- Попались мне в букинистическом магазине две старинные книжки. Одна - "Средневековые пытки и казни", другая - "Восточные пытки". Пара приемчиков из этих - и дают показания, как миленькие!
Через две недели после этого разговора покончил с собой в камере бывший начальник контрразведки Артузов, которого допрашивали с помощью средневековых пыток. На совещании Ежов рвал и метал:
- М… ки! Это же - главный участник следствия! И ему позволили умереть!
- Артузова допрашивали с применением средневековых пыток. Не наши методы! Его запытали, - вкрадчивым голос сказал майор госбезопасности, заместитель пашкиного знакомого - любителя пыток.
- Вы считаете такие методы нецелесообразными? - впился в него взглядом Ежов.
- Я считаю любые методы целесообразными, товарищ нарком! Но при этом люди не должны гибнуть! Они должны давать показания, а не умирать!
- Ведение дела поручаю вам! - улыбнулся Ежов майору и метнул фиолетовые глазки на любителя букинистической литературы. - А вас я отстраняю от дела! Будете в резерве, пока я не придумаю, что с вами делать!
Закончилось совещание. Все закуривали в приемной наркома.
- Какая же ты сволочь! - выпалил пашкин знакомый майору.
- Ну почему же сволочь? Работать надо! А то сто процентов раскрываемость, сто процентов раскрываемость - а подследственные гибнут! Тоже мне - ударник! - пренебрежительно ответил майор.
- Чувствовал я, что ты и на мое место, и на мою жену метишь. Пары дней мне не хватило, чтобы тебя-гниду уничтожить. Ну, ничего, будет и тебе великий пост!
Вечером Пашку вызвал Ежов.
- Этот молодой человек, - указал нарком на уже знакомого Жихареву майора. - Будет вести дело нашего поклонника средневековья. Вот - ордер на арест. Взять немедленно!
У квартиры любителя старинных книг уже дежурили сотрудники наркомата.
- Все тихо. Никто из квартиры не выходил, - доложил старший из наблюдателей.
Однако никто не открыл дверь, когда группа Жихарева, стала звонить. Пришлось прибегнуть к помощи отмычки и щипцов, которыми перекусили цепочку. С оружием наготове оперативники вошли в квартиру. В спальне на кровати из карельской березы лежала совершенно голая женщина с простреленной головой. Пашка невольно залюбовался телом покойницы. Такие фигуры он видел в Музее изобразительных искусств у статуй древнегреческих богинь.
- Вот сволочь! - пробормотал майор. - Такую бабу лишить жизни! Ведь спортсменка была, умница, красавица. А этот куркуль, чтобы другим не досталась, убил.
За столом в кабинете сидел пашкин знакомый. Он застрелился из маленького "дамского" пистолета.
- Потому и выстрелов не слышали, что пистолетишко - дамский! - отметил Пашка.
- Мне он его показывал. Говорил, что подарок друзей из Испании, но я думал, что это - зажигалка, - пробормотал майор.
На столе лежала записка: "Все равно, убьете, гады! Люську застрелил, что она вам не досталась!" Рядом с пистолетом на столе лежали книги "Средневековые пытки и казни" и "Восточные пытки".
- Не актируйте эти книги! - попросил майор. - Они пригодятся мне в работе.
- Бери! - разрешил Жихарев.
- Что с этими делать? - кивнул на трупы майор.
- Его хоронить придется, а бабу отдадим в медицинский институт. Хорошее пособие для студентов получится. Не пропадать же такой красоте!
Через пару недель, как было покончено с латышами, брали майора. Увидев входивших в его кабинет Жихарева с оперативниками, тот нервно улыбнулся, в один прыжок достиг окна и сквозь стекла выбросился из него. "А-а-а!" - послышался крик тут же заглушенный шумом транспорта. В верхнем ящике стола Пашка нашел уже знакомые ему книги.
- Не хотел, чтобы эти пособия использовали на нем. Потому и с восьмого этажа предпочел выброситься, - констатировал Ежов, просмотрев переданные Пашкой книги. - Надо бы их распространить среди следователей…
- Эти книги никому счастья не приносят, - заметил Жихарев.
- А нам счастье и удача не нужны! Нам работать надо! - отрезал нарком.
Все сильнее раскручивалась пружина репрессий в органах. Вести дело арестованного начальника управления или отдела поручали его первому заместителю, которого назначали на освободившееся место. Разумеется, преемник делал все, чтобы добиться от бывшего начальника признания в преступлениях, караемых смертью. Через некоторое время арестовывали и этого руководителя, и уже его дело поручали вести его вчерашнему заму. Пять раз проходили такие изменения в органах накануне войны. Такая же система была введена в армии, промышленности, науке и культуре. Только там преемник не вел лично дело бывшего начальника, а курировал ход следствия. Одновременно с латышами репрессии обрушились на эстонцев, литовцев, поляков. Хотя наряду с ними бросались в тюрьмы представители других больших и малых народов, этих уничтожали поголовно.
- Если они не шпионы сейчас - станут шпионами в будущем! Зачем нам потенциальные враги? - ответил Хозяин на предложение Ежова установить процент арестов среди прибалтов и поляков. - Никаких процентов! Пока на их родине существуют буржуазные режимы, вся эта шантрапа должна находиться за Уралом!
