- Будьте любезны уведомить своего хозяина, что явился поэт Роберт Уоллис.
Молодой человек обозрел карточку:
- Вас велено принять. Следуйте за мной.
Я последовал за ним в здание, бывшее, как выяснилось впоследствии, неким складским помещением. Рабочие с баржи на пирсе выгружали джутовые мешки, и складские работники с мешком за плечами длинными вереницами сновали по складу в разных направлениях. Остро волной ударил в ноздри запах жареного кофе. И какой запах!.. В помещении находилось более тысячи мешков, ростеры-барабаны Линкера вращались денно и нощно. Запах этот, от сладости на языке до слезящихся глаз, был темен, как расплавленный вар. Горький, черный, манящий аромат, щекотал горло, вливался в ноздри, заполняя голову. Он мог с быстротой опиума привязать человека к себе навечно.
Это все я смог оглядеть лишь мельком, так как секретарь увлек меня по какой-то лестнице вверх и проводил до конторы. Одно окно ее выходило на улицу, но было и еще одно, более широкое, которое открывало вид на тот самый склад. Как раз у этого окна и стоял Сэмюэл Линкер, наблюдая за суматохой внизу. Рядом с ним под стеклянным колпаком тихонько пощелкивал небольшой медный прибор, исторгая тоненькую длинную бумажную ленту с какими-то печатными знаками. Спутанные петли бумажной ленты, причудливо, в виде цветка ириса, ложившиеся на начищенный паркет, являли собой единственное проявление беспорядка в этой комнате. За письменным столом другой секретарь, одетый точно так же, как и первый, что-то писал стальным вечным пером.
Линкер обернулся, увидел меня, бросил деловито:
- Беру четыре тонны бразильского и одну тонну цейлонского.
- Простите, как? - недоуменно переспросил я.
- Оплачу транспортировку пароходом при условии, что за время перевозки порчи не окажется.
Я сообразил: он диктует.
- А, понятно… Прошу вас, продолжайте.
Прозвучало нагло, Пинкер нахмурился.
- …Десять процентов будет удержано в счет будущих поставок. Остаюсь, и так далее… и так далее… Садитесь!
Последний возглас явно относился ко мне. Я сел.
- Кофе, Дженкс, будьте добры! - сказал Пинкер секретарю. - Номер четыре и номер десять, затем восемнадцать. Это я подпишу в ваше отсутствие. - Переведя взгляд на меня, он сухо произнес: - Вы, мистер Уоллис, назвались писателем.
- Да, верно.
- Но мои секретари не смогли отыскать ни единого вашего творения в книжной лавке на Чаринг-кросс. В платной библиотеке У. Х. Смита о вас и слыхом не слыхали. Даже, как ни странно, литературный редактор "Блэквуд Мэгэзин" с вашими творениями не знаком.
- Я - поэт, - сказал я, несколько обескураженный дотошностью расследований Линкера. - Но пока не публикуюсь. Мне кажется, я определенно дал вам это понять.
- Вы упоминали, что пока не слишком известны. Но вот я обнаруживаю, что о вас вообще никто ничего не слыхал. Вряд ли стоит говорить о степе ни известности, когда известий как таковых нет, не так ли?
Он тяжело опустился на стул по ту сторону стола.
- Приношу извинения, если я создал у вас превратное впечатление. Но…
- Оставим впечатления. Точность, мистер Уоллис! Единственное, что я требую от вас, и от кого бы то ни было, это точность.
В "Кафе Руайяль" Пинкер, пожалуй, вел себя не так уверенно, я бы даже сказал несколько застенчиво. Здесь, на своей собственной территории манеры его приобрели некоторую властность. Он вынул вечную ручку, снял колпачок, потянулся к стопке писем и принялся подписывать одно за одним с невероятной скоростью, не переставая при этом изрекать:
- Скажем, я. Смог бы я называться торговцем, если бы в жизни не продал ни единого мешка кофе?
- Любопытная постановка вопроса…
- Ни в коем случае. Торговец - тот, кто торгует. Ergo: если я не торгую, я не торговец.
- Но по той же логике, писатель тот, кто пишет, - заметил я. - Строго говоря, необязательно, что его читают. Только желательно.
- Гм… - Пинкер, казалось, осмысливал мои слова. - Очень хорошо.
У меня возникло ощущение, будто я выдержал некий экзамен.
Вернулся секретарь, неся поднос с четырьмя чашечками величиной с наперсток, и двумя дымящимися кофейниками, и поставил все это перед нами на стол.
- Итак, - произнес его хозяин, жестом указывая мне на поднос, - что вы скажете на этот счет?
Кофе был явно только что сварен - запах густой, приятный. Под выжидающим взглядом Пинкера я отпил из одной чашки.
- Ну, как?
- Превосходно.
Он поморщился:
- И только? Писатель вы или нет? Не ваше ли ремесло подбирать слова?
