– Может быть, сегодня стоит пропустить институт, – сказала мама, когда Тим вернулся домой с двумя полными пакетами. Выглядел он действительно неважно – не столько больным, сколько несчастным. Бегающий взгляд, прерывистое дыхание, скомканная вымученная улыбка.
Сперва эта идея показалась ему заманчивой. Но потом он понял, что, оставшись дома, останется наедине со своими мыслями и страхами. А их за последние сорок минут сильно прибавилось. Даже дома стало небезопасно.
– Нет, я поеду, – сказал он.
Мама потрогала его лоб, расспросила о самочувствии и, не найдя явных причин оставить сына дома, сдалась.
– Вы с Дашей не поссорились? – внезапно спросила она, когда Тим, уже одетый, стоял на пороге.
– Нет, – сказал он и поспешил закрыть за собой дверь.
В метро людей с колясками не было. Людей вообще было значительно меньше, чем в будние дни. Тим отметил про себя, что и на это раньше не обращал внимания. Он сел на полупустую скамейку и постарался ни о чем не думать.
На одной из станций напротив него села молодая пара. Сравнительно молодая – парень по возрасту был как его брат, девушка, наверное, тоже, может, на пару лет помладше.
Сначала Тим не понял, почему эти два человека вызвали в нем внезапный и острый приступ паники. Они сидели вплотную друг к другу, взявшись за руки. Девушка чуть склонилась головой к плечу парня, на лице которого застыла полуулыбка. Потом взгляд Тима скользнул чуть ниже, и он увидел живот девушки. Огромный, раздувшийся, напоминающий яйцо гигантского страуса. Они не просто ждали ребенка, они его почти дождались. Но даже не это напугало Тима.
Девушка была счастлива – абсолютно, безоговорочно. Ее улыбка предназначалась не только парню. Она улыбалась и ребенку, с присутствием которого внутри себя давно и так явно свыклась. Он еще не появился на свет, а она уже начала знакомить его с миром – улыбаясь, огорчаясь, все делая как бы вместе с ним.
Улыбка парня не была настолько однозначной. В ней присутствовала и нежность, и совместные волнующие, радостные ожидания. Но вместе с тем было понятно, что он не готов. Он лишь убедил себя в том, что любит, в том, что тоже ждет. Однако это было не совсем так.
Не развеянное, а просто глубоко скрытое сомнение читалось в его полуулыбке. Сомнение, о котором он и думать забыл или заставил себя не думать, на самом деле никуда не ушло. И сейчас они – счастливая пара, ждущая ребенка. Но если их будущее не кажется однозначным даже постороннему человеку, вчерашнему школьнику, что будет с ними на самом деле?
Тим понимал, что это скорее всего разыгравшееся воображение. И все же ему казалось, что он видит или ему хотя бы чуть-чуть приоткрыто возможное будущее этой пары. Новоявленный отец какое-то время продержится молодцом. Но потом, когда проявятся первые неоправданные ожидания, а они проявятся, даже если многое из загаданного сбудется, он начнет вспоминать. И его сомнения, как египетские мумии, не тронутые временем, выйдут на свет. Пожухшие, усохшие, но не утратившие первозданного облика. Вся эта внутренняя археология ни к чему хорошему не приведет, а он будет копаться, не сейчас, так через десять лет. Потому что его улыбка, скрывшая все, не смогла скрыть самого очевидного – он недостаточно любит мать своего будущего ребенка.
Когда объявили его станцию, Тим с облегчением вышел. Он точно знал, что не желает подобной судьбы. Ни себе, ни Даше.
9
В первый раз они поссорились из-за ерунды. Впрочем, из-за чего еще можно поссориться? Если есть проблема, ее решают. А ссорятся всегда из-за ерунды.
– Пожалуйста, не называй меня "мой молодой человек", – попросил однажды Тим, услышав, что Даша назвала его так, разговаривая с кем-то по телефону. – Говори лучше "мой парень". Дебильное выражение – "молодой человек". Как будто кто-то хлюпает и чавкает.
Даша ничего не ответила, только пожала плечами. С самого утра она была чем-то недовольна.
Тима удивляли внезапные перепады ее настроения. Случались они редко, но когда все же случались, он, как правило, не понимал из-за чего. Поначалу его это расстраивало, со временем стало слегка раздражать. Сперва он думал, что причина в нем, спрашивал Дашу, в чем дело, допытывался, что он не так сделал или сказал. Но ответы всегда были одинаковыми: "Ничего", "Все нормально", "Я в порядке" (в последней фразе было что-то киношное, как будто Даша – героиня американского фильма, плохо переведенного на русский язык; это "я в порядке" нравилось Тиму меньше всего). Теперь еще и этот непонятно откуда взявшийся "мой молодой человек". Раньше она так не говорила; упоминая о нем в телефонных разговорах, просто называла его по имени или говорила "друг" (тоже не ахти, но приятнее, чем "молодой человек" – так только бабушки в метро говорят, когда просят место уступить).
Когда в тот же день они выходили из автобуса и Тим, выйдя первым, подал Даше руку, она не ухватилась за него, только тихо проговорила: "Я сама могу спуститься".
