице, смогли разглядеть, что гость никак не стар, скорей даже молод. Голубые на выкате глаза и чуть подмороженные, с краснотой щеки, частью скрытые той же бородой. А когда, войдя в помещение, мужик снял шапку, обнаружилась густая, чуть курчавая шевелюра.
Мы продолжали сидеть. Наверное, нам казалось, что так безопаснее.
Потом-то я понял, что опасность является вовсе не так, а куда прозаичней… Но страшней.
А человек, сразу загромоздив собой пространство избушки, продолжал стоять, молча вглядываясь в нас сверху вниз. Медленно опустился на пол и расположился напротив нас, опершись спиной о печку. Мне даже почудилось, что печка чуть подвинулась назад.
- Вот, - заключил удовлетворенно, - вы и есть.
- Кто мы? - спросила Зоя, не вызывающе, но излишне резко. Я понял, что она еще трусит. И бородач это понял.
Спокойно произнес:
- Вы - это вы… Такими вас и представлял.
И снова нас разглядывал. Впрочем, недолго.
- Вас ищут, братцы. Пока ищут в деревне. Но шарили уже вдоль путей… И сюда доберутся… Завтра… Но могут и сегодня…
Он обвел глазами наше жилище, видимо, оценив про себя порядок, который мы тут навели.
- Здесь оно, конечно… крыша, все такое… Но вам тикать надо!
- А вы… Как вы нас нашли? - поинтересовалась Зоя, смягчив тон.
Он ухмыльнулся: вопрос был детский.
- Про вас уже объявление дали… Сбежали опасные преступники, за поимку награда там, прочее. Смекнул, где этих опасных преступников искать… Нашел…
- Вы, правда, охотник? - спросил я, чтобы переменить тему. О преступниках при Зое говорить не хотелось. Чего зазря трепать нервы? Она и так в ужасе, что придется возвращаться в вагончик.
Бородач оживился.
- Охотник… Но особенный. Я за камешками охочусь. Меня тут каждая собака знает.