Но мало-помалу ведьма остывала. Ярость уступила место сожалениям, что, может, зря она так жестоко наказала мальчишку, в желании которого не было ничего обидного для женщины, особенно учитывая его лета: всего-то месяц прошел или два, как нерастраченная острота детских вожделений нашла поддержку у тела, наконец созревшего, чтобы их сполна воплотить. Наглость его была извинительна: разумом ребенок, детство, как ядра, тяжелое, улица воспитывает - столько извиняющих обстоятельств, что хватило б и заряда щетины с солью. "Дай баранку… дай баранку…" Телячье тугое мычанье трогало все глубже. И зачем только она воспользовалась своей камнетворной силой. Расстроенная ведьмочка возвратилась назад, в подворотню, где стоял обращенный в камень подросток. Случайный прохожий принял бы его за тумбу, временно извлеченную из земли ввиду каких-то канализационных работ и поставленную в сторонке, - одну из тех, что попарно врыты перед арками петербургских дворов и облюбованы дворниками. Тараратумбия! Камень успел прижиться на новом месте. За короткое время дважды с ним обошлись по-свойски: кто-то неизвестный слегка очернил его у основания своей струйкою, и другой, уже явно двуногий, сморкнулся на его чуть склоненную серую макушку - и ушел, верно сразу позабыв о частичке себя, которую тут оставил, а частичка эта, совсем живая, прекаучуковейшим образом свисала…
…необыкновенная голова Марии Башкирцевой оказалась отрезана ниже груди, плывут все втроем…
И все же, как бы чудесно, совсем как к своему, к нему здесь ни отнеслись, он тихонько постанывал. "Ну что, получил свое, жеребец несчастный, вперед другим наука, вел бы себя как человек, человеком бы сохранился. Попросил бы как положено… А теперь стой". Терзаемая своей ведьминской совестью, ведьма искала себе оправдание, рассчитывая, как водится, на помощь жертвы. Отсюда агрессивность. У осознавшего свою неправоту она объясняется…
…смутно виделся чей-то затылок, лицом - знакомым ли, незнакомым ли - забиравший по дну…
…объясняется: а) надеждой спровоцирвать свою жертву, чтобы после говорить себе: нет, все заслужено; б) желанием отхватить еще немного территории, чтоб было куда отступать; г) главное, неусмиренной амбицией - в этот момент в сердцах благодарных слушателей начинает звучать анданте из соль-мажорного бетховенского концерта. В ответ ведьма сквозь стон услышала: "Мне очень тяжело. Во мне душа еще человечья, но камень придавил мою грудь, и я задыхаюсь". - "У тебя больше нет груди, тебе не так уж и тяжело". - "Верь, еще немного осталось. Теперь я другой, страдания облагораживают мою душу. Молю, отпусти…" - "Отпусти…"
…наконец, огромная, перегородившая собой всю реку, с трудом движется голова Голиафа. Ее едва вмещает русло: в то время как затылок чешется о дно, над поверхностью выдаются девичьи холмы лба. Позади скопилось много быстроходной мелюзги. Как в застоявшейся воде перед запрудой, плещутся мячики в кровавой пленке. Имя этому Голиафу - Федор Достоевский…
"Отпусти… - передразнивает ведьма. - Чтоб стал опять к людям приставать?" - "Нет, поверь… как мне тебя звать?" - "Ведьмой". - "Поверь мне, ведьма… И потом, ты же можешь снова бросить меня в каменную темницу… Ну, не молчи же… Ты молчишь, а мне кажется, что ты совсем ушла". - "А я и ушла, - солгала ведьма, и не думавшая никуда уходить. - Ушла, да воротилась, чтобы ты сам с собой не разговаривал. Меня уж тут давно нет, считай. И нечего больше всякие глупости говорить. И нечего зазря плакаться, словно тебе так уж плохо камнем. Даже и лучше тебе так, я бы сказала. И забудь про прежнее, тому, что было раз, не бывать больше. Даже если б я захотела, не смогла бы превратить тебя из камня в парня". - "Ах вот оно что… И ты, зная это…"
…среди этих голов и головенок две мирно покачивались рядом, как две лодки у причала. Художническая Русь. То ли Бенуа, то ли Серов, то ли Коровин - русские импрессионисты! То ли новый занавес в опере, по сине-звездному полю кружится Жар-Птица, то ли ветреным свинцовым днем по берегу Финского залива шагает царь-плотник. Но это только игра в пассеизм, они только делают вид, что уже пришла пора грусти; так зрелость, не изведав подлинной старости, кощунственно отождествляет себя с нею. Плывет какая-то голова, а крикни ей: "Эй, голова!" - и в ответ услышишь: "Не голова, а Головин-с, с вашего-с…"
Он говорил тихо, и малограмотная ведьма, судившая о сказанном скорей по звучанию, чем по смыслу, испытала облегчение, но он продолжал, его голос наливался, становился подобен ревущему водопаду, в котором с потоками смешивались и деревья, и такие камни, как он сам.