Тем не менее, идея процентов Сталину понравилась. Начали устанавливаться планы по арестам: годовые, квартальные, месячные. Разрабатывались планы по арестам немецких, английских, японских и прочих шпионов, троцкистов, правых уклонистов, вредителей. Судам спускались сверху планы по вынесению смертных приговоров, двадцатилетних и прочих сроков заключения. Везло тем, кто попадал в суд в конце месяца. К этому времени план по расстрелам, как правило, был уже выполнен, и подсудимые приговаривались к заключению. Тоже самое происходило в Особых совещаниях - судебных органах с быстрой процедурой рассмотрения дел. Там дело рассматривалось без подсудимого, а подчас - и прокурора. Однако вскоре нашли лазейку для перевыполнения плана по расстрелам - начали осуждать на десять лет без права переписки. Эту категорию осужденных уничтожали или сразу же после вынесения приговоров, или же помещали в лагерь, где людей расстреливали или забивали насмерть, когда такое решение принимала администрация.
Попал было под арест и пенсионер Тихон Гаврилович.
- Три дня просидел, - рассказывал он зашедшему проведать Пашке. - На четвертый вывели меня из районного отдела, дали в зубы и говорят: "Молись, дед, богу, что мы план по арестам в этом месяце выполнили!" Ну чем не царский режим?!" Разговор под выпивку шел в коморке Тихона Гавриловича.
- Четыре комнаты в квартире, а жильцов - только я, да старушка-пенсионерка. Раньше, в восемнадцатом, когда мы въехали, жизнь здесь кипела. А теперь всех пересажали! - рассказал старик.
Тоже самое творилось и в пашкиной квартире в Большом Комсомольском переулке. Поначалу квартира, в доме, специально построенном для сотрудников НКВД, была шумной и многолюдной. Затем двое из троих пашкиных соседей пропали. Семьи их выселили. Дольше всех задержалась семья следователя Ивашова. Но в один прекрасный день (вернее - ночь) увезли и его. Жену с детьми вышвырнули в подвал на улице Герцена. Правда, подселяли пару сотрудников, переведенных в Москву из областных управлений, но и они быстро исчезли.
- Бери всю квартиру себе! Тебе по чину положено! - разрешил Пашке начальник хозяйственного управления НКВД.
Так и жил Жихарев один в четырех комнатах, обставив их мебелью из красного дерева и карельской березы, купленной в комиссионных магазинах по продаже конфискованных вещей врагов народа. Ну а в немногие свободные часы Пашка встречался с Тихоном Гавриловичем - за стариком нужен был глаз, да глаз. Слишком много он знал. Попадись где-нибудь, начни рассказывать лишнее - пришел бы конец и Жихареву и Васе Фомину. Поэтому каждый месяц Пашка старался бывать у старика. Он сожалел. Что Ежов услал из Москвы Васю, лишив тем самым Жихарева возможности контролировать слова и действия Фомина. Успокаивало лишь то, что Вася командовал политическим изолятором, лагерное начальство подвергалось репрессиям редко.
- Как ты теперь живешь, Гаврилыч? По паркам гуляешь или подрабатываешь к пенсии где-нибудь? - спросил Пашка, разливая по стаканам водку.
- Подрабатываю, Паша. Нанялся в морг, принимаю и выдаю родственникам покойничков. Мне без трупов никак нельзя! Привык я к ним за двадцать лет! Только в наш морг, во Внутренней я не пошел - уж больно там жмурики страшные, да изуродованные, - приняв полстакана водки старик сразу же захмелел.
- Что-то ты, Гаврилыч, быстро косеешь! Годы сказываются или не пил давно?
- Что ты, Паша! Наоборот каждый день принимать приходится. Спирту полно! Да и родственники покойных кто четвертинку поднесет, кто деньжат подкинет.
Это сообщение насторожило Пашку. Он понял, что Тихон Гаврилович спивается, а спившийся человек непредсказуем в своем поведении. Выйдя на кухню, Жихарев нашел пустую четвертинку из-под водки. В шкафчике Гаврилыча он обнаружил бутылку уксусной эссенции. Перелив ее содержимое в тару из-под водки, Пашка вернулся в комнату. Старик спал, раскинувшись на своей железной койке. Только начатая бутылка водки была уже пуста. Еще раз зайдя на кухню, Жихарев залез в шкафчик соседки. Там тоже была уксусная эссенция. Ее он перелил в бутылку, стоявшей в комнате. Затем Пашка тихо покинул квартиру. Две недели спустя он снова наведался к старому товарищу.
- Умер наш Тихон Гаврилович, - сообщила старуха-соседка. - Уксусной эссенцией отравился. Держал ее в таре из-под водки. Верно, перепутал… На Даниловском кладбище его в среду похоронили. Имущество родня из деревни между собой поделила, а в комнату комсомольцы-метростроевцы въехали.
Из комнаты Тихона Гавриловича лихо ударила гармошка.
- Юрка, бля, пей! - хрюкнул сиплый женский голос.