Быстро темнело, но мы, как ни странно, довольно быстро его отыскали. Отряхнули, уложили в платок, завязали… Без носа Григорий Исаевич выглядел… своебразно… Но почему-то меня это не смутило тогда, а - наоборот, как бы привело мысли в порядок. Будто так и должно было случиться… Положение было безвыходное, все это понимали… Но когда мы увидали Батю… кровь заливала его лицо, оно казалось безумным, яростным, сумасшедшим, зато глаза были - светлыми и совершенно ясными, будто он точно знал что делать… все разом притихли: никакой паники, действовали слаженно - как на учениях или на параде.
Команды отдавались шёпотом.
Никто не верил, что мы выйдем оттуда живыми. Шансов не было. В полной темноте, по пересечённой местности мы шли гуськом, глядя друг другу в затылок. Со всех сторон звучала немецкая речь. Мы были не просто в окружении, но - посреди вражеской территории, практически в расположении немецкой дивизии. Вопреки логике мы двигались навстречу врагу. Полк в полном составе прошагал прямиком в немецкий тыл.
Батя шёл впереди, следом за ним - я. Только однажды он обернулся:
- Сашка, как нос пришивать будем?
Я не ответил. Мы оба понимали, что сейчас не время: стоило немцам обратить внимание на то, что у них под носом творится, и нам было бы уже не до носа…
Когда, наконец, выбрались, бабушка ваша тут же взялась за дело, и быстро его подлатала - позже она признавалась, что, мол, была уверена: ничего не выйдет - слишком долго этот кусочек плоти был отделён от тела.
А два дня спустя, по хорошей пьяни, Батя вдруг выдал:
- Что, Сашка, думаешь, это я вас из окружения выводил?
- Кто же ещё, Исаич? - к тому времени мы все на него чуть не молились. Только и разговоров было о том как Батя нас вывел.
- Ничего ты не понимаешь, - сказал полковник, - вот если бы мне нос тогда не оторвало, хрена лысого ты бы теперь самогон попивал…
Уже после войны я слышал немало подобных историй, но никогда не верил. Помню одного деятеля, который полагал, что жизнью своей обязан любовной записке, которую носил всю войну в портсигаре: люди склонны приписывать удачу или интуицию амулетам, каким-то предметам - из суеверия или по глупости. Но тогда, после всего пережитого, поверил - сразу и безоговорочно.
Когда мы выходили из окружения, Батя ни о чём не думал и не смотрел по сторонам, он лишь поворачивал туда, куда вёл его нос. Ваш дедушка чувствовал на расстоянии комочек плоти, завязанный в платок - так, будто это был компас, указывающий верное направление.
Будто оторванный нос стал дополнительным органом - сродни зрению или слуху.
Органом чистого, незамутнённого знания.
В эти мгновения Батя точно знал что нужно делать, но если бы он на мгновение усомнился или задумался, мы бы не выжили…
Так-то вот…
Старичок замолчал. Гости выпили по последней и стали расходиться.
Было довольно поздно, мы вышли на двор - покурить.
Я смотрел на него, пытаясь разглядеть сквозь маску морщин лицо, принадлежавшее когда-то молоденькому ординарцу, и думал о том, что по части ошеломляющих розыгрышей моему покойному деду - пусть земля ему будет пухом - и в самом деле нет и не было равных.
Конармия
О том, кто я такой, прежде меня самого прознал Чуня.
- Евреи не играют в футбол , - сказал он, отбирая у меня мяч.
- Сам ты еврей!
- Твой папа еврей, - невозмутимо продолжал Чуня.
- Твоя тётя еврейка, - ответил я, пытаясь справиться с неожиданным приступом тоски и отчаяния.
- Я точно знаю, - сказал Чуня, - и теперь все во дворе узнают, что твой папа еврей. А значит и ты - еврей. И дети твои будут евреями. И в паспорте у тебя будет написано: "еврей". Так что - бойся, тебе пиздец.
- В каком смысле "пиздец"? - осторожно спросил я.
- Теперь тебя все бить будут. Я буду. И Мишка Сапего. И Карась. И Цыпа. И даже Светка Зеленовская. Понял?
- Ты - еврей? - спросил я дедушку.
Дедушка равнодушно кивнул, продолжая чистить картошку: да, мол, еврей. А в чём дело?
- А я - нет! - сообщил я.
- И ты еврей, - сказал дедушка, ни на секунду не отвлекаясь от своего занятия.
- И папа еврей? - спросил я с ужасом.
- И папа, - спокойно ответил дедушка.