- А ведь мог быть твоим сыном! Мог! Сколько вас, понарожавших ребят, пустило их по дорогам. И не разобрать, плоть от чьей плоти кто. Что ты со мной сделала? Почто в камень одела? Назад не вернуть. Будешь за это ты как родина, оплакивающая своих сыновей, и не уйти тебе от сыновних-то могил свежих, ой, не уйти. Ибо родина, стерегущая могилы, это предавшая тех, кто в них.
- Но послушай, сынок…
- Ты сказала, что мне так даже лучше. Будь же проклята!
В лестничном грохоте сапог ты исчез. Бросилась Анна к окну: Нева…"
- На этом кончается "Просьба о прощениии". - Две горошины перекатывались под картонно-желтыми веками, озирая аудиторию спящих. Так на концертной эстраде с последним аккордом пианист откидывается назад, скрипач киношно срывает смычок и застывает (а не размахивает им над головой, как скачущий в атаку Чапаев), дирижер роняет руки, они опустились, словно перед еще непочатым краем работы, - но слушатель, то есть наш концертный завсегдатай, знает, что все как раз наоборот, закончен тяжкий труд и дирижерские руки упали в изнеможении, завсегдатай отлично понимает этот условный знак, говорящий, что настал теперь его черед поработать руками. А сколько раз с последней страницы книги глядела на меня, и не просто глядела - заклинала, формула: "На этом заканчивается…" - и далее цитировалась обложка. Для чего, спрашивается, разве и так не видно, что заканчивается?
От нее я не ожидал такого малодушия. А с виду бойкая, и на тебе: "обрамление заголовком".
А еще вышел конфуз со стриженой девочкой, которая издавала с точки зрения спящих неприличные звуки, а именно: храпела. Впрочем, еще неприличней было такие вещи замечать. Все разом умолкли, но одна спящая не удержалась:
- О Господи, и ведь ребенок-то еще, а как мужик…
- Должно быть, много зла в жизни видела, - сказал Суханов, и получилось, что стесняться вроде нечего, они все стали как врачи, а девочка - как больной.
Момент неловкости - лучший, чтобы смыться, захлопнуть сонник. Пора и честь знать.
Возвращаемся назад, в родные семидесятые - в свою тум-балалайку. Последнее видение на пути домой, оно неизбежно. Еще один погибший мирок, к тому же мало кого интересующий. Он же шлюз: оттуда - сюда. Америка России подарила пароход, из тридцатых он берет курс на семидесятые. Еще воротики открыты с той стороны. Знакомое место, оглядываюсь. Глаза отыскали характерное и оэкранили его: площадка (вспоминаются позднейшие присанаторные "танц") окружена соснами вперемежку с уютными деревянными корпусами, на башенках деревянные шпили. Под звуки патефона с мужчинами идут в паре четвероногие: платье в белый горошек, брови выщипаны в ниточку, прогнулись, вытянув вперед кошачьи лапы, полные когтей, ресницами усищ уткнулись в сапоги своих прямоволосых кавалеров. Последние в коричневых костюмах, вместо галстуков шнурки с местным орнаментом, брюки заправлены в широкие вермахтовские голенища. И все они, и мужчины, и женщины "моющие пол" - так еще можно выразиться, - поют:
А кругом, как в мюзикле подхватывают:
Кажется, сами домики с башенками принимают участие в хоре - в каждом окне табличка: "Poilsio namai". Надо лишь немного подождать, и тогда в этом шлюзе одни воротики закроются, другие откроются, и я дома.
Шутка. Может, глупая, может, нет - она в природе авторского своеволия. Не надо сердиться. Право, лучше - за вашу и нашу - чокнемся.
А теперь, когда мы вновь одни и чужих нет, разуемся, останемся в одних портянках, устали. За вечным сном, за роем сновидений снова встают ледяные глыбы бессонницы.
Голос читателя. Но что же все-таки стало с "Сообществом сонных"? Неужели никому из них так и не суждено было проснуться?
Голос автора. Нет, никому, даже самому юному. Дети - говорят, что стали рождаться спящие дети, - они, может быть, еще проснутся.
- А-а…