– Даш, что происходит?
– Все нормально.
– Ага, да, "ты в порядке", я знаю.
– Не хами.
– А по-моему, это ты хамишь. Если я ничего тебе не сделал, зачем вести себя так, как будто я в чем-то виноват?
– Тима, у меня плохое настроение.
– Из-за чего?
– Много из-за чего. Но не из-за тебя. Серьезно.
– Зачем ты тогда мне это показываешь?
– Я тебе ничего не показываю. Просто я себя так чувствую. Если я при своем мол… при своем парне не могу расслабиться и поныть…
– Но ты не расслабляешься и не ноешь, – перебил Тим, – Ты просто ходишь и злишься.
Они дошли до ее подъезда.
– Ладно, вечером созвонимся, – сказал Тим.
Они небрежно поцеловались и разошлись. Впервые они прощались подобным образом. Раньше прощание растягивалось на долгие минуты, на десятки минут. А тут – просто дружеский "чмок". Как две подружки-блондинки. "Хуже оплеухи", – подумал Тим, идя в сторону автобусной остановки.
Вечером Даша позвонила первой.
– Ты как? – спросила она.
– Я нормально, – ответил Тим, – А вот ты как?
– Не сердись.
– Я не сержусь в общем-то. Просто не понимаю.
– Ну бывает у меня, понимаешь, накатывает что-то. Ты мне нужен, нужна твоя поддержка. Особенно в такие моменты. Ты будешь мне помогать?
– Да я и так вроде.
– Я знаю, прости. Увидимся завтра?
– Как будто у меня есть выбор, – сказал Тим.
– Выбор есть всегда, – ответила Даша.
– В таком случае, я не хочу, чтобы он у меня был.
Тим услышал короткий выдох – Даша ему улыбалась. И он улыбнулся ей в ответ.
10
В воскресенье он проснулся с сильной тошнотой. Сначала попытался понять, что же такого съел накануне вечером. Но потом вспомнил, что весь день вообще почти ничего не ел. Аппетит появился только к ужину, но в сжавшийся желудок поместилось совсем немного.
Тошнота была настолько сильной, что на первые несколько минут заслонила собой мысли и переживания, терзавшие его последние несколько дней. Тим оделся и, пошатываясь, пошел в ванную.
Когда он наклонился над раковиной, чтобы умыть лицо, ощущения стали настолько нестерпимыми, что, не выключив воду, он бросился в туалет и скорчился над унитазом. Постоял на карачках, пока рвотные спазмы не утихли, а потом вернулся в ванную.
Умываясь, он вдруг вспомнил Дашины слова: "Сегодня утром мне стало плохо. И, в общем, я не добежала до туалета. Мне пришлось все рассказать". И тогда он вспомнил все. Все последние несколько дней, вплоть до часов и минут.
Сначала вернулся страх и чувство собственной беспомощности. Но потом пришло ощущение, что страх этот инертный, вчерашний, уже как будто не вполне настоящий.
К завтраку тошнота прошла, и Тим поел, немного успокоив родителей, накануне окончательно решивших, что их сын чем-то болен. С некоторым удивлением для себя он отметил, что внешний вид отца уже не вызывает в нем вчерашнего умиления, а снова лишь недоумение, граничащее с раздраженностью.
Обычно воскресенья они проводили вместе с Дашей. Но сегодня он понимал, что все будет иначе. Ему не хотелось звонить ей. Точнее, он даже не решался всерьез подумать о том, хочет он этого или нет. И не был уверен, что Даша захочет его сегодня слышать или видеть. Оба ждали одного и того же, обсуждать пока было нечего. Впрочем, если кому-нибудь из них это действительно понадобится, они созвонятся.
Тим решил встретиться с Женей. С одной стороны, ему не хотелось ничего обсуждать, а с другой – понедельник уже завтра. Чтобы сформировать свое мнение о происходящем, ему надо услышать кого-то еще. А возможно, просто выговориться. Тим набрал Женин номер.
– Ох, ни фига себе, кто позвонил, – с веселым возмущением пробасил в трубку Женя. Окончив школу, они стали видеться гораздо реже, хоть и жили по-прежнему в соседних дворах.
– Жень, привет. Давай увидимся, – сказал Тим.
Они пошли на заброшенную детскую площадку, куда уходили раньше, чтобы Женя мог спокойно покурить вдали от родительских глаз, и где, как правило, происходили их самые важные разговоры. Теперь Женя не прятался от родителей. Но детская площадка с покосившейся каруселью и загаженной дворовыми кошками песочницей так и осталась главным местом их встреч.
– Ну, рассказывай, – сказав Женя, закурив "пелл-меллку". С шестого класса он курил одни и те же сигареты, по мнению Тима – самые вонючие в мире.
Тим сразу все рассказал. Женя слушал внимательно, вопросов не задавал. Только когда Тим более или менее посвятил его во все, он спросил:
– Ты ее любишь? – вопрос был неожиданно серьезным. Тим ждал чего-то вроде: "Да, чувак, ну ты и попал", а услышал то, что услышал.