- Мы считаем, что Германией осуществляется широкомасштабная провокация, поэтому воздержались от каких-либо директив войскам. Считаю целесообразным просить Политбюро об осуждении самоуправства наркома Военно-морского флота Кузнецова, поддавшегося на эту провокацию, и приказавшего кораблям Дунайской флотилии открыть ответный огонь по румынским береговым батареям, - завершил доклад Ворошилов.
- Нет, Клим, это - не провокация. Это - война, - возразил ему Берия.
- Насколько я понимаю, - подвел итог Сталин. - Ответный удар нанесен только на одном участке фронта - в устье Дуная. На остальном протяжении советско-германской границы неприятель вклинился вглубь нашей территории на расстояние до 100 километров. Наши войска оказались не только не готовы к отражению удара, но и не получили никаких указаний о своих действиях. Ты, Клим, многие годы успокаивал меня, что наша армия - самая сильная в мире, что врага будем бить на его территории. Пока бьют нас, на нашей территории! Были ли возведены новые оборонительные рубежи в Прибалтике, Западной Украине и Белоруссии, в Молдавии? Нет! Завершено ли перевооружение дислоцированных вдоль границ частей? Нет! Выпущены ли из лагерей все незаконно репрессированные при Ежове военачальники? Нет! А сколько военных расстреляли? Ты, Лаврентий, представлял мне донесения наших разведчиков из заграницы? Ты докладывал мне, что готовится нападение? Нет! Ты тоже меня успокаивал. А ты, Молотов, став наркомом Иностранных дел, собирал через своих дипломатов информацию о положении дел в Германии и странах гитлеровской коалиции? Нет! А ты, Мехлис, скольких дипломатов и разведчиков исключил из партии и передал в следственные органы за то, что они якобы распространяли слухи о готовящейся войне? Словом, государство, завещанное нам великим Лениным, вы просрали! В таких условиях я снимаю себя ответственность за управление государством и отказываюсь от руководства страной и партией!
С этими словами Хозяин покинул кабинет и возвратился в Кунцево.
Каждый день на протяжении последующей недели он напивался до бесчувствия. Качаясь и бормоча что-то бессвязное, броди он по дому. На люди Пашка его не выпускал: не хотел, чтобы обслуга и охрана видели вождя в таком состоянии. Жихарев опасался, как бы запой не перешел в белую горячку. Могло ускориться и течение психической болезни генсека. Поэтому Жихарев разработал препарат, снижавший срок действия алкоголя.
Наконец, приехал Лаврентий. Он дал сутки на приведение Хозяина в нормальное состояние. Берия сказал, что члены Политбюро рассматривали кандидатуру возможного приемника Сталина. Однако договориться не смогли: никого из них народ не знал. Только Хозяин мог быть знаменем в борьбе с фашизмом. Только его окружал ореол учителя, только ему верили миллионы и миллионы людей.
Пашка принял все меры, и на следующее утро вождь проснулся не только без желания выпить, но и с отвращением к спиртному. На террасе доме его уже ждали члены Политбюро. Первым в кабинет прошел Берия. Он разговаривал с генсеком около часа. Затем позвали остальных приехавших Еще час беседовали все вместе. Потом двери распахнулись, и члены Политбюро с облегчением вышли из кабинета. Вскоре после их отъезда, Сталин отправился в Кремль.
- Лаврентий сказал, что здесь небезопасно оставаться. В Кремле спокойнее. Кроме того, с сегодняшнего дня я - Верховный главнокомандующий и Председатель Государственного Комитета Обороны. Поэтому пока лучше поселиться в Москве - легче осуществлять руководство, - объявил он Пашке.
В хлопотах вокруг вождя у Жихарева прошли лето и сентябрь. Враг, тем временем, развивал наступление. Им была захвачена большая часть европейской территории СССР. Нависла угроза над Москвой. Началась эвакуация государственных учреждений, организаций, предприятий. 14 октября Хозяин отправил Пашку к Лаврентию, сказав, что у того имеется для Жихарева поручение. Берия велел Пашке немедленно ехать в Орел, находившийся под угрозой захвата немцами. В Орловской женской тюрьме сидели жены Тухачевского, Гамарника, Якира и других крупных военачальников, репрессированных в тридцатые годы. Было принято решение о расстреле всех находившихся в тюрьме заключенных.
К вечеру следующего дня Пашка прибыл в Орел. Приданная ему оперативная группа была разношерстной: ее сформировали за несколько часов до выезда. Знакомые Жихареву лица в ней отсутствовали. Группу встретила женщина лет сорока пяти с помятым лицом и золотыми челюстями - начальник политического отделения.
- Где начальник тюрьмы, где начальник политотдела? - спросил Пашка женщину.
- Еще вчера погрузили вещи в грузовик, забрали семьи и рванули в Москву, - услышал Жихарев знакомый голос.
- Таня Воробьева? - начал узнавать Жихарев свою давнюю любовь.
- Она самая! А я так вас сразу узнала. Вы - Павел Жихарев?
- Да - я! Вот и встретились! Но предаваться воспоминаниям нам пока некогда. Читай постановление Особого совещания. Все находящиеся в твоем хозяйстве жены врагов народа должны быть немедленно расстреляны. Сколько их?