- Ах, это…
Теперь до меня дошло, что от меня требуется. Набрав в грудь побольше воздуху, я начал:
- Этот кофе исключительно… полезен для здоровья. Как альпийский санаторий… нет… как курорт на побережье моря. Трудно представить к завтраку что-либо иное, возбуждающее бодрость и активность, целебнее, животворнее, чем кофе Линкера к завтраку. Оно улучшает пищеварение, концентрацию мысли и одновременно поднимает настроение.
- Что-о-о? - Торговец выкатил на меня глаза.
- Разумеется, надо немного подработать, - скромно заметил я. - Но, по-моему, в общем и целом…
- Пробуйте следующий, - нетерпеливо перебил меня Линкер.
Я поднес к своей чашке второй кофейник.
- В новую лейте! - прошипел Линкер.
- Простите… - Наполнив вторую крохотную чашечку, я отпил из нее. И в изумлении воскликнул: - Совсем другой вкус!
- Разумеется, - кивнул Пинкер. - И какой же?
Раньше мне совершенно не приходило в голову, что кофе может быть разный. Разумеется, кофе бывает разбавленный, или прогорклый, или пережаренный, - что, признаться, частенько случается, - но тут передо мной оказались два разных сорта кофе, оба очевидно превосходные, но в своем превосходстве весьма отличные друг от друга.
- Как выразить словами подобное различие? - осведомился Пинкер и, хоть выражение его лица не изменилось, я почувствовал, что именно в этом вопросе и состояла суть нашей беседы.
- Этот, - начал я медленно, указывая на вторую чашку, - как будто с легким… дымком.
- Верно, - кивнул Пинкер.
- Ну, а тот, - я указал на первую чашку, - пожалуй, более… цветочный.
- Цветочный! - Пинкер по-прежнему во все глаза глядел на меня. - Цветочный! - Все же как будто оценка его заинтересовала… я бы даже сказал, произвела на него впечатление. - Так… позвольте-ка… - Он подтянул к себе секретарский блокнот, записал: "цветочный". - Продолжайте!
- Во втором есть некая острота.
- Точнее?
- Как запах от карандашных стружек.
- "Карандашные стружки", - также занес в блокнот Пинкер. - Именно так.
Все это походило на какую-то викторину, забавную, но бессмысленную.
- А другой отдает… ну, может быть… грецким орехом? - рискнул я.
- Может быть! - кивнул Пинкер, записывая. - Что еще?
- Этот вот, - я указал на вторую чашку, - как бы со специями.
- С какими же?
- Трудно сказать, - признался я.
- Неважно. - Пинкер вычеркнул "специи". - А! Милости просим! Замечательно. Можно разлить, будьте добры!
Я обернулся. В контору вошла молодая женщина с очередным кофейником. Я отметил про себя, что она весьма привлекательна, - в те дни я считал себя некоторым образом знатоком в этом вопросе. Одета в практичной манере, которая в ту пору была весьма популярна среди служащих женщин. Застегнутый на все пуговицы до самого подбородка строгий длинный жакет и длинная без турнюра юбка едва ли подчеркивали достоинства ее хрупкой фигуры. Между тем, лицо ее было подвижно и живо, а золотистые волосы, хоть и тщательно подколоты, изящно уложены.
Наполнив одну из чашечек, она осторожно поднесла ее мне.
- Благодарю вас, - сказал я, ловя ее взгляд, и лучезарно, как мне казалось, ей улыбаясь.
Даже и заметив мой интерес, девушка вида не подала: лицо хранило профессиональную непроницаемость.
- Пожалуй, стоит записывать, Эмили, - Линкер придвинул к ней блокнот. - Мистер Уоллис только что попытался определить, какую именно пряность наш изысканный бразильский кофе ему напоминает, но вдохновение ему временно изменило.
Секретарь присела за стол и вооружилась ручкой. Пока она ждала, что я продолжу, готов поклясться: какую-то долю секунды в глубинах ее серых глаз я уловил искру насмешки… даже некоторого ехидства. Но, возможно, мне это показалось. Я отпил новый кофе, и, признаться, вообще никакого вкуса не ощутил.
- Простите, но… - проговорил я, поводя подбородком.
- Подуйте! - предложил Пинкер.
Я подул и снова отпил. Этот кофе в сравнении с предыдущими был явно совершенно зауряден.
- Такой подают в "Кафе Руайяль"!
- Весьма похоже, вы правы! - улыбнулся Пинкер. - И этот… э-э-э… тоже ржавый?
- Немного. - Я еще отпил. - И пресный. Совершенно безвкусный. Легкий привкус влажного полотенца.
Я кинул взгляд на секретаря. Она была занята записыванием моих слов - точнее, как я разглядел, выводила в своем блокноте строчки причудливых, похожих на арабские буквы, закорючек. Возможно, это был как раз фонографический метод Питмена, о котором я читал.
- Влажного полотенца… - со смешком повторил Пинкер. - Отлично, хотя полотенце я вряд ли когда-нибудь пробовал на вкус, ни влажное, ни сухое.
Перо стенографистки замерло в ожидании.
- И пахнет как будто… старым половиком, - продолжал я.
Мгновенно мои слова были переведены в очередные черточки и штришки.
- Половиком! - кивнул Пинкер. - Чем еще?