- И мама? И бабушка?
- Все евреи.
- И тётя Аня? - не сдавался я.
- И тётя Аня.
- И дядя Коля?
- Нет, - сказал дедушка, - дядя Коля - не еврей.
- А почему тётя Аня - да, а дядя Коля - нет?
- Дядя Коля - наш сосед. - пояснил дедушка, - а тётя Аня - сестра твоей бабушки.
- Врёшь ты всё! - прошептал я и выскочил за дверь.
- Тётя Тоня, я - еврей? - спросил я пожилую продавщицу в овощном магазине, которая всегда меня баловала и старалась при случае угостить - то яблочком, то пряничком.
Тётя Тоня подняла брови домиком. Впервые в жизни я видел её растерянной. А ведь она была из тех, кто за словом, как говорится, в карман не полезет.
- Амммм, - затянула она, - уммм…
- Да или нет? - закричал я.
- Ты еврей, - сказала вторая продавщица, молчаливая строгая тётя Люда. - Ты еврей и должен гордиться этим.
- Меня же бить будут, тётя Люда!
- Вот и хорошо, - сказала тётя Люда, - Тебя бьют, а ты гордись.
- Шо ж ты городишь? - заверещала тётя Тоня, - Людмила, зла на тебя нету. Шо ж ты дитё стращаешь? Димочка, ну какой ты еврей? Не слушай никого. А если кто обижать будет будет по национальному… эмммм… признаку, мне скажи. Я Илюшу пришлю, он им покажет.
Илюша был вечно пьяненьким мужем тёти Тони. Что именно он способен показать обидчикам я представлял с трудом, и все до единого предположения были, мягко говоря, неприличными.
- Кирюха, я - еврей, - сказал я лучшему другу.
Тот помолчал немного и вдруг отвернулся. Приглядевшись, я понял, что он тихонько смеётся. Вот ведь гад! Не пожалев силы, я ткнул его в бок кулаком.
- Дурак, - засмеялся он в голос, - думаешь, почему наш район "еврейским кварталом" называют? Тут евреев больше, чем грязи. Каждый второй - еврей.
- И ты… тоже?
- И я, - подтвердил Кирюха, - и Чуня. И Мишка Сапего. И Карась. И Цыпа. И даже Светка Зеленовская.
Вечером того же дня дедушка вручил мне красивый трофейный ящичек из нержавеющей стали, перевязаный красной лентой. Там было всего два предмета - малоформатное издание "Конармии" Бабеля (книжку бабушка тут же прибрала под тем предлогом, что мне, мол, такое читать рановато) и набор плоских солдатиков в картонной коробке с надписью
7 штук КОМПЛЕКТ
КОНАРМИЯ
для детей 7-12 лет
Пришло время обновить личный состав. - сказал дедушка. - Принимай пополнение! А то всё у тебя пираты, ковбои, викинги, доисторические римляне, рыцари… какие-то - хрен поймёшь - неандертальцы, индейцы… не наши, не русские…
- А эти-то чьи?
- Эти-то?.. - задумался дедушка, внимательно разглядывая машущих шашками всадников в будёновках, пулемётчиков в тачанках и бравого командира в фуражке, с наганом. - Эти - свои, наши…
- Еврейцы?.. - осторожно предположил я.
Пальцы
В детстве я болел скрипкой. Слушая Ойстраха, виртуозно перебирал пальцами и водил в воздухе воображаемым смычком. Хмурился как Ойстрах, дёргал щекой, закатывал глаза, и - величественно кланялся по окончанию каждого номера.
Мама любила музыку и сама играла на рояле, но этого оказалось недостаточно: я просил, я требовал, я умолял отправить меня в музыкальную школу - всё напрасно.
У тебя нет слуха.
Это у меня-то нет слуха? У меня?
Спой "во саду ли, в огороде"… м-да… ни единой верной ноты.
Я упорствовал, я был чертовски уверен в себе, и, наконец, когда мне исполнилось восемь, мама сдалась: завтра идём на прослушивание. Я записала тебя в класс гитары.
Гитары?!!
Ну разумеется, гитара - скромница, обладает тихим приятным голосом, и если аккуратно прикрыть дверь в детскую, да ещё и… ммм… погромче включить магнитофон или радио… Вобщем, маму можно сколько угодно обвинять в эгоизме, но и понять её тоже можно. В конце-концов, кто из нас, положа руку на сердце, готов признаться в любви к начинающим скрипачам? Особенно - скрипачам-соседям? Не говоря о скрипачах-родственниках - из тех, что репетируют в соседней комнате…