- Около четырехсот человек.
- Поднимай своих бойцов! Жен изменников родины выводить партиями во двор. Первыми - Тухачевскую, Гамарник, жен командармов. За ними - кого помельче.
Пинками и дубинками охранницы выгоняли из камер членов семей врагов народа. Собирали их в помещениях первого этажа. Здесь сдирали с приговоренных тряпье, бывшее когда-то одеждой. Во дворе, поигрывая автоматами, ждали члены пашкиной группы. Отсортировали тех, кто должен был принять смерть в первую очередь. Прикрывая наготу руками, женщины подходили к стене и становились лицом к ней. Жихарев с Танькой вышли во двор.
- Которые нас интересовали, все здесь? - обернулся Жихарев к Таньке.
- По спискам, здесь. Сейчас проверю, - побежала она вдоль шеренги, поворачивая за волосы к себе лицом узниц. - Порядок - все здесь!
- Отойди, Таня! Теперь наша очередь, - вскинул автомат Жихарев.
Оружие дернулось у него в руках, раздался треск, зазвенели о камни двора гильзы. Взмахивая руками, женщины тыкались в стену, сползали по ней. Струи крови потели из-под упавших тел.
- Проверить: нет ли среди них живых! - велел Пашка подручным.
Две рослые охранницы опередили их. Цокая подковками сапог по камням, они подбежали к расстрелянным. Всматривались в лица при свете прожекторов. Время от времени взмахивали тяжелые самшитовые дубинки.
- Хорошо стреляете, товарищ комиссар первого ранга, - ухмыльнулась охранница с перманентной завивкой, закуривая "Казбек".
- Зачем же били трупы по головам?
- На всякий случай. Чтобы и нам, и им спокойнее было!
- Топорков! Продолжай! Ты - старший, а мне это дело оформить надо, - кивнул Жихарев полковнику из опергруппы.
В сопровождении Таньки он прошел в помещение. Навстречу им охранницы тащили голосивших и упиравшихся женщин. Сделавшая комплимент Пашке охранница волокла пухлую коротконогую бабенку, лупя ее дубинкой по грудям. Следом на четвереньках ползла совсем молоденькая девчушка, оставляя кровавый след. Ее пинками гнала рослая охранница. Выли построенные в коридорах бабы, стоявшие в лужах мочи.
- Ох, и тяжелый от них дух! - посетовал Пашка, закрывая дверь в Танькин кабинет.
- Потеют от страха, описались, кое-кто еще и дристанул. А убирать нам завтра придется…
- Не придется. Как расстрел закончат, трупы погрузим в машины. Вывезем за город. Я по дороге противотанковый ров присмотрел. Там сожжем. Вы эвакуируетесь с нами. А теперь давай выпьем за встречу! - достал Пашка флягу с коньяком.
- Ой, Пашенька, а у меня спиртик есть и огурчики соленые, - захлопотала Воробьева.
- Как ты жила, Татьяна, эти годы? Я ведь тебя искал…
- Как жила? Сначала на секретной работе была. Что это такое ты знаешь. Потом создали для больших начальников что-то вроде домов терпимости. Туда меня определили. А как постарела, пришлось идти в тюрьму на службу. Таким как я сразу давали офицерское звание. Работа - не сложная, а грязи до тюрем я видела достаточно. Привыкла! Но все надеялась в Москву попасть. Определил бы ты меня куда-нибудь. На Внутреннюю или Загородную я не претендую, а в Лефортово бы пошла. По приезду в столицу замолвил бы за меня словечко.
- Хорошо, помогу. А сейчас сделай мне то, что делала в восемнадцатом. Не разучилась?
- Что ты, Паша? Конечно - нет! - потянулась Танька к ширинке Жихарева.
- Ты вот что, Таня, хоть зубы у тебя золотые, но рот ты все-таки спиртом прополощи!
- Все сделаю. Мой повелитель!
Жихарев снова погрузился в молодость и был разочарован. Соня с Соловков делала все куда лучше. "Годы берут свое: сноровка - не та и реакция - не та", - подумал Жихарев, когда Танька подавилась спермой. Когда она откашливалась и отплевывалась, в дверь постучали.
- Все кончено, - доложил полковник Топорков.
- Грузите и поживее! До рассвета мы должны прибыть на место и подготовиться к уничтожению трупов!
- Слушаюсь! - щелкнул каблуками полковник и закрыл дверь.
В ночной темноте палачи покинули Орловскую тюрьму. Во дворе полыхали костры из сжигаемых документов. Впотьмах добрались до противотанкового рва. Перед рассветом закончили сбрасывать в него тела. В одном из грузовиков были немецкие мундиры и оружие, в том числе и огнеметы. По команде Жихарева из направили огненные струи на лежавшие во рву тела. В миг огонь охватил куч, запахло горелым мясом, столб зеленоватого дыма поднялся в воздух. Краем глаза Пашка заметил, как молоденький лейтенантик и охранница с перманентом пошли к стоявшему неподалеку овину. Жихарев вопросительно посмотрел на Таньку.
- Пусть потешатся! Бабоньки мои без мужчин истосковались. Да и твоим парням облегчиться не мешает, - бросила она.