Кровати стояли уже сдвинутые вместе, окончательно подтверждая намерения Фея. Видно, раньше он не спал с женщиной в одной комнате и на разных кроватях, а поэтому и воспринял возникшую ситуацию, как руководство к действию. Фей не стал принимать горячую ванну в одиночестве, а выскочил, как ошпаренный, за мной и со всего разбега набросился на меня, подмяв всю меня под свой шарообразный живот. Я задохнулась от тяжести и почувствовала, что кричать бесполезно – не поможет, да и не красиво компрометировать Фея, который посчитал мое согласие спать в одном номере всего лишь женским кокетством, а не чисто экономическим соображением. А поэтому надо прекратить сопротивление и пусть он хотя бы расслабится.
Я совершенно не думала о собственном удовольствии, когда совершенно спонтанно у меня случился оргазм чудовищной силы и меня просто выключило из жизни – я умерла. Сознание возвращалось с трудом и только от того, что Фей с перекошенным от страха трезвым лицом тряс меня за плечи, скороговоркой причитая мое имя. "Не буди лихо, пока оно тихо". Сознание вернулось, но тело оставалось совершенно ватным и не послушным: я открыла глаза и еле шевеля губами, через силу, улыбнулась и успокоила любовника, что со мной все в порядке и "скорую помощь из Норвегии" вызывать не надо. Когда до Фея дошло, что это был не сердечный приступ, а мой зверинный рев был не от болевого шока, его радости и удивлению не было границ, и "нефритовый меч" снова был готов к нападению и боям без правил…
Впервые в жизни я спокойно заснула в объятиях мужчины и мне не мешали его близость, прикосновение и громкое дыхание, уснувшего воина-победителя.
А утром мы сновали стали чужими и далекими друг от друга людьми, как будто и не было ничего, а если что и было, так только смутным воспоминанием, сном, волшебной сказкой. Расставались мы в Осло: Фей буднично поблагодарил за хлопоты и протянул, свернутые трубочкой, три тысячи. У нас не было такого уговора и поэтому я отказалась от денег, объясняя ему, что он не должен мне какие-либо деньги, что он и так сильно потратился за дорогу. Тогда Фей решительно сунул мне деньги в руки и сказал, что я заработала эти деньги не в постели, а честным трудом, и поэтому обязана их взять.
В общем-то, он был прав, и за секс следовало платить ему, а не мне. Интересно, а если бы интима не было, он бы все равно дал эти деньги? Пересилив себя, я взяла их, потому что знала, что дома денег нет.
* * *
Одвард встретил меня испытующим, настороженным взгядом, пытаясь проникнуть в самые потаенные уголки моей души, пытаясь понять насколько хорошо прошла поездка. Мне не было стыдно за свой поступок – все было красиво и честно по отношению друг к другу: никто никому ничего не обещал. Я, конечно, могла бы насочинять и приукрасить, как Фей подло изнасиловал меня и пытался отмазаться деньгами. Я чувствовала, что Одвард, зная сплетни про Фея, ждет моих обиженных претензий в его адрес. А уж муж не приминул бы ими воспользоваться, чтобы пошантажировать и вытянуть деньги из, пусть и одноразового, любовника жены. Но мне слишком была дорога та ночь любви и счастья, чтобы сейчас ее обгадить и дать возможность мужу сделать на этом деньги.
Пусть муж думает, что хочет – в меру своей распущенности, я не должна ему отчитываться, а тем более подставлять другого человека. Лишь в конце своего повествования о поездке я призналась, что Фей, почему-то, заплатил деньги за проведенную экскурсию. Одвард тут же объяснил, что Фей с моей помощью получил прямой контакт с производителем и на этом он сможет отлично заработать. Одвард, как всегда, легко считал чужие деньги. Я не знала наверняка, какими интригами занимается мой муж у меня за спиной, но и Фей не спешил с заказами российских дач, несмотря на солидную выгоду от их перепродажи. Я лишь подозревала, что муж, как всегда, хочет при нулевом вложении своих денег, получить максимальную выгоду от проведенной сделки, а это не устраивает нормального бизнесмена, рискующего своим капиталом в одиночку.
Я была рада, что меня оставили в покое, что муж пока работает, что мы купили красивую мебель в гостинную, большой плоский телевизор и теперь можем собираться за одним столом, чтобы отмечать праздники и дни рождения. Это я, а не Одвард, умудренная собственным опытом выживания в Норвегии, нашла последний комплект гостинной мебели и уговорила продавца продать ее за полцены. Я не видела в этом чего-то постыдного: одни – миллионеры, на велосипедах ездят и даже мобильниками не пользуются, то ли жалея деньги для себя, то ли довольствуясь малым, другие – нищие, пыль в глаза пускают и тратят последние деньги на какую-нибудь бесполезную, дорогую ерунду, которую потом вынуждены продавать за бесценок, а я хочу жить комфортно и красиво с минимальными тратами, потому что вынуждена экономить.
Делец, например, отходил весь год в одной паре обуви, но я не стала его за это меньше уважать, а его друзья и знакомые каждые полгода меняли крутые тачки, часы и целые гардеробы одежды, и я не стала их за это уважать больше. Многие пытаются привлечь внимание и признание через публичные выступления, экстравагантную одежду, эпатажное поведение, чтобы создать вокруг себя ощущение новизны, повысить свою самооценку и значимость. Но и это потом становится привычным, будничным и скучным – и все начинается по кругу, с начала. Это все равно, что смотреть одну и ту же пьесу только в разных декорациях – скучно.
Жаль, что у меня нет возможности закончить свой самый интереснейший в жизни эксперимент над собой, благодаря которому я спокойно могу сказать, что не зря жила на свете и мне известно истинное предназначение и счастье человека – познать себя, чтобы чувствовать Волю Божью и смиренно, добровольно и радостно следовать ей.
Если бы я могла передать словами ощущение подлинного счастья и Божьей Любви, которое ждет нас там, за порогом наших грехов и мерзостей…, но это не возможно, как не возможно передать звучание классической музыки с помощью жестов руки. Для меня однозначно глупо искать подлинную новизну ощущений вокруг себя, а не в себе.
* * *
Каждодневная почта приводила меня в слегка панический трепет, потому что приходили десятки писем от кредиторов с требованиями своих денег. Свои письма Одвард не распечатывая выкидывал, но не в этот раз – открыв толстый конверт, он стал внимательно читать какие-то официальные бумаги, а потом швырнул их и сказал, что если мы это не подпишем, то оба сядем в тюрьму за мошенничество против Покупателя. Бумаги были из суда – и все, что я смогла понять, так это требование в признании своей вины.
Я ответила Одварду, что моей вины нет – я не обманывала Покупателя, и стала такой же жертвой обмана, как и он – и я не хочу ничего подписывать. Одвард пропустил мои слова мимо ушей и стал убеждать, что в случае наших подписей суд закроет дело, а он или будет выплачивать деньги со своей зарплаты или получит наследство от бабушки или, может, мы получим страховку. Потом под большим секретом он рассказал, как двадцать пять лет назад организовал несчастный случай в старом доме своей матери – дом сгорел от короткого замыкания в подвале – и мама получила огромную страховку, на которую потом отстроила новый шикарный дом. Почему же тогда его родители сейчас живут в чужом, страшном, старом доме? Потому что нечестные деньги не решают проблемы, а создают новые? Моему мужу бесполезно это говорить – он убежден, что деньги – всего лишь деньги, бумажки, которые надо получать любым способом.
Увы, но я полностью зависела от мужа. Я уже пыталась найти помощь и содействие в полиции, в которой, скорее всего, проигнорировали мое обращение, потому что даже не предложили мне написать какое-нибудь заявление. Безнадежно. Остается снова слепо довериться мужу сейчас, а потом очень об этом сожалеть в будущем – один против ста, что из его затеи не выйдет ничего хорошего. Как мне казалось, я подписала свой смертный приговор, но только потому, чтобы он не срывал свое зло на мне и детях, чтобы он не стал обвинять меня в новых проблемах, которые не дают ему